Совёнок

               (Рассказ о дошкольном детстве)               
               

      
          Около полудня, мы вместе с большими ребятами собрались в Порточки - лес, что километрах в двух от деревни, через заросший камышом болотистый ручей. Лес, даже громко сказано, - дубовая рощица, вытянутая по своим "порточинам" в длину и ширину не более, чем в километр, что и стало причиной такого образного названия леса. На старших ребят мы, конечно, смотрели, как на равных, а вот младшие были – "пацаны голопузые", их даже не слышно было в общем ”щебетании” взрослой мальчуковской кампании. Весело прошли дорогу за огородами, еле видимую тропинку по ржаному полю и по бровке Маленькой Лощинки, "форсировали" ручей перед лесом и, вот они долгожданные Порточки! Надо  было видеть радость ”мелюзги”, нашу деловитость и серьезность больших ребят, когда шумной ватагой мы входили в лес. Прохлада вековых дубов, разнотравье лесной опушки и особенно дремучая таинственность чащи, заметно поубавили геройский пыл ребят, может только, кроме тех, что были по-старше. Даже птицы, населяющие лес, были необычны, молчаливо и почти незримо перелетающие с опушки в его чащобу. Еще не успели освоиться  с краем леса, как  он щедро вознаградил всю ребячью ораву "пазыбником" - лесной земляникой, на небольшой солнечной лужайке! Что может быть вкуснее "пазыбника", никогда ничем не наедавшейся послевоенной детворе? Полянка только, хоть и ягодная, но совсем не большая. Правда подспорьем в усмирении голода стал ребятишкам и "молошник", и "серпиус", и даже полевой лук. Грибов не было, рано еще. И вся деятельность ребятни замкнулась на поиске и сборе молодого хвороста на редких пнях срубленных ракит, ребятам, у кого был маленький карманный ножичек. Потом дома, ребята, что постарше, искусно плели из этого хвороста  разнообразные корзинки, всегда нужные в хозяйстве особенно для скотины. Да и на гнёзда курам, гусям с утками они шли, весной ранней, когда время на яйцах сидеть.
          Когда жара начала спадать и солнце скатываться к вечеру, ребятня засобиралась домой, особенно младшие, ведь дома может влететь, там не догадывались о месте нашего пребывания. Многие из старших взвалили на плечи по вязаночке нарезанного зеленого хвороста. Шли по кромке поля, вдоль другой "порточины" притихшего леса. Вдруг, передние остановились. Оказалось шумная кампания спугнула спящего перед ночной охотой филина, тот неуклюже полетел в лесные дебри. Большие сбросили с плеч хворост и правильно вычислили, что где то здесь рядом, может на ближнем дубу находиться его гнездо и наверно с птенцами. Все рассыпались по лесу в надежде обнаружить его. Снова шумом наполнился край леса, пока из чащи не закричали о находке. Когда все собрались вокруг старого дуба и показывали руками на укрытое ветвями гнездо филина, некоторые  полезли к нему на самую "верхотуру" и показывали остальным уже оперившихся птенцов. Наверно именно в это время меня обуяла мысль взять одного себе. Я уже представлял , как у меня будет ручная настоящая птица, не голубенок, не голубь, а настоящий филин! И когда смотр птенцов закончился я осторожно озвучил свое желание. Как ни странно, но большие ребята меня сразу поддержали, только за птенцом полезу я сам. К этому я был конечно готов еще и потому, что сам буду выбирать совенка. Не скажу, что легко, но подобравшись к гнезду, я выбрал, как мне показалось, самого красивого из четырех птенцов, осторожно посадил его за пазуху и осторожно оставляя ствол дуба, с торжественной серьезностью ступил, как Колумб, на "земную твердь". Снова продолжился смотр теперь уже одного моего птенца, советы чем кормить, как и сколько.  Но только, уже около деревни, после ручья, кто то из ребят вспомнил, что единственно плохо то, что кормить птенца надо исключительно ночью. Филин – птица ночная и днем он есть просто не хочет. Все равно я был на вершине счастья, значит кормить будем ночью! Подходя к хате, обрадовался, что отцова "полуторка" стоит, значит отец дома. А с ним, как то даже, любые сложности разрешались просто, а тут я чувствовал, что сложностей не только нет, но ожидается сплошная радость! Отец вычищал у овец навоз. Это было, правда, не кстати, но он всегда меня любил и почти всё, что я делал вызывало у него гордость – сын растет,смена! А тут я хвастаюсь своим неожиданным приобретением, но отец почему то молча кидает только навоз из закуты (1) и даже ни разу, кажется, не посмотрел на мою радость близко. Птенец от самых Порточек не проронил "ни слова", видимо прошлой ночью его хорошо покормили. Наконец отец закончил чистить овчарню, подошел ко мне с совенком и, опершись обеими руками на вилы, как то грустно сказал:
        - Наверно "совиха" сейчас места себе не находит, ищет своего пропавшего совенка? Как думаешь?  А? Или не ищет? Может думает, что его коршун утащил, перепутала? - отец наверно и сам не знал, как радоваться. Я поднялся с корточек в недоумении. Я просто не думал об этом. Совенок какой то весь взъерошенный, жалкий, молча сидел в моем картузе, ни на кого не глядя.
       -  Как думаешь, он уже завтра умрет? Или послезавтра? – неуверенно спросил отец, с какой-то твердой уверенностью, что умрет, всё равно, завтра или после завтра.
      - Почему ? – растерялся  я от такой неожиданной убеждённости отца.
      - С голоду! Такие  птенцы без матери обречены на гибель. - махнул он рукой.
