Стихи средних лет

***
Гляжу с шестого этажа
на бег машин по мокрой трассе.
Льёт дождь.  Деревья, листьями дрожа,
скорбят в осеннем черноморском трансе.

Гуляет  осень – желтая  краса,
дождь  оросил её, не Божия роса.
За ней ползёт зима, одетая в меха.
она мне не подруга, не сноха,
а так прохожая,
но  надобно общаться.
Идут дожди, они идут всё чаще
и нечего скулить и обижаться
на мокрые метеопрогнозы.
А на аллеях продаются розы.
Купил.  Стоят, красуясь, в мастерской.
Я в ней один с осеннею тоской.
Не греют батареи, зябко, сыро.
Но что-то долго не идёт жена:
На полдник принести должна               
грамм  триста колбасы, вина и сыра…

 
***
Убежать бы в детство босиком,
бегать с ребятнёй по кромке моря,
глубоко нырять, с волнами споря,
и видеть стайки рыб мельком.

А жизнь  манила, словно нож остра,      
горною рекой бурлила зримо.
Одним к нам боком  обратима
Луна светлела, будто  от костра.
 
И мне хотелось вырасти скорей.
Объять края красы невероятной.
Не думать о дороге невозвратной
в детство непогашенных огней

Казалось мне:  страницу поверни –
и вдруг воскреснут юности  картины…
как пчёлы, разлетелись жизни дни,
оставив в памяти цветущие долины


***
Прохлада ночи льёт в окно.
Накрыла город тишина, как одеяло.
Луна, остывшая давно,
на землю отражает свет не мало.

Не нами всё  предрешено:
Как день придёт и ночь настанет,
Как возродится  жизни память,
и как уйдёт.  Всё учтено.

Не  нами писаны законы
взаимодействия светил.
как  звёзд пылать будут короны
 и освещать кресты могил.

Всё, всё сотворено до нас.
А  мы – зерно того творенья.
Не кланяясь, а возвышая глас,
себя считаем исключеньем.

Порядку    миллиарды лет,
И Разум в Космосе – не  редкость.
А  человек живёт себе во вред,
усугубляя  свою  грешность.


***
Забелели на лугу ромашки.
из подлеска слышится «ку-ку»
И бегут мальчишки, сняв рубашки,
прыгают в прозрачную  реку.

Кажется вчера, я был мальчишкой
и бросался в море голышом.
Набивал на лбу нередко шишки
и в запретные места упрямо  шёл.

Мы ватагой проводили вместе
под  палящим солнцем целый день.
Были загоревшие, как черти:
ведь  на море не отыщешь тень.

Ну, а мы, военных лет ребята,
мы не знали, что под солнышком опасно.
И на море находились до заката.
Как питались?  Помнится прекрасно.

Мы  рачков ловили и рыбёшку,               
мидий отрывали от массива.
Жарили, хватало всем немножко.
Всё делили честно, справедливо.          

И ходили в госпиталь военный.
Раненым солдатам пели песни.
А они для нас, в палате тесной,
сберегали хлеб как дар бесценный.

И  гляжу сейчас я на мальчишек
между нами разница одна:
не стреляют из рогаток они в птичек,
не идёт с фашистами война.

Я смотрю на белые ромашки,
на ребят, что плещутся в реке.
На песке разбросаны рубашки.
Слышно кукованье вдалеке…

Рачки – мелкие черноморские креветки.


***

У телеги скрипели колёса.
Телега  ползла кое-как.
 Везла она сено и просо
мимо изгородей и зевак.

Тащила  телегу кляча,
уронив утомлённую голову.
Мне,  казалось, несчастная плачет,
проклиная судьбу  непутёвую.

Вспоминая, как юной кобылкой
по лужайке зелёной бегала
тонконогой, стройной и пылкой.
весёлая,  смелая,  белая.

Как места занимала первые,
как плескали ей ипподромы,
и призы получала ценные,
 страны мира ей были знакомы.

А теперь позабытая, старая,
за охапку душистой соломы,
лишь заря разгорается алая,
покидаешь конюшни хоромы.

И таскаешь телегу до вечера,
никого, не виня, не ругая,
будто мысля:  «Так было завещано,
раз  судьба  моя вот такая»


***
Я  – Гомо  Сапиенс.
Я – Венец  творенья.
Зародыш мой –
в космическом яйце
Я – гений,  Я – злодей,
в единственном лице.
Я  создал  всё,
всё погублю в мгновенье.

Я Белое храню
и Мрак всех суеверий.
Вся  Доброта  во мне
и  Злоба всех времён.
Творю балы
 воинственных феерий.
 и  миротворчеством
с младенчества пленён.

Я всё ценю,
и всё Я ненавижу.
Я  сам себя люблю.
и  сам себя боюсь.
Я слабый,  робкий,
тихий  и   безумный.
Я – Гомо  Сапиенс 
Я – Человек  Разумный.


***
Испита чаша полная до дна.
И гости захмелевшие шумливы.
Но час настал, гуляли допоздна,
Уходят все, галантны и учтивы.

А утром у одних болела голова,
Другие были сумрачны, нервозны.
И нехотя язык цедил слова,
И были чувства от добра свободны.

Так повелось в России испокон,
Что пьём без меры и учёта,
Грех, замолив у святости икон
И больше думать неохота.


***
Любуясь строчками стихов
шеренги, словно на параде,
готовые, искусства раде,
к успеху или тьме веков.

И думая о вечной красоте,
о бесконечности, о смене поколений,
о самобытности, порывах дерзновений,
о поисках, ведущих к простоте,

о жизни сложностях, о суете людей,
о светлых думах, о ползучей злобе,
то, что ещё у матери в утробе
откладываются формулы идей

прекрасных и печальных. Но беда
не исчезают на земле страданья,
болезней расширяются названья,
с надеждами застряли поезда...


***
Мой друг, пишу я старомодно.
Большой печали в этом нет.
Я отражаю, как возможно,
Моей души природный свет.

На жизнь гляжу определённо,
Как на разбег, чтоб после слыть.
Всем жертвовал я неуклонно,
Чтоб светлой цели послужить:

Остаться строчкою счастливой.
И, может быть, в ночной тиши,
Потомок чуткий, справедливый
Прочтёт негромкие стихи

С улыбкой вежливо-привычной
И скажет: «Жили ж, старички,
Вдали от суеты практичной,
Как в летней ночи светлячки»
 

***
Плод ли кто любви случайной
и случайной встречей рук,
но неведомою тайной
жизненный сомкнётся круг.

Мир, где вовсе не подлунный,
в измерениях других,
не спокойный, не безумный,
как чужой,  среди чужих,

антимир там в антишаре,
средь болезней, войн и мук
антилюли, как в угаре,
издают там антизвук.

В этом мире недоступном
пониманиям земным,
как в законе неподкупном,
всё – богатым,  шиш – иным.

Предводители  живущим,
предрекают процветания.
Как с рекою вдаль бегущей,
уплывают обещания.