На пленарном пленэре красуется ель

                *     *     *
На пленарном пленэре красуется ель.
Ты заходишь, срубить чтоб красотку.
Не даётся красотка, словно кончила Yale:
из запретов завышенных соткана.

В гимнастических залах, должно быть, росла,
длинных пальцев совком не ломая.
Предназначена замуж, должно, за «осла»,
что для Штатов не так уж и мало.

Гибкий стан твой по-детски хорош.
Голубая витальность — что надо.
Взглядом сверху (как ель) огорошь —
не привык красотой я командовать!

Мой топорик здесь слишком тяжёл,
серебрится стальною зазубриной.
Но ведь шёл я до крашенных жён, —
до чего ж ты, краса, не разубрана!!!

До чего ж не по-детски стройна!
Завербована в стан свой княжною.
Как примусь я тебя устранять,
когда сердце преступное ноет?!

Партизан в поколеньях иль вор?
Кровь стучит, как станок, — разнобоем. —
Но так кто же к тебе меня вёл
чрез замёрзшее озеро бором?!

Кто заставил закон нарушать:
под запретом чтоб дев не калечить?
Егерей опрокинутый штат
по следам моим выведет к вечеру...

Не в Газель я тебя уложу —
понесу на руках, как невесту,
лишь порой выходя на лыжню
под опасные окна окрестности.

Слава богу, — два-три и горят.
Тишина... — как поэтов в Америке.
Прошибает пусть пот, словно град, -
с ношей шаг осторожно вымериваю.

Ворс плакучий послушен, как боль.
Вволоку в свой подъезд я без шума.
Громче! телик соседний, футболь.
Хорошо: — что не слушают Шумана.

Голубая, — стоишь в голубом.
В крест берёзовый вставил до пола.
В потолок не упёрлась чтоб лбом —
голубою ж звездою дополнил.

За Давида ли душу отдам,
что псалмом растекался во времени,
пока брали небесный Потсдам,
и Вирсавия стала беременной?

Да стоишь ты как Дева в веках!
символ веры в враждебной окрестности.
Коль к истории стал навыкать,
может впрямь и душа не открестится.