Обычный, русский человек, Иван

«Мой милый дом, мой милый дом, родимый» -
Как часто держим это мы в мыслЯх?
Ведь жизни всякий шаг необходимый
Предпочитаем слыть в родных краях.

И есть на свете люди не простые:
Допустим, русский человек Иван,
Который бережёт края родные:
Ручей, что мчится быстро, и тюльпан,
И поле с рожью, иву, три берёзы,
Лужок душистый, где пчела звучит.
За землю проливает Ваня слёзы,
И сердце за неё огнём горит.

Июнь. Затишье перед тяжкой бурей.
И прозвучал вдруг гром, да без дождя.
По всей советской старой той структуре
Вмиг начала ползти фашистская змея.
И каждому тогда пришлось сплотиться,
Пойти на фронт: служить и защищать.
И старые и молодые лица
Уже за свой удел шли воевать.
И патриоты той земли советской
Готовы были бросить все дела,
Чтоб встретиться скорей с войной мертвецкой.
Мать Родина на битву их вела!
И тот Иван сам не стоял в сторонке:
Войне, что грОзит, погрозил в ответ.
Надев свою худую рубашонку,
На поезд шёл, держа в руках билет.

***
Стучат колёса, едет поезд зычно,
Повсюду разговоры, крики, шум.
Прощаться с милым домом непривычно,
Поэтому Иван тот был угрюм.
Хоть за спиной солдаты песню пели,
Ведь были все они навеселе,
Он продолжал смотреть, как мчаться ели,
О луге думать, и о той пчеле.

«И не страшны фашистские угрозы!
Неверному врагу дадим мы бой!»
А за окном пропали все берёзы,
Теперь нестись там начал край другой.

- Да, знаю, тяжело прощаться с домом,
Но всё-таки, увы, пришёл конец, -
сказатель был Ивану незнакомым,
но всё ж приятный молодой юнец.
По щёкам резво разлились веснушки,
Курносый нос, кари глаза горят.
Будто ещё вчера играл в игрушки,
Ведь был очень весёлый, яркий взгляд.

- Да, знаю тяжко расставаться с местом,
К которому лежит твоя душа.
Увы, но ныне это повсеместно,
Ведь началась, дружок, война.
Но точно не пройдёт и больше года,
Как выгоним «фашугу» из страны.
Вернётся былая к люду свобода,
Вернёмся к милу дому точно мы.

- Просто я чуток устал, вот и прикис, -
сказал Иван, воспоминая мать.
- Забыл. Я младший лейтенант... Борис.
Ну, а тебя, дружок, как скажешь звать?
- Ах, да моя забывчивость мне в муку.
Приятно познакомиться, Иван, -
крепко пожав тому соседу руку,
младой юнец полез к себе в карман.
- Ну-с, Ваня, будем мы с тобой знакомы.
Ну, говори давай, женат небось?
Коль ты тоскуешь так по милу дому...
- Нет, Боря, ерунду ты эту брось.
Гол, как сокол, нет ни жены, не деток,
Да, и не надо – это ерунда!
Лет пять назад покинул меня предок,
Живёт со мною мать моя одна.
Чего ж тоскую? А как не тосковать?
Вот в этом русле ты со мной не спорь.
Смог красоту родной земли познать?
Давай, давай, ответь сейчас мне, Борь!
- Эх, нет. У нас с землёй дела простые:
По ней ногой хожу, на ней тружусь,
А по часам глядеть края родные
Желанья нет, да я и не стремлюсь.
- Я так и знал, что ты не замечаешь
Родных краёв всю прелесть... Вот ведь зря!
А вот поэтому ты не желаешь
Туда вернуться, где твоя земля.
- Ну да, мне не знакомо это чувство
К нашей земле и красоте вокруг, -
Борис достал тут пачку “Monte-Custo”. -
Ты посмотри на тех ребят, мой друг.

Иван проследовал за той рукою,
Молоденьких заметил он ребят.
-Ну, а они бредЯт землёй родною?
Нет, семьи свои сохранить хотят, -
сказал это Борис, зажёг вмиг спичку
и сигарету Ване предложил.
- Не будешь? Бросил? Не вошло в привычку?
- Да, я ведь никогда и не курил.
- А зря! Сейчас ведь времена такие,
Когда в груди буянит ураган,
Не знаю я, увы, пути другие,
Кроме сего курения, Иван.

- А слушай, Ваня, чтобы с нами было,
Коль не наш русский дружный весь народ?
Коль не страна, где всё в гармони жило,
Где каждый гражданин и патриот?
Наполеон, Мамай, и злые шведы,
Теперь и наглый, гадкий немец прёт.
Вот кто бы приносил в войне победы,
Кроме людей тех, что зовут, народ?
Так было, есть, так будет и отныне -
Хранит народ всей Родины красот.
И каждый житель, как отец при сыне,
И каждый житель – ярый патриот.

Повисла тишина тогда меж ними,
Ведь мысли прочие – лишь ерунда.
Парнями они были молодыми...
И Ваня прошептал лишь тихо: «Да».