      - Так я же его ночью кормить буду. Он только ночью ест, потому что ночная  птица. Я уже придумал, он в моем старом картузе жить будет, на подоконнике, со мной вместе. Ему  хорошо будет.  – успокаивал я. Потом я что то еще говорил, много, сбивался и все больше чувствовал свою неубедительность, и все отчетливее виделся мне мертвый птенец, именно не просящий еды, а сразу умерший.
      -   А чем ты его будешь кормить? Ведь ему нужны мышки, ты их умеешь ловить?   - сразил окончательно меня отец. Ведь никто из ребят не сказал, что кормятся филины не червяками, они с птенческого возраста оказывается привыкают к питанию мышками,  а этого я не знал.
     -   Пап, а если я его буду кормить мясом со стола, он будет есть? -  я думал на столе много мяса, ещё на что то надеялся, но уже, похоже, очень "размыто".    
     -   Сынок, "совиха" может уже плачет по совенку. Тебе не жалко ее? Она всю ночь будет его  искать, звать, остальные птенцы останутся голодными и может  тоже погибнут из-за твоей необдуманной, даже глупой прихоти.  Как тебя могла посетить эта мысль, когда ни одному твоему бездельнику это не могло даже прийти в голову? - отец,похоже,уже сердился,приводя всевозможные  житейские примеры хороших поступков моих друзей и я, наконец, заплакал. Мне было жаль притихшего в картузе птенца, я видел беспомощно кричащую над лесом птицу,и сам лес настороженный, молчаливый,чувствующий и свою вину в  происшедшем, а может обреченную невозможность избежать это.
      Вечерело, но скотину еще не разогнали и солнце, хоть и было на закате, но светило ещё сильно. Мы решили с отцом, что совёнка надо отнести в гнездо.Он хотел меня встретить при моём возвращении, когда подкачает колеса у “полуторки”, пока еще светло. Но я изо всех сил возражал, противился этому желанию отца. Я чувствовал какое то облегчение душевное, да  наверно даже и физическое,  когда  по просьбе отца показал картуз с совенком остальным в хате, торопя их, потому что сам торопился нести его в лес. Девчонки, сестрёнки мои, не отпускали меня с совенком, просили дать его покормить хоть чем, но в конце концов уже мое терпение, не отцово, кончилось и я, держа в руках картуз с совенком, важно, даже может гордо поспешил за дорогу. Отец, как бы, что то не очень важное, успел только напоследок громко предупредить, чтобы я не допоздна и до самого гнезда не добирался, а тут, на нижних ветках оставил совенка. Я хоть и кивнул, но знал, что совенка посажу только в гнездо. Благополучно по тропинке пересек ржаное поле. Рожь уже наливалась, высокая была. Поэтому надо было успеть засветло, чтобы не страшно было, да я и не боялся, переходить поле, когда пойду обратно. Маленькая лощинка тоже далась легко, но деревни уже не было видно оказывается. Я и не заметил этого днем. А потом ручей, он не глубокий, но илистый и камыш большой высокий и шумит всегда,даже когда тихо.Что же тут в ветер творится?Наверно страшно! Порточки уже видны, потом поляна пазыбниковая, и идти надо вдоль правой  порточины леса. Я нежно прижимаю к рубахе картуз с совенком, вдвоем совсем не страшно. Но оглянувшись в очередной раз, мне привиделось или показалось, будто сзади, у ручья, в камышах, кто то идет за нами. Я остановился, пригляделся по-дольше, но никого не увидел. А впереди стоял лес, присмирелый, готовившийся уже к ночи. До дуба с совиным гнездом осталось совсем малость, шагов сто, мы бегали в сто раз больше с ребятами. Теперь осталось свернуть к склону и я увидел примятую нами днем траву. Совы не было. Я, если боялся чего,то только взрослой совы. Совенок в картузе начал неожиданно трепыхаться, наверно захотел есть или почувствовал лес и мне стало чуть-чуть страшно. Я посмотрел по сторонам, на чащобу и все таки подошел к дубу, подбадривая себя тем, что совы нет, а там на макушке в гнезде сидят, прижавшись друг к другу еще три совенка и ждут своего братика. Легче чем днем забрался я на верхние ветки дуба, где находилось гнездо, расположился поудобнее и полез осторожно за пазуху. Совята, что были в гнезде, совсем ни на что не реагировали, а четвертый, мой совсем с ума сошел, стал ожесточенно трепыхаться и я испугался,чтобы он не закричал, и чтобы из-за этого сова не прилетела. Но совенок сразу же успокоился, как только узнал свое гнездо, прижался к остальным птенцам и кажется заснул. Я его еще немного потревожил,пересадил в самую середину гнезда и долго смотрел на всех птенцов, пока снизу в стороне не услышал глухой, не очень далекий звук сломанной сухой ветки. Вздрогнув от неожиданности, затаился за ветками у себя наверху, и только теперь представил, что в лесу-то совсем один и вдруг придется ночевать здесь, рядом с гнездом. Послышались, похожие на человеческие шаги в высокой траве с стороны, той пазыбниковой примятой полянки. Кто-то остановился  чуть-чуть в стороне от  нашего со мной и с совятами дуба, присматривался к деревьям, кажется, что то искал. Солнце уже село и в лесу, в опустившихся сумерках, увидеть что либо было уже трудно. Но я, вдруг, узнал сверху своего отца! Я совсем выбросил из памяти, даже забыл напрочь, что он должен меня встретить из леса, ведь он говорил об этом! И я  закричал, что было сил, абсолютно уверенный, что он ищет меня!
          -  Я  здесь!  Ты не сюда смотришь!  Вот-эн-то я, пап-ка!
Потом, когда все совята остались в гнезде, на макушке дуба, сидя у отца на руках я, захлебываясь, рассказывал про совенка. И как он, совенок, боялся темного леса в уже опустившихся вечерних сумерках.


  (1)-закута - помещение для домашнего скота.