Друг детства-рассказ

Я сидел за столиком маленького кафе международного аэропорта Домодедово, потягивал кофе из маленькой чашки и разглядывал людей, входящих и выходящих из заведения. Торопиться мне было некуда – вылет только через два часа – поэтому я мог себе позволить роскошь быть наблюдателем, а не участником напряжённого и непрерывного движения.

Домодедово – огромный улей, гудящий, наполненный людьми, которые хотят улететь куда-то или, наоборот, прибыли откуда-то, и встречающими – провожающими. Все они говорят, говорят, словно боятся, что не успеют сказать друг другу что-то важное до расставания. Разноязыкая речь смешивается в общий неясный шум, который перекрывают голоса дикторов, делающих объявления на русском, английском и немецком языках.

Я наблюдал за выражением лиц пассажиров, пытаясь понять, какое путешествие им предстоит, с каким настроением они отправляются в путь, чем они занимаются и прочее. Это было моё любимое развлечение. Мне нравилось фантазировать, и я искренне радовался, когда моя догадка подтверждалась.

– Мам, а давай Чарли возьмём с собой! Ну, пожалуйста! Я буду себя хорошо вести всегда-всегда, обещаю! – раздался звонкий детский голос справа от меня. Это в кафе вошли новые посетители: высокая молодая женщина с русыми, гладко зачёсанными волосами и добрыми зелёными глазами и кареглазый малыш лет пяти.

Женщина, улыбаясь, отвечала сынишке, что Чарли останется с бабушкой, потому что он любит не летать на самолёте, а гулять во дворе. Разговор, как мне показалось, возник не впервые. Очевидно, Чарли – животное, скорее всего, собака, которую малыш непременно хотел взять с собой в поездку.

По привычке я попытался представить, в каком доме они живут, чем занимается мама. Судя по спокойной уверенности во взгляде и движениях молодой женщины, летает она часто, а значит, имеет прочный материальный достаток. Об этом же говорила её неброская, но дорогая одежда. Кстати, одежда же свидетельствовала о прекрасном вкусе хозяйки. В воображении возник небольшой дом с колоннами, окружённый старым садом. Малыш во весь дух несётся по дорожке, пытаясь обогнать забавного лохматого щенка. Щенок лает, а мальчик кричит:

– Мам, смотри, я быстрее!!!

Мама покачивает головой, сидя в белом плетёном кресле под высокой и раскидистой яблоней, усыпанной мелкими красными яблочками. Её плечи накрыты легким зелёно-голубым шарфом, а в руках книга.

Грохот упавшего стула остановил полёт фантазии, картинка с садом и домом растаяла. Мальчик, пытаясь влезть на стул, уронил его.

Я стал заинтересованно разглядывать ребёнка. Его лицо с блестящими карими глазами и взъерошенные, русые, как у матери, волосы показались мне знакомыми. Почему? Ведь я вижу его впервые… В душе шевельнулось беспокойство, словно я был в чём-то виноват перед мальчиком.

Тут мальчик увидел маму, идущую к нему с какими-то сладостями на тарелке. Он широко и счастливо улыбнулся и сделал приветственный жест рукой. Этот жест всколыхнул мою память, я узнал его. И понял причину беспокойства…

Мой друг и одноклассник Андрей. Именно таким жестом он приветствовал меня издалека. Его русые волосы всегда были растрёпаны, карие глаза казались черными на бледном, маленьком личике. Я бежал к нему, и мы вместе шли в школу. Мы почти не расставались. Правда, сидели мы за разными партами, но все перемены были наши. После уроков брели домой, стараясь найти путь подлиннее. Иногда дорога в каких-то сто метров занимала у нас два-три часа.

… Мы говорили обо всём, что нас волновало: об одноклассниках, о злой соседской собаке, о родителях, о книгах и фильмах. Но больше всего мы говорили о самолётах: Андрюха мечтал стать лётчиком и летать в дальние страны, над океанами и вечными льдами. Мы придумывали истории о героических полётах, о подвигах и приключениях. Такое это было счастье! Тогда мы были уверены, что никогда нашей дружбе никто не сможет помешать…

Что случилось дальше? Я вспомнил ясный зимний день, когда не увидел Андрея на привычном месте. Никто меня не ждал, не размахивал руками. В растерянности я постоял несколько минут, поглядел по сторонам. Андрюхи не было. Может, ушел, не дождавшись меня? Или опаздывает? Странно. Пришлось идти в школу одному впервые за пять лет. Я шел и оглядывался, всё надеясь увидеть друга.

В школе его тоже не оказалось. Наш классный руководитель, Анна Александровна, была чем-то расстроена, и я не решился подойти и спросить, почему нет Андрея. Прозвенел звонок на урок, а я стоял в коридоре, надеясь, что вот сейчас он прибежит и скажет, что проспал.

Вышла Анна Александровна и завела меня в класс. Она сообщила ребятам, что вчера вечером произошёл трагический случай. Андрей отправился в магазин и на обратном пути попал под машину. Он сильно пострадал и теперь в больнице. Она говорила, а я не понимал, что речь идёт о моём друге. Не верил, не хотел верить… И что значит пострадал? Почему его нельзя навестить? Анна Александровна что-то ещё говорила о правилах дорожного движения, но я её не слышал. В ушах стоял гул, на глаза наворачивались слёзы.

Прошло много месяцев с того страшного дня, когда Андрей угодил под колёса. Его наконец выписали из больницы, но ходить он по-прежнему не мог и находился дома. Мама сказала, что я могу сходить к нему. «Да, конечно», – выдавил я. Мама посмотрела с удивлением. Я ничего не смог объяснить. Я не мог сказать маме, что ужасно боюсь увидеть друга искалеченным, уродливым. Мне было стыдно своей трусости, но перебороть её я так и не смог. Я так и не пришёл к Андрею….

Больше двадцати лет отделяет меня от того времени, но стыд за слабость и предательство по-прежнему со мной.

Голос диктора, объявляющий мой рейс, вернул меня к действительности. Мальчик, невольный виновник тяжёлых воспоминаний, что-то увлечённо рассказывал маме, время от времени поглядывая на вход в кафе. С тяжёлым сердцем я встал из-за стола, подхватил свою сумку. Продолжая думать о своём поступке, я не заметил входящего мужчину в форме лётчика и ощутимо толкнул его.

– Извините, – сказал я машинально и поднял глаза на того, кого толкнул.

– Папа, иди к нам! Мы тут! – зазвенел голос за моей спиной.

Я почувствовал, как сердце остановилось, потом прыгнуло и забилось раза в четыре чаще, чем обычно. Я не мог не узнать его даже через сто лет. Весёлые карие, почти черные глаза, волосы, не желающие лежать ровно и красиво, и знакомый приветственный жест рукой, обращённый к сыну…

Я почувствовал, как тяжесть, которая жила в сердце многие годы, стала таять.