***
«Милая, родная, матушка моя,
Пишу тебе уже в который раз.
Прошёл сентябрь, середина октября,
И понемногу тихнет наш запас.
Утром меня встречало небо снегом.
И он укутал весь округлый холм,
Но мы идём и всё идём мы брегом,
А мне опять во сне приснился дом.
Ведь нет роднее нашего предела,
И нет прекрасней наших краёв тех.
Но всё ж война солдатам повелела
Свою кровь лить, врага давить за всех.
Я так скучаю по всем тем берёзам,
Что всегда летом вдохновляли взор.
Не думаю, что сгибли от мороза,
Он лишь оставил красочный узор.
Терзает мою душу расставанье ,
Надежда уж слабеет с каждым днём,
В груди то дело треплется отчанье:
Пронзает меня полностью копьём.

Ну, ладно, думаю, не то волнует
Тебя, родная матушка моя,
А то, как наш тридцатый полк бытует,
В котором, знаешь, состою и я.
Ну, не волнуйся, всё у нас в порядке,
Мы живы духом, значит, и сильны.
Правда, наш путь к селенью не был гладким:
Редеют с каждым днём наши ряды.
Вчера с утра мы проходили реку,
И там нас гадких немцев ждал завал:
Огонь, пальба, оружий громкий шквал,
И человек шёл на нечеловека.
Но, слава Богу, отбиться мы смогли,
Хоть немцев было очень много, рать,
А наших поднимали из земли,
Вновь заставляя с немцем воевать.
Наверно, я - благой судьбой хранимый.
Ведь умереть мог, но не умер всё ж.
Запомнил на войне завет правдивый:
«Тебя убьют, коль сам ты не убьёшь»

Всё также несу нелёгкую службу,
Всё также защищаю край родной,
Кстати, ты писала там про дружбу.
Борис, тот парень, – чудный, удалой.

Просила описать ты командира...
А что писать? Суровый командир.
Ко всем он вечно строг, но не придира,
Одет в обычный, тряпочный мундир.
Усатый, любит покричать, конечно,
Лицо неколебимо, как гранит,
И уж не буду во вранье я грешен,
Коли скажу, что он за нас стоит.
Хоть виду не даёт, совсем суровый,
Но точно знаю, коль придёт конец.
Василь Петрович – жизнь отдать готовый
За всех нас, будто нас, солдат, отец.

Всё, маменька, пора нам отправляться.
К селенью, думаю, к утру дойдём,
И за меня желаю не бояться,
Пока мы, слава Богу, уж живём.
Надеюсь, доживём и до победы,
Когда очистится наша земля,
Не вечно будут длиться наши беды.
До скорой встречи, матушка моя...»


***
Слова Бориса те не стали явью,
Лист вновь сорвал кровавый календарь.
Не кончилась, увы, война, а плавью
Сорок второй был год, хладной январь.

- Рядовой Смирнов, поди-ка ты сюда,
Из твоей деревни телеграмма, -
командир сказал, стряхнув кусочки льда, -
- Возможно,  написала твоя мама

Иван резко вскочил и отряхнулся,
К Василию Петровичу пришёл,
К листу бумаги тихо прикоснулся,
Письмо родное сразу же прочёл.

«Не знаю я уж, что теперь и будет,
Дойдёт сын до тебя письмо иль нет.
Да, путь послания, наверно, труден,
И не надеюсь я принять ответ.
Ванюша, Ванечка, сынок родимый,
Пишу тебе, скорей в последний раз.
Запомни, ты был мной всегда любимый,
Хочу прощенья попросить сейчас.
Прости, если была плохой я мамой,
Прости, что ты с рожденья без отца,
Прости, коли была всегда  упрямой,
Прости, что отпустила я бойца...

Наше село родное немцы взяли
И мёртвой хваткой захватили в круг,
Жестоко захватили наши дали,
Надели «обруч», что был очень туг.
Мертвецки-ветряной мороз и холод,
Всё камнем давит тягостно к земле.
Ох, тяжело всем, очень мучит голод,
И я хотела написать тебе
Своё последнее письмо, посланье,
Надеюсь, что тебя Господь схранит .
Будь человеком – вот моё желанье
И сердце береги, пусть не болит.
Ведь хрупкие все эти человеки,
Надеюсь, ты не будешь уж жесток,
И край родной не забывай навеки.
Прощай, Иванушка, родной сынок...»

И у Ивана подкосились ноги,
Забилось сердце, словно пушек трель,
Всё тело, разум подданы тревоге
И лишь одна в мозгу виднелась цель.
- Товарищ командир, идти я должен -
- готов уже Смирнов идти был вспять. -
- Оружие скорей достать из ножен
И защищать свой дом, родную мать.
- Ты, рядовой, видать совсем контужен
А-ну, отставить! На рожон не лезь!
- Пойти туда я должен, где я нужен...
- Как раз сейчас, солдат, ты нужен здесь
- Но как же... – И никак! Без возражений!
Ещё раз повторю, ты не идёшь!
Ты, с глупой яростью, да без умений,
Сам просто-напросто в земле сгниёшь.

Острой пилой пронзали слова эти,
А командир в тот миг ушёл отсель,
А Ваня был грустнее всех на свете -
В груди щемило, разум сел на мель.

