Крестоносец

«Вы были праведны, но неправы…»
Из песни гр. Немного Нервно

«Так как всякое праздное слово признано рождающим грех, то что скажут грешники о собственных грехах, пав перед суровым судьёй? (…) Итак, мы проклинаем и со гневом запрещаем, чтобы какой-нибудь постоянный брат дерзнёт вспоминать с братом своим или кем-либо другим те, лучше всего сказать, глупости, которые он в неумеренном количестве произносил в миру (…); и, если вдруг услышит, что кто-то говорит такое, то пусть заставит его замолчать, или же пусть как можно скорее послушной стопой идёт оттуда и не отдаёт предателю драгоценный елей своего сердца»
Из Латинского Устава Ордена Храма, пункт XLII» (О беседе о собственных грехах)

 I
Ты найдёшь меня в тонком гробу из стекла
На вершине Сионской горы.
Я увижу волос два коротких крыла,
Золотистую чёлку — венцом вкруг чела,
И глаза ледяные твои.

Ты запрёшь меня в башне из чёрных камней,
Ты оставишь мне только псалтирь.
Но псалтирь соскользнёт незаметно с колен,
А в бойницах завьётся адвентовский снег,
И танцуя, к земле полетит.

Я услышу как молишься ты за стеной,
В белом пламени руша слова.
Храм молитвы на четверть уж выстроен, но, -
Вдруг срывается голос и дальше темно,
И летят подмостки прямо в ад.

Так неверен, так хрупок молитвы ковчег,
И от требника прочь отстраняясь,
Ты стоишь предо мною, и бледный как смерть,
Шепчешь в пламени: «…gratia plena…», но век
Как и прежде не смеешь поднять.

Ты опять говоришь и тревожны слова, -
Словно розы на первом снегу.
Мне так важно, так важно сейчас их понять,
Но сквозь сетку топфхельма и шёлк покрывал
Я латынь разобрать не могу.

Белой лилией вспыхнет меча рукоять,
На щите забелеют цветы…
Члену Братства — на деву очей не поднять,
Долу, долу глаза, о, жестокий мой брат,
Твои ризы — да будут чисты.

Переполнены горьким осенним вином
Драгоценные чаши сердец.
Ты в оправе плаща, снова молишься, но, -
Так печален орган и витраж затемнён,
И молитвы так хрупок дворец…

Ты сгоришь в белоснежном костище плаща,
Жгучей тайною Ордена пьян.
Князь Грааля погибший от собственных чар,
На свои же уста наложивший печать,
Развенчавший свой собственный сан.

Я боюсь тебя, брат. Завывают ветра,
Чёрный пепел несётся на храм.
Ты — чужой и холодный, а я — не сестра,
Я — Психея, я — Дева, я — Роза, я — страсть,
Твой на час обретённый Грааль.

Надрываются в золоте колокола,
Скоро в узком — на север — окне
Я увижу волос два коротких крыла,
Золотистую чёлку — венцом вкруг чела,
И глаза — полыньи ледяней.

Белой лилией черен меча расцветёт,
Полетят жемчуга из волос.
Ты несёшь мне воды, ты почти что святой,
Но вовсю уже пламя целует мой рот,
И корону из рыцарских кос*.

Ты забралом гордыни закрывши лицо,
К землям ливов подступишь с крестом.
Унесёшь меня в тёмный дворец ледяной,
В монастырь из костей на горе за рекой,
И венчаешь там снежным венком.

II
Заметает бойницы адвентовский снег,
Спит Машиах у кромки воды.
Как разбившись о хладный, заносчивый гнев,
Племя светлое — с зорькой да примет набег,
В искупленье усобной вражды.

Ты постом и молитвой пытал свою плоть,
Но витраж раскололся и вот, -
Слышу римский орган, вижу алый огонь,
Вижу в северной лодке лица твоего
Опрокинутый небосвод.

Ты запрёшь меня в башне из чёрного льда,
Бросишь шёлковой пряжи клубок.
Ты прикажешь семь пар покрывал мне соткать,
Семь псалмов прочитать и крупу перебрать,
Ну, а там — подойдёт Рождество.

В эту пору я — тесто ль меся под хорал,
Заплетая ль венки из хвои, -
Ясно вижу волос два медовых крыла,
Золотистую чёлку — венцом вкруг чела,
И глаза ледяные твои.

В витражах что на север — ликует зима,
Плачет лёд в витражах что на юг.
По обетам, и статутам, и именам,
Что принять заставляют у входа во Храм, -
Нас в миру потом не узнают.

Я несу вам ключи от своих городов,
Я князей и бояр предала.
Ты лежишь семь веков под чудскою водой,
Я распята меж Орденом и Ордой,
И печалям моим нет числа.

Я иду к вам с ключами сквозь белый Адвент,
По реке через лёд молодой.
Надоело мне подать платить татарве, —
Лишь обиды да битвы в моём рукаве,
Я не знаю любви, я распята навек
Между Орденом и Ордой.

Кто лежит семь веков под нетающим льдом,
Прорастая в печальную Русь,
Я иду к вам с ключами от псковских ворот,
Я — посадник Твердила, я — чуждая кровь,
Я — ветла на январском ветру.

Мне не ровно, не всё равно — хан иль магистр,
Я сама себе — хан и магистр!
Дайте нож, — стану косы по плечи рубить,
Пусть усыпят весь пол, и войдёшь ты по ним,
И объявишь что мы — не враги!

Ты с усмешкой презрел все обеты мои,
И сорвал все покровы с лица.
Я — цветок полуночи, я — дмама лейлит*,
Моя нежная ересь — пророков пьянит,
На устах моих алых — латынь и иврит,
В моём сердце — мистический Цфат.

Я распята меж двух пограничных держав,
На кедровом кресте средь дорог.
Проходи же, о, брат, — я прикрыта едва,
Все лохмотья мои истрепали ветра,
В прах развеян мой снежный венок.

Но когда изотрёшь семь железных подошв,
И научишься Высшей Любви,
Говорю тебе истинно — солнце взойдёт,
И в торжественный миг озарения тот, -
Трижды вероотступница — ниц упадёт,
И колени обнимет твои.
16.09.16-02.11.16.

Рыцарские косы* - популярная в средние века причёска. Для ее украшения волосы могли быть перевиты лентами или убраны под сетку.

Дмама лейлит* (ивр.) – ночная тишь. От слова «лейлит» ведёт свою этимологию имя первой жены Адама – Лилит (Ночная).