Стокгольмский синдром

Смеёшься?
Конечно, смеёшься.
Смеяться – вообще проще всего.
Кто смеётся, обязательно сойдёт за полоумного и сразу станет счастливым.
Конечно, лучше смеяться, нежели страдать.
О, этот драматизм, этот неподдельный, излишний, пафосный драматизм!
Господи, как я его обожаю!
И вот он уже у всех вошёл в привычку.
Ты знаешь.
Ты знаешь, о чём я: обязательно в полночь, обязательно с сигарой, дрянным виски и такими же дрянными стихами.
Чувствуешь себя последним подонком, чувствуешь себя поэтом, но в чём, собственно, разница, если оба одинаково сильно боятся самих себя?
Смеёшься.
Конечно, лучше смеяться.
Потому что так ещё больней.
Согласись, вот он, трагизм, истинный, истинный!
Что же ты смотришь на меня, бестолочь, сделай же что-нибудь..!
Напиши мне стих.
Ты ведь мечтал.
Нет, совсем не о стихе.
Ты мечтал во всей широте понятия, а в результате вертишься в этом сраном ситкоме.
Смейся, а я буду плакать.
Ведь мне больше ничего не остаётся.
Да, плакать, потому что сочувствую подонку, потому что сочувствую поэту, когда сама недалеко от этого ушла, когда сама поэт, который трижды в месяц предаёт себя за вдохновение, катарсис и неподражаемо великое.
Эстетическая шлюха.
Эстетическая шлюха мечтала.
Нет, совсем не о катарсисе.
Мечтала во всей широте понятия, а в результате вертится рядом с тобой.
Плачет.
И вот теперь любит тебя.
Самой глупой, самой странной и самой страшной любовью.
Так дай же руку.
Смеёшься?
Всё ещё смеёшься?
А я..

Я знаю: нет ничего красочнее и дороже
Утренних синяков на твоей бледной коже.
Мы несчастны, а следовательно – нам всё можно,
Но каков же будет исход?
Мы несчастны, а значит – вершим правосудие
Нашим тайным, припрятанным в сердце орудием
Или в качестве долгой и безобразной прелюдии
Ублажаем сарказмом господ.

Я знаю: нет ничего невозможного –
Только любить тебя тихо и осторожно.
Мы несчастны, а следовательно – это сложно.
И нам в принципе нужен ответ.
Мы несчастны, а значит – до боли едины.
И уж если уйдём, с поцелуем в затылок и спину,
То вдвоём: вдаль, навстречу холмам и равнинам.

В крайнем случае – на тот свет.

Я знаю: нет ничего ближе, чем твои руки
В предъянварскую темень. Давай же со скуки
Совершим преступленье, а пламенный вкус самбуки
Нам заменит дешёвый янтарный ром.
Мы несчастны – а значит, не скрыться от воя,
В исполинском страданье которого – нечто живое.
У тебя обнаружилась дикая паранойя.
У меня же – стокгольмский синдром.

Я знаю: нет ничего отвратительней и прекрасней
Обожания до мурашек при кратком, отрывистом «здрасьте».
Мы несчастны, но в этом и кроется наше счастье.
Мы больны, а следовательно – будем жить
Вне законов мирских, бесконечно, безвременно.
Друг для друг – безумцы, для всех – безнадёжно потеряны.
Мы несчастны, а значит – нам самое главное вверено.

Мы несчастны, а значит – можем любить.

Декабрь, 2016