***
Минута, час – всё также неизменно,
К Ивану младший лейтенант пришёл.
- Гляжу, что что-то не в порядке, верно?
Что ж загрустил наш крыльевой орёл?
Иван закрыл своё лицо руками.
- Не смог домой рвануться я, не смог!
Не дали мне пойти на помощь маме...
- Ну, не отчаивайся, паренёк.
Послушай, ты мои слова запомни,
Пройдёт война – вернёшься ты домой,
И точно не останешься бездомник -
Край никуда не денется родной.
Ну, а сейчас нам всем бороться надо
С врагом, что грезит захватить страну,
И не хотим в строю своём упада.
Ведь механизм, коль взять деталь одну,
Не предоставит нужной нам работы,
И станет он – пустая шестерня.
И больше будет ненужной заботы
Надеюсь, друг мой, понял  ты меня...

Борис всё говорил, ходил кругами
- ... Уверен я, что будет дом твой цел
С низами всеми и ещё верхами...
А у Ивана хитрый план созрел.

Зимой вечор всегда чрезмерно тёмный,
А в этот раз стояла тишина:
И свод далёких, ярких звёзд огромный,
Полным светилом стелется луна.
Природа спит – дала ночь передышку:
Сраженья, битвы не были видны,
Не видно было ночью вспышку,
Не слышен был и грозный жар войны.
Разбился лагерь русских здесь сумбурный,
И ночью каждый видел третий сон.
Не спал один солдат в полку, дежурный,
Как оказалось и не только он.

В сумраке мелькнул вмиг чей-то силуэт,
Смотря по сторонам, вперёд мельчил,
Идти старался, не оставляя след,
Иван из лагеря скорей спешил.
Не боялся он, что могут его взять,
Не боялся он за жизнь пустую,
Лишь хотел спасти свою родную мать,
Невзирая на напасть любую.
И Иван не думал больше ни о чем,
Он крался, тихо шёл, не чуя ног,
Но, пройдя буро-коричневый подъём,
Нежданно, даже для себя, он слёг.

Встать хотел и отряхнуть свой грязный низ,
Ведь ждёт ещё большая уйма дел,
Только прыгнул тут же на него Борис,
Тихо, как мог, крича: - Ты что, сдурел?
Ты что творишь? Крышей совсем поехал?
Иван, ты что удумал, дурья ты башка?
Ты захотел себе сам стать помехой?
Цена ведь дезертирства велика.

Иван, пытаясь выбраться из хватки:
- Ты не поймёшь, Борис, пусти меня,
Ведь не тебя всё мучат беспорядки,
Ведь невредима вся твоя семья.
И ещё попытку предпринял Иван,
Но тщетно, ведь Борис всё ж был сильней:
- Ты, Смирнов, видать совсем от гнева пьян,
Очнись уже скорее, дуралей.

И парень успокоился на время,
Лишь тихо, молча он сидел теперь.
- Ты думаешь, один несёшь ты бремя?
Один вкусил ты горечь, соль потерь?
Вот, взять меня, была сестра родная,
Она и с фронта ждать была должна,
Теперь же с ней стряслась беда такая,
Что забрала тяжелая война.
Нет у меня семьи, в тылу погибла,
Я не успел сказать ей и «прощай»,
Не спорю, эта новость меня сшибла,
Но всё ж не преступил я через край.
Подумал, не одобрила б такого
Она, коль бы осталася в живых,
И я решил – бить надо всем чужого!
Решил -  бороться надо за родных!

Эгоистичен твой запал безумный,
Ведь не один ты потерял родных,
Подумай, вывод сделай так разумный.
Подумай головою, вот скольких
После войны людей мы не увидим?
Сколько родных погибло у солдат?
Но они все лишь на себя в обиде,
Но они все лишь воевать хотят.
Подумай, а одобрила бы мама
Твою измену Родине своей?
Хотела б, что б ты яро и упрямо
Людям другим, себе делал больней?
Не думаю, что было б ей приятно,
Коль её сын – взял, просто б плюнул в мир.
И сам уже не воин, всем понятно
И не солдат уже, а дезертир.

Исход был для Ивана неожидан,
Упал он наземь, землю колотя,
И волосы схватил он от обиды,
Слепой горькой обиды на себя.
И зарыдал, ведь очень тяжко было,
Сквозь слёзы клялся грозно, горячо,
Что будет Родине служить всей силой,
А лейтенант клал руку на плечо.

Он улыбался, красный от мороза.
Ведь правды достигает каждый сам
И кто-то, горьким преданный трудам.
А кто-то через искренние слёзы.


***
Продолжилась война. Шли дни, недели,
Тот полк тридцатый продвигался вдаль.
Им с «верху» командиры повелели
Идти на север чрез диагональ.
И они шли, забыв про все напасти,
Снова поддерживая духа сталь,
И с каждым днём лишались людей части
И каждый день была у всех печаль.
И хоть солдат тех сильных было мало.
Их полк – крупица на песке войны.
Пути назад их сердце не желало,
Все сами знали, что они должны.

Их лагерь расположен был на поле:
Вокруг леса, и нет пути назад.
Стук дятла красного – родной до боли,
Иван ему был непременно рад,
А слева ещё тетерев игривый
И жемчугом раскинут небосвод.
Прожил неделю здесь – и ты счастливый.
Всё для души, раскинут для свобод

С утра проснувшись на глухом пригорке,
Солдаты все приказа чутко ждут,
Ведь все они, без всякой отговорки
Должны сегодня важный брать редут.
Засели немцы, спрятались по норам,
Ждут той атаки, притаив ружьё,
Они ведь тоже знали: очень скоро
Начнётся немце-русское битьё.
И тут дыханье люди затаили,
Почти зажёгся с порохом фитиль.
И стрелки всех часов на миг застыли,
Как будто перед мощным штормом штиль.

