Внезапно как у тарантино - пульс

   А вдругорядь споймал Мортирин девку другую высокую стройную да голубоглазую. А девка по задумке боярской изображала собою и медпункт, и лекарку, хотя пять лет языкам двум обучалась и много лет уже других учила. И всю-то ночь она не спала от страха перед Мортириным. Чуяла бедная, что одними инструкциями дело-то не обойдется. Потому-то девонька та всю-то ноченьку в книжку читала, да не в одну, а в десять книжек читала, да еще на завтрак пять инструкций проглотила. И все-то она постигла: и давление, и пульс и температуру, но дрожала как нервы у невротика. Чуяло ее сердце-вещун, что пришел он, час роковой, и не миновать ей Мортирина, как гибель неминучую, никак.
   И как накаркала. Глядь, а он уже у ее стола и говорит ей Мортирин, красный крест на ейной сумочке увидев:
   - Вот ты кто? Медсестра? Вижу ты медсестра. У тебя же красный крест. Крест, да еще и красный. Ты конечно же медсестра. Так скажи-ка ты мне, медсестра: сколько пульс у нормального человека?
    А та всю ночь не спала от страха перед Мортириным, да и не обратила внимание на «нормального», отчего другие филологи уже тряслись по углам, и ответила по-солдатски – руки по швам:
   - 60-80.
А Мортирин и спрашивает:
   - А у беременой женщины?
   А девка та все виды-то пульсов кроме беременных выучила, так она три ночи потом спать не могла, все ей Мортирин беременный снился. И такой морок от него шел, и прелесть, и волхование злое, что девка та чуть ума не решилась.

   А за Мортириным, шел еще и парнишечка в кожаной куртепаечке, да весь балаган тот на камеру снимал. А ежели Мортирину апосля помстится, что у кого из барынек или из лекаришек глаза человечьи, да со смешинкой, а не вареные бараньи были, то начинаются казни египетские: то боярынек он поедом ест, а то и заново погонит лекаришек в войнушку играть. Правда, люди говорили, что тот парнишечка частенечко тоже трясся, пополам складывался и асфальт, и ноги свои на камеру снимал.
 
   Ну, дык вот, родит Мортирин, как лосось на нерест идущий, ведро крылатых слов, а ты, холопка, ржать не смей! Ужо халат лекарской на тебе лопается, а ты терпи! И оттого-то интеллигентиков, в солдатиков оловянных обряженных, дедушка Кондрат частенечко обнимал.
   
   Идет Мортирин от стола к столу. На столах стоят пустые баночки с надписями: «Формалин», «Вода», «Спирт» и одни девки вид делают, что ватки туда макают, да хоботы противогазьи ими протирают, другие девки головы свои кудрявые в обрывки противогазов 1941 года засовывают. А парнишечка в кожаной куртепаечке, кино про слоников снимает.
   Бяда! А тут еще Мортирин девку себе приглядывает с коей будет он философию делать. Оттого-то девки уродуются: косоглазят и косоротятся, кое-кто даже слюнку пузырит, так им не хочется беседу с им беседовать.

   И такой морок от Мортирина шел, и прелесть, и волхование злое, что ни вода святая, ни сила крестная его не брала...