Мои прекрасные семнадцать

Что видишь ты в глазах моих? Что тебе хочется увидеть? В них пустота, в них что-то есть, и одновременно ничего нет. Слишком много эмоций, водовороты чувств душат, душат, не отпускают, как хорошо, что слова можно писать на бумаге, и вытаскивать из себя эти отвратительные клубки шерсти, я словно блюю, а не пишу, из глаз катятся слёзы так же, как при рвотном рефлексе, очень правдоподобное сравнение, возможно, даже последовательные действия, учитывая то, как сильно мутит меня сейчас.

Мне семнадцать уже месяц и один день. Даже чашка на столе – и та отвратительна, в воздухе духота, серость угнетает, яркость вызывает отвращение, гуглю, как уехать из страны, но быстро успокаиваюсь, зная, что я ничего не смогу изменить, что в Северной Корее голодают дети, смотрю на обои рабочего стола и бесконечно плачу, потому что там – любимый актёр сериала, жизнь в котором в миллиарды раз красивее моей, вордовский документ подчёркивает мои предложения, потому что они слишком длинные и нескладные, что же могу поделать я, если моя жизнь выглядит не лучше. Я дышу рывками, от этого приятно в груди, словно кто-то острыми когтями расцарапал мне лёгкие, а теперь стоит надо мною и нежно слизывает с них кровь.

Кровать не вызывает отвращения, напротив, это островок, плывущий по реке гнили, под одеялом я в бункере, не трогайте меня, пожалуйста, уйди, реальность, я ненавижу тебя и твою несовершенность, ничто не совершенно, но как хотелось бы хоть раз почувствовать себя эстетичным. Я не понимаю, что эти слова значат, почему вообще эти закорючки должны что-то значить, что за идиотизм, весь с – это не эс, это полукруг, почему «полукруг» - это не узор на моей подушке, а какое-то идиотское никому не нужное слово, меня несёт дальше ветром в спину.

Дурно пахнущие люди – весь окружающий социум, смердят своими словами и насилуют мои уши, уйдите все в небытие, вы все – кошмар, приснившийся мне поздно ночью, на самом деле вас нет, а есть я и моё белое приятное одеяло, кусок из нескольких материй, в котором духовности больше, чем во всём человечестве, мягкое, вызывающее слёзы счастья – вот она, моя реальность, ненавижу сны, в которых вижу кого-то, ходящего на двух ногах. На лбу щиплют прыщи, маленькие и розовые, мне бы хотелось быть простым паразитом в одном из них, просто жить за счёт этого нескладного человеческого тела, чтобы оно просто обеспечивало моё существование. Мысли о параллельных вселенных доводят до истерического смеха, переходящего в эпилептический припадок, что, если существует такая вселенная, где всё в этом мире точно такое же, как и сейчас, только в моём степлере скрепок на одну больше, ха, ха, ха, или гирлянды на шторах качаются от ветра в другую сторону, или в моей жизни, в конце концов, есть смысл, и я не лужа разлившегося яблочного сока на паркете, какой бы господь бог ни заложил смысл в это идиотское сравнение. Нужно делать уроки.

Что я чувствую? Где я? Заперта в комнате и бегаю к стене-другой, к стене – и другой, пытаюсь понять, не понимаю, никогда не пойму. Хочу суши из холодильника, родители спят с открытой дверью, папа слёг с пневмонией и кашляет, постоянно кашляет, это похоже на другую болезнь, страшно до ужаса. Сегодня я обожаю до боли в сердце, завтра ненавижу до тошноты, сама не понимаю, отчего это, блин, зависит, не могу ничего изменить, словно я на карусели, постоянно падаю то головой о поручень, то всем телом на землю. Мне никто не нужен, никто, но одновременно нужен каждый, и что это вообще значит? Ухожу от реальности в фильмы и сериалы, плачу, когда они заканчиваются, хочу умереть, вспоминаю, что и так не живу своей жизнью. Определённо потрясающе пишу, таланта не отнимешь, думаю, это будет работа месяца, она понравится всем, даже тем солидным старикам, которые зачем-то посещают мой профиль, всем, кроме меня.

Дыхание успокаивается, лист исписан закорючками, глаза просят темноты, которой они никогда не увидят, тело ноет и хочет в колыбель, оно получит её, но точно не в этом месяце и не в мои семнадцать, потому что я знаю, что оно захочет провести там всю оставшуюся жизнь и из под одеяла не вылезет. Не в этой жизни и не в теле семнадцатилетней психопатки.