Лавиною раздался выстрел в небо,
Сверлящий свист, и кучей муравьёв,
Кто старый, кто моложе, как эфебы.
Солдаты мчались на своих врагов.
С редута повалили пулемёты:
Шквал пуль, орудий залп, и звонкий крик,
Не слышно и не видно было, кто ты,
Хоть молодой юнец ты иль старик.
Гром пуль пронзал весь тот крутой пригорок,
И люди гибли, падали плашмя.
Через секунду «наших» сгибло сорок,
А немцев меньше падало, шумя.

Ну, а Иван с четвёртым подотрядом
Не прямо шли, а с правой стороны.
На них летел орудий залп не градом,
Но и они не обошли войны.
Прознали это немцы, тогда сразу
Солдат чуток подкинули на бок,
Давно все были сказаны приказы.
«Не отступай уже теперь, дружок»
- послышался Бориса зычный голос,
Что слышен был через пальбу едва.
И перестал Иван дрожать, как колос,
Приободрили его те слова.

- Смирнов, ты что стоишь? Не стой без дела!
- тут командир вплотную подошёл. -
- Тебе судьба, буквально, повелела
Всем доказать, какой ты есть орёл.
И командир пошёл в другое место:
- А ну, не дрейфить и сравнять ряды!
А то стреляете, буквально, в тесто!
Должны вы все быть сильны и тверды!
Каждый солдат стрелял, былой, зелёный,
Каждый хотел того врага убить,
Каждый войны прочувствовал ядрёный,
Вкус тот, что никогда не позабыть.

Тогда Иван прошёл вперёд немного,
Отстреливаясь от врагов своих,
Не ожидал исхода он иного,
Как вдруг войны огонь на миг притих.
Но лишь на миг, а после вновь и снова
Народа два сомкнулись в прежний бой.
И гибли люди, гибло даже слово,
Природы красоту забрав с собой.

Иван стрелял, в руках судьбы был пешкой
На круглой шахматной доске войны.
Он бил врага без злобы, без усмешки,
А с чувством патриота той страны.

Чрез час тот злой редут почти захвачен,
Советские войска поднялись вверх.
Победы в битве этот путь означен,
Солдат советских верный ждал успех.
И вот уже к концу той ярой стычки
Борис к Ивану подбежал путём,
Тот парень вздрогнул с непривычки:
- Иван, скорей пошли врагов добьём!

Кивнул Иван, глаза его блеснули
И с Борей двинулся через снега,
Но вот со свистом прилетела пуля,
У лейтенанта дрогнула нога.
Упал Борис, без крика, в глазах с болью,
Иван к нему мгновенно подбежал,
В глазах у парня, что чернелись смолью,
Со страхом и тревогою сигнал.

И парень всё смотрел, смотрел на друга,
Иван со всею силой закричал,
К себе на помощь он скорей позвал,
Ведь был по-настоящему напуган.


***
Всё обошлось тогда и, слава Богу!
Не умер, а поправился Борис.
И тем же лёгким шагом, понемногу
Тревоги жар остыл, что вдруг навис.
И две судьбы – два крепких судна в море,
Два человека, духом что сильны
Всё плыли чрез войну, забыв про горе,
И следуя пути лихой волны.


***
Все, в бывшем желторотые солдаты,
Прочувствовавши грубый порох, жар,
Уже косматы в волосах, помяты,
Уже привыкли там держать удар.
Ушли на фронт – юнцы, полны улыбок.
Теперь же после множества тревог,
Теперь же после множества ошибок,
Теперь же после множества дорог,
Они окрепли все и возмужали
И стали гордостью своей страны.
И они двигались всё дальше в дали,
Стремясь очистить край свой от войны.

- Письмо, письмо! Написано - Смирнову!
- крича, в окопах бегал паренёк.
Ведь был листок поверх наименован,
От снега хладного чуть-чуть намок.
- А где Смирнов? Где получатель, парни?
- спросил он с тем письмом враз у солдат
- Вон там он. – Я чрезмерно благодарен!
И парень побежал скорей назад.

- Фух, вот и ты! Тебе вот телеграмма!
- Ивану парень протянул письмо.
- Возможно уж, вновь пишет твоя мама
Хотя, не мне, тебе читать его.

И убежал, наедине оставив
Ивана с тем письмом чресчур родным,
Тот, серую свою шинель поправив,
Открыл письмо, тоскою был гоним.

«Хочу вам сообщить о вашем горе:
Ночью вчера Смирнова г-ка А.А.
С болезни, хвори померла,
Не в силах находиться в этом море»

Иван все перечитывал те строчки,
Надеялся другую весть узнать,
Но как бы ни желал он дней отсрочки,
Понял одно – погибла мать..
Как мог он сдерживал отчанья слёзы,
Бледный листок сильней сжимал в руках.
Все очерствели листья у берёзы,
Седой по ветру разлетелся прах.
«И что теперь?» - нет на вопрос ответа -
«И это не бредовый страшный сон,
Не просто так погасли звёзды света,
А свыше сей исход определён.
Весь ум, весь разум вмиг пришёл в негодность,
И ничего не сделаешь теперь.
Вот это называют безысходность,
Когда тебе закрыта к свету дверь.


***
Солдаты ночью плюхнулись на травку,
Что чуть откинула пушистый снег,
И вместо чудной деревянной лавки
Сидел на пнях древесных человек.
Ефрейтор старый в руки взял гитару,
Чуть наклонившись, начинал играть.
Был тот мужчина очень ветхий, старый,
Но это не мешало петь начать.

«Когда я был совсем мальцом сопливым,
Всё в мяч играл и бегал за дружком.
И очень мне жилось тогда счастливо,
Не думал я, буквально, ни о чём.
Мне папка строить помогал скворечник ,
А мама согревала в ночь и днём,
Заботы в мире нет добросердечней,
Не думал я, буквально, ни о чём.
Сестрёнка доставала, ну и ладно,
Хоть мы и претыкались с ней во всем,
Жилось нам с нею, правда, очень складно.
Не думал я, буквально, ни о чём...»

Под звук гитары, затаив дыханье,
Солдаты размышляли о своём,
О том, как отделило расстоянье
Их с семьями, что ждут их день за днём.

«...Но вот пришла война и поменяла
Мой старый добрый жизненный уклад:
Всё, что мне делать, за меня решала,
И я был вовсе этому не рад.
Отправился на фронт, простился с мамой,
Обнялся с папой, обнял и сестру,
Я воевать всем обещал упрямо
И обещал, что я домой приду.
И сами по щеке катились слёзы,
Старался поддержать благой настрой.
А впереди гром, бушевал и грозы
«Я обязательно вернусь домой!»...

И всё играла у костра гитара
Под тяжкий вздох тоскующих солдат ,
И продолжал всё петь ефрейтор старый,
Сердца людей ударами стучат.

«...Во тьме сражений побывал опасных,
В жестоком, жёстком побывал плену.
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну.
Мгновений много потерял прекрасных,
За дом сражаясь, за свою страну.
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну...»

«Но я прошёл и тот огонь, и воду,
Был жив и счастлив, пели соловьи,
Хотел вернуть стране родной свободу.
И мне пришло посланье от семьи.
Обрадовался в свете я лучистом,
И я в мгновение письма стал чтец.
Узнал: сестра убитая фашистом,
Мать с голоду погибла, слёг отец.

Дневник души моей в крови стал красным,
Я понял, что в унынии тону,
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну...»

«...Я помню, нежно кормит с ложки мама,
Я помню, песню мы с сестрой поём,
Я помню, папа лихо чинит раму,
Тогда не думал я ведь ни о чём...

Старик закончил, отложил гитару,
Повисла тоскливая тишина.
Один лишь парень не забыл кошмара,
Светилом полным сияла луна.


***
И через год война не прекратилась,
Всё также шла вперёд и напролом,
Взрывалась, билась, на земле крутилась,
Устраивала людям всем погром.
Борис ошибся, не прознал фашиста,
Не отступил, продолжил воевать,
Не отступил, продолжил бушевать,
Ведь у врага запал был уж неистов.
Той адской бойни наступил год третий,
Всё гибли люди под покровом тьмы,
И каждый друг за друга был в ответе,
Нет слова «он, она» лишь слово «мы».

***
Тем временем тот бравый полк тридцатый
Всё двигались по площади страны,
Обштопанный, израненный, измятый,
У всех солдат изорваны штаны.
Изголодавши – нет еды в кармане
И каждый день там погибал боец.
Но даже те, кто был ужасно ранен,
Не верили, что ждёт такой конец.
Здоровье ног и рук, и глаз, и уха -
Всё это может злой фашист сломить,
Но крепкую солдата силу духа
Ему не в силах ни за что пробить.
Поэтому и шёл тот полк тридцатый
Без капельки отчаянья в душе,
Ничуть не страшен злой им враг заклятый,
Ведь Родине верны, да и себе.

И люди шли, всё следуя приказу,
А по пути попался тихий лес,
Раскинулся что здесь, будто из сказок,
Вершины сосен, словно до небес,
Потягивались ближе к солнцу, свету,
А всё уже дышало там весной:
Палитра свежих красок, радость цвета,
Всё отражалось в лужице лесной.
Взбухали древа почки, пели птицы,
Линейкой следовали муравьи,
Будто война здесь – просто небылица.
А люди тихо по тропинке шли.
Шли, озираясь, точно удивляясь,
Как отличается тень ото дня,
Как сильно красная война, взрываясь,
Испортила им всем всю жизнь, гоня.

- Иван, взгляни, что все мы потеряли,
- тихонько другу прошептал Борис.
- Нет, просто до войны не замечали,
Теперь уже, когда и гром навис,
Готовы всё вернуть, предать измене.
Хотим унять потока жизни течь
Но, что имеем, вовсе и не ценим,
А потерявши, всё хотим сберечь.
- Ты прав Иван. – Постой, ты слышишь?
Раздался шорох ясный из кустов,
Враги то были или просто мыши,
Каждый солдат стрелять вмиг был готов.

А из кустов, толкнув берёзы стволик,
Вылез зверёк, коричневый на мех,
И это был лесной обычный кролик,
Солдатам непременно был успех.
Изголодавшие, измотаны войной ,
Ведь даже несмотря на умиленье,
Тот кролик был единственным спасеньем,
Тот кролик был единственной едой.

- А-ну всем тихо! Затаить дыханье!
Василь Петрович в руки взял ружьё.
И воцарилось в роще той молчанье,
Ведь командир хотел убить зверьё.
У Вани содрогнулась вся грудина,
Смотреть на это он никак не мог,
Не мог смотреть на ту картину,
Как погибает маленький комок.
И хоть он повидал уже не малость
Смертей, что преданы уже землям,
Никак не мог утихомирить жалость
По отношенью к крохотным зверям.

Но не успел он отвернуться – выстрел
Пронзил вразрез окрестность, всю встряхнув,
И парень думой даже не осмыслил,
Как кролик пал, носом в траву уткнув,
И не было той радости предела,
Ведь был солдатам малый, но паёк.
Бойцы вмиг приступили все за дело...
А Ваня прошептал: «Прощай, зверёк»

***
Чуть-чуть перекусив, путь продолжали.
Шли через лес, вновь тихий и пустой,
Что будет дальше, все они не знали,
Лишь молча шли да шли, держали строй.
В глаза вдруг резко забрезжило солнце,
Из леса виден был глухой просвет,
Тогда солдаты двинулись в «оконце».
Шли твёрдым шагом, оставляя след.
Из леса выдвинулись на поляну,
Закутанную в снежный белый плед.
- Стоять всем здесь! Пойду дорогу гляну
- Товарищ командир, мне с вами? – Нет!
Мужчина отошел от лейтенанта,
Спускался вниз он, несмотря на риск,
Вдали виднелись горы, как гиганты,
Над ними желтоватый солнца диск.

- Все слышали? Здесь перевал устроим
- команды всем раздал тогда Борис,
И сам он, несмотря на все побои,
Ни капельки не сдулся, ни раскис.
За дело разом принялись солдаты,
Рассредоточились – все кто куда:
Кто рыл себе укрытия лопатой,
А кто в бинокль высматривал врага.
В пустой закат усматривали взоры,
Тяжко дрожа, пытаясь не заснуть,
Ведь после небольшого там обзора
Вновь завтра отправляться в долгий путь.


***
И вот, когда уже совсем стемнело,
И солнце отдало свой трон луне,
У всех солдат в глазах вмиг помутнело,
Легли они, оставив при огне
Дежурного, коим являлся Ваня.
Ведь в этом деле парень был хорош,
Сидел, обдумывал поступков грани,
Переступив которые, уйдёшь
Из своей жизни (но, нет, не из тела).
Лишь в бездне пропадёшь, как человек,
Вся сущность уж не будет боле цела,
Едва так доживёшь свой скудный век.

- Как пост? - Как видишь, всё пока в порядке.
А ты чего не спишь в столь поздний час?
Борис чуток помял свои перчатки,
Сказал: – Что-то не спится в этот раз...

- Ах, как же ночью всё-таки красиво
Скажи-ка мне, Вань, прав я или нет?
- Вот, если б не было бы так сонливо,
Тогда б дал положительный ответ.
Природа-мать всегда, везде прекрасна,
Да видно лучше её будним днём,
Но спорить я не буду понапрасну.
Ты точно прав, конечно же, во всём.

Иван глядел в небесную спираль,
После закрыл глаза и что-то скис,
Как будто одурманила печаль.
- Пошли покурим? – вдруг сказал Борис
- Пойдём, Борис, - встал Ваня, пришёл в чувство,
Вдвоём они к берёзе подошли.
И вместо старой пачки “Monte-Kusto”
Махорку вмиг скрутили, как смогли.

И закурили. А внутри всё потеплело,
Пришла к ним благодать чрез едкий дым,
Усталое своё насытив тело,
- Сейчас не помню, раньше был каким,
- сказал Борис, свой почесав затылок,
- Была ведь жизнь, была и до войны
Помню, азартен был и очень вспылок,
Лишь глупости мной были творены.
Одна сестра в меня вложила душу,
Ведь бросила меня моя семья,
Но я ведь никогда сестру не слушал,
Прошу, Иван, не будь таким, как я...
Глаза намокли у Бориса, сжался:
- Да, в этом всём уж виноват я сам,
С чего начАл, в итоге, с тем остался,
Своим же гадким предан стал плодам.

Потом Борис прокашлялся в сторонку,
Сам потянулся, выпрямил свой стан:
- Да, что-то поздно вспомнил я сестрёнку...
Забудь, Иван, всю дурь, видать, я пьян.

А Ваня удивился яркой искре,
Что осветила зимний перевал,
А после вмиг раздался громкий выстрел.
Борис упал на землю и не встал.
И отовсюду стали слышны крики,
Свист пуль с кустов, пальба почти стеной,
И точно шум неумолимо дикий -
Полезли немцы с проседи лесной.
Тогда тридцатый полк вскочил, схватился,
Все знали, что последний бой сейчас,
Каждый солдат с врагом на равных бился,
Хоть было больше их во много раз.

Иван же и не видывал сраженья,
В небытие стоял, войдя в себя.
Не чувствовал немецкого давленья,
Не чувствовал советского битья.
Время вокруг него остановилось,
Исчезла вся былая благодать,
Всё злое то, что в тот момент случилось,
Никак в простых словах не описать.
Он на Бориса всё смотрел, на друга,
Не верил, что угас спасенья свет,
Не верил, что друг сгинул от недуга:
Жив друг – уже через секунду нет.
Не мог никак представить той картины,
Что окружают злобные враги.
Опутывают всех их в паутину
Немецкие презлые пауки.

Один немчонок, увидав Ивана,
Решил по-быстрому убить юнца,
Да только сам с ружья убит был рьяно ,
Да только сам не избежал конца.
И немцы мигом глянули, а справа
Ещё советские войска идут,
Не сразу поняли, что ждёт расправа,
Не поняли, что ждёт орудий суд.
Привёл Василь Петрович к ним подмогу,
Ведь накануне из полка ушёл.
Сказал тогда, что «посмотреть дорогу».
На помощь сам целый отряд привёл.

Увидел, что Иван стоит на грани,
Увидел, что взор пуст и кисловат,
И прыгнул командир на Ваню,
И громко прокричал: - Очнись, солдат!
Уже ты не вернёшь, как ни пытайся
Его, каким бы даже ни был он.
Оружие скорей возьми, сражайся,
И покажи врагу, как ты силён!
Очнись, солдат, сейчас полку ты нужен!
И командир дал Ване ППШ,
А тот был всё же головой контужен
И отходил совсем он не спеша.
Но всё же смог оружие взять в руки,
Дрожа руками, метился в врага.
Давалось это с тяжкими трудами,
Словно глаза окутала пурга.
Но пару немцев полегло, однако.
Когда той бойни враз пришёл конец,
Когда прошла немецкая атака,
Он чувствовал себя не как жилец.

Иван никак не мог собрать все мысли,
Смотрел он сквозь сражение сие,
Запутался немного в жизни смысле,
Всё думал о насущном бытие.
В своих же размышленьях был он связан,
Не волновала жёсткая резня.
А в голове застыла одна фраза:
«А ведь летела пуля та в меня»

А после наблюдали все картину,
Когда настала тишь в кромешной мгле:
Один стоит, своей душой покинут,
Другой же намертво прилип к земле.


***
И птица, оклемавшись, встрепенулась,
Сумевши избежать когтей орла,
Она сначала живо потянулась
И начала давить врага сама.
Нещадно билась, крови не жалея,
Мстя за уделы, и былых людей,
Старалась поцарапать поживее
И укусить старалась посильней.
Все годы восполняла мук бессильных ,
Она сама атаковала вдоль.
Через поток смертей чресчур обильных
Пыталась так вернуть былую боль.
Теперь уже агрессор сам защитник,
Теперь уже медведь сам бил змею,
(Что было жестче и кровопролитней)
Тесня на территорию свою.

А всё решили вовсе и не танки,
Не ствол орудий, пушек перевес,
Не самолёты поднимали планки.
Народ обычный – кладь стальных чудес.
Была блокада Сталинграда,
Там оккупировали немцы всех,
И слышны крики, вопли в краях тех
И девять сотен дней текла осада.
Страдал народ, но и не падал духом,
Знал, скоро сгонят немца из земли,
Знал, смогут подчинить войну-старуху,
И в сорок третьем, в феврале смогли.
А как же то важнейшее сраженье
У Прохоровки, Курская дуга.
Остановили немцев продвиженье
Солдаты смело русские тогда.
Момент тот переломным обозначен,
Война тогда сама стянулась вспять.
Теперь союзникам видна задача -
В Германию ворваться, воевать.

А что ж тот самый бравый полк тридцатый?
А что ж тот русский человек Иван?
Не ждали их пока домой возвраты,
Им тоже сверху вмиг приказ был дан.
Теперь одни из первых продвигались
Они на территорию врага,
Сраженьям малым они подвергались,
Не дёргалась при выстреле рука.
Ведь каждый из солдат уже бывалый,
Ведь каждый из солдат былой боец,
Ведь каждый знал, чуть-чуть осталось, мало,
Ведь каждый знал, скоро войны конец.

Ну, а Иван по-мужески держался,
Сам из унынья вылез, сам из тьмы,
Хоть знал, что он совсем один остался,
Отнюдь не забывал своей страны.
Ведь помнил он всегда слова Бориса,
Старался думать, будто он здесь есть,
По жизни Вани путь уже прописан:
Хранить отвагу, мужество и честь!
Теперь упорно выполнял приказы,
Теперь одним из первых рвался в бой,
И страхом смерти был уже не связан,
Хотел забрать он лишь врага с собой...


***
- Сержант Смирнов по приказанью прибыл!
- слова чеканя, оттрубил Иван.
Он возмужал, в лице застыла глыба,
Сейчас же в штаб был командиром зван.
В палатке той виднелся непорядок,
А в центре стол, на нём же карта, план.
- Хочу тебе я поручить с отрядом
Дельце одно нелёгкое, Иван.
Не знаю я тебе, увы, замену,
Ума не хватит у тугих проныр,
И не годны они для той арены...
- Как скажете, товарищ командир!
сержант уже готов был отправляться
- Постой, Иван, знакомы мы давно.
Я знаю, любишь с трудностью справляться,
Но ты подумай трезво всё равно.
Необходимо перейти чрез реку,
И на другой уже там стороне
Контроль взять силой над складным отсеком,
И силы немца срезать на корне.

Знаю, и так много напастей было,
И знаю, страх войны тебе знаком .
- Товарищ командир, мне всё под силу
К обеду немца мы отсек возмём
сказал сержант и к выходу потопал
- Товарищ командир, пойду, уж я.
И вдаль ему один был слышен шёпот:
- Прошу, Иван, ты береги себя.

- Все собираемся скорей в дорогу!
- к Ивану подошёл его отряд
- Сейчас за мной идёте понемногу...
- Чего на этот раз «верхи» хотят?
- спросил один младой юнец из ряда
- Должны мы все чрез реку переплыть,
Совсем не глубока она. – Порядок!
Раз надо, значит, так тому и быть!
И бегом выдвинулись в путь солдаты.
По летней бегали они траве,
Но всё же продвигались тиховато,
Ведь дело быть должно то в тишине.

Рысью солдаты мчались к побережью
И каждый думал о заданьи том,
Не волновало их ничуть бесснежье ,
Лишь шли они сем земляным путём.
Дошли до берега, упали лёжа,
Начал Иван смотреть в далёкий край:
- Сейчас уже идти чрез реку можем,
Не глубока река. Давай влезай!
И за сержантом все нырнули в реку,
(ведь, правда, очень уж неглубока)
И плыли они бережно к отсеку,
Который находился у врага.
Как кучка рыб, по речке плыли люди,
Старались сохранять все тишину.
Здесь, для врагов все были, как на блюде,
Поэтому слегли на глубину.

Иван до берега добрался первым,
Старался всех ребят приободрить.
Ведь знал, как могут сильно мучить нервы.
- Вон тот отсек нам нужно захватить!
- рукою показал - и сам на берег.
За ним последовал отряд солдат.
Хотел он на лично своём примере
Им показать, что руки не дрожат
Его, как раньше, в те года былые,
В начало жёсткой, страшной той войны,
Когда сраженья были боевые,
Когда сражаться все были должны.

- Всё очень тихо! - Что ни человечка?
- Иван был удивлён той тишине,
- Так точно! – Очень странное местечко,
Давайте-ка не стойте все при мне!
Рассредоточиться! Что-то не чисто,
Но не могу понять никак я что, -
- солдаты по местам расселись быстро
Буквально, окружили место то.
Иван же в руки взял свою винтовку
Сказал: - Идти вперёд уже готов
Солдаты тоже встали разом ловко.
- Со мною ты пойдёшь, Петров... Петров?

Эхом кружила тот вопрос ложбина ,
Пронизан был вопросом весь туман.
И резкий взрыв. И крик последний: «Мина!»
И на землЮ упал тогда Иван.
И выстрелы. (как ружий было много!)
Ведь куча немцев прибегла на звук,
Уже радист вовсю гудел: «Тревога!»
Пока сам не лишился своих рук.

Иван, как мог, поднять смог свои очи.
В глазах темнеет всё, дрожит рука,
В своём бедре терпеть боль нету мощи,
И участь Вани там была жутка.
Смотрел на бой, как яростно сражались
Враги и «наши» хлёстко лилась кровь,
Солдаты «наши» в меньшинстве держались,
А боль всё наступала вновь и вновь.
Нет сил терпеть, внизу горит всё очень.
Взглянул чуть ниже – нет уже ноги,
Не в силах он держать открыты очи.
Закрыл, сказав лишь: «Мама, помоги»


***
И перед смертью вспомнил всю картину,
Всю жизнь он вспомнил, годы все войны,
Событий всех он вспомнил паутину,
Что на судьбу его влиять вольны.
И помнил, он как мать его угасла,
И вспомнил он потерю, не одну,
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну.
И помнил, как друг пал его напрасно,
Прекрасно помнил он свою вину,
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну.


***
Вот видит он свой край, свой край родимый,
В душе Ивана радость не унять.
И мама там цела и невредима,
И парень вмиг бежит её обнять.
Прильнув к её груди, заплакал сильно,
Она же гладила по голове
Ивана, что тогда чресчур обильно
Родную маму прижимал к себе.
Ведь всё родное чересчур до боли,
Жестоким всем мучениям конец...

Тем временем, на жарком битвы поле
Погиб Иван, погиб сержант, боец...


***
Сейчас и враг не угрожает краю,
Сейчас у всех в защите его дом,
Проходим мимо и не замечаем
Тот старый и всеми забытый холм.
Там нарисованы солдат портреты,
Всех тех, кто землю нашу уберёг:
Прапрадеды и просто чьи-то деды,
Что охраняли всех нас от тревог.
И память о героях всех сокрытых
Хранит в себе могильный тот курган.
И средь имён, давно в земле забытых,
Обычный, русский человек, Иван.


***
Погибло сколько – до сих пор не ясно
Людей, что бились за свою страну,
Кто отрицает, что война – ужасна,
Тот никогда не видывал войну.
За нас готовы были жизнь отдать.
И хоть погибли все они за дело,
И хоть уже исчезло в прахе тело,
Нам нужно помнить и не забывать.


***
Сейчас не знают, сколько война значит,
Сейчас не знают праздника цену...

- Бабуль, а почему тот деда плачет?
- Всё потому, что он прошёл войну.