Босоногое детство моё

               
Галина Васёва
 

Босоногое детство моё
                Я в душе всегда ребёнок.
                И не хотела взрослою бы
                быть,               
                Если б знала, что ещё
                с пелёнок
                Придётся горя через край
                хлебнуть...               


5 июля
Родилась я в июле, когда стояла жара.
Мама сыну сказала: «Дочь в капусте нашла.
Вот бежала по грядке и хотела догнать:
Разбила больно колено, но сумела поймать!»
-Почему ж ты молчала? – ей Ванюшка сказал, -
Я бы так разбежался, что в два счёта б догнал!»
Меня в бане намыли, завязали мне пуп.
Положили на печку: отдыхай пока тут.
Я лежала, сопела у материнской груди.
Если б только я знала, что нас ждёт впереди.

Май  1998 год


48 год
Мне сегодня два года, я с мамою в гости пошла.
Она сшила соседке платье, и меня с собою взяла.
Я прошусь к ней на руки, а она не берёт.
Я настойчиво лезу, но мне живот не даёт…
Тогда я успокоилась, села на тропке в пыль,
Взяла в руки палочку и рисовала сказку – быль.
Мама стояла рядом, соседка к ней подошла.
Я так размечталась, что не заметила, как мама ушла.
Тут я села на травушку: была такая жара.
Напекшись на солнышке, я долго маму ждала.
- Да куда ж она подевалась? – с тревогою думала я.
И поднявшись с травушки, с обидой домой брела.
Только открыла калитку и сделала два шага,
Меня окружили гуси: вытянув шеи, они шли, как на врага.
Я, помню, закричала, руками закрыла глаза.
Они били меня крыльями. Забилась я в сенки в слезах.
И уснула где-то на тряпках. Помню, мама пришла.
Увидев меня всю синюю, сама, без слов, поняла.

Я до сих пор ощущаю укусы их на себе.
Но, если мне делают больно, я не сдаюсь и не прошу о мольбе.
                Июль  98 год.


                На заимке
Мы сидим на заимке в нетоплёной избе.
Рыщут волки по крыше, воет ветер в трубе.
 
Наш братишка уж в школе, видно, весь он продрог:
Отвалилась подошва, а зашить сам не смог.

Завязал её тряпкой, и пустился в буран.
А в последнее время он пошёл на обман.

Все ребята уж в школе, и начался урок.
Мой братишка в «подполье» отбывает тот срок.

А когда мать узнала, хворостину взяла:
Заплясал  тут Ванюшка, и она поняла:

Поняла, что не в силах пустить в степь одного:
Видно, доля такая – и моя, и его.

                Март  1998 год



                Я, как прежде, с тобой говорю
Мама стоит платье кроит, разбирая свои письмена.
Я рядом, на лавке, сижу и спрошу у неё иногда:
- А что значит «по», «пл», «та»?
- Пояс, плечи, талия, - скажет она.
- А зачем рукава такие?
- А чтобы руки ловчей продевать.
- А почему большие?..
- А что б легко попадать.
- Ещё такие, как крылья?!
- Да что б высоко летать. И что бы в полёте
Мысли мрачные отгонять.
А я знаю, какие мысли. Знаю, что тебя тяготит.
У тебя сердце очень, очень за нас болит.
Но ты не волнуйся, мама, зря ты не плачь…
А вчера тётя Нюра привезла нам калач,
Да кусочек сала, пять кружков молока.
Ты за нас не волнуйся, не волнуйся пока.
Здесь все добрые люди, помереть не дадут.
Ты лечись хорошенько, а мы ждём тебя тут.

                Март  98 год

                Когда мне было шесть лет
Я опять уже поздно возвращаюсь домой.
В небе яркие звёзды, а  души ни одной.
Лишь пробрешут собаки в том кромешном аду.
Я грунтовой дорогой между лесом бреду.
Слышу чьё – то дыханье: вот уж рядом оно.
Хорошо, что не вижу, потому что темно.
Ватой сделались ноги:
- Не шагнут от меня! И стоят у дороги два зелёных огня.
Наклонилась я низко, в руки палку взяла.
А они совсем близко и глядят на меня.
Чую взгляд их холодный и зубами стучат.
Я их видела близко – и больших, и волчат.
Но я смело шагнула: «Фу, какая напасть!»
Не хватало ещё тут ни за что мне пропасть.
Не страшны мне их зубы, я от них не бегу.
А мне  страшны  двуноги: верить им не могу.

                Март 98 год

                Мы переехали в совхоз
 Из колхоза  свой домик мы в совхоз привезли.
Летом глину месили, а к зиме перешли.
Стоит крыша под дёрном, протекает она.
Шуршат сенки соломой, а на небе луна.
Заглянула в окошко, и уснуть не даёт.
Скоро Шура с работы ненадолго придёт.
Вновь затопит нам печку, суп перловый сварит.
Есть картошка в «мундирах», молоко вскипятит.
Сядем все мы на лавке: чугунок на столе.
Помню: летом картошку мы пекли на золе.
               
                Март 98 год
               
                Кормилица
Я помню, мы стояли на снегу, вытирая слёзы, выглядывали из-за угла дома.
Мама подальше ушла, что бы не видеть страшного содома.
Коровку привязали к берёзе. Она мотала головой.
Я видела у неё крупные слёзы: они катились одна за другой.
Мужик хватил её колом, она отшатнулась. И- враз её по горлу…
Она отшатнулась и кровью залилась….
Мы заревели в голос и побежали прочь.
- Что мы могли сделать? Ей уже не помочь.
Коровка свалилась к берёзке и издала жалобный стон.
Телёнок бился  из всей мочи, но наружу выйти не смог он.
Его достали, отбросили в снег.
Пока тащили, оставили кровавый след.
И след этот остался не только на снегу, он в душе детской закрался.
Закрался так, что забыть не могу.
                Апрель 98 года (52 год)

                Март 1953 года
На заимку уж в марте мужики к нам пришли.
И телёнка поспешно из избы увели.
Я босая по снегу торопилась им в след.
Они грубо со мною и столкнули на снег.
- Почему,- я кричала,- вы забрали его?
За какие налоги? Есть мы будем чего?
Но ведь я же ребёнок. Почему так со мной?
- А пошла бы ты на ….!- мне ответил косой.
Я не знаю, как скоро доплелась я назад,
Рассказала сестре  свою речь невпопад.
А потом заболела и надолго слегла.
- За какие налоги? Я понять не смогла.
                Октябрь 99 год

                На заимке
Зима.
Сидим втроём.
Тепло.
Ванюшка делает уроки.
Мы лезем носом
Не в своё.
А он шипит:
Чернильницу прольёте.
Ну что ж? И мы молчим. А он
Скрипит пером
Старательно выводит буквы.
Не спит наш младшенький.
И Шура, знать, уже идёт
С работы.
Вот стук,  открылась
Дверь. И в дом
Янтарным паром потянуло.
Стоит лучина на столе.
И в тишине
Её горевшее вдруг пламя
Трепетало.
Налили керосин.
И семилинейку над столом,
Повесив,
Сели все -  поесть.
И мы – на лавке, ноги свесив.

                Декабрь 99год.

    Перед школой
В огороде плетень завалился,
Надо его починить.
Меня посылает Ванюшка
Тальнику нарубить.

Я с охотою согласилась,
Топор поострее взяла.
Залезла в густые заросли,
Взмахнуть только раз смогла.

Топор зацепился за веточку,
Я рухнула вниз лицом.
А он, покачавшись,
Долбанул меня обухом.

Как обидно было.
Домой я ни с чем пришла.
А кровь липкою струйкой
По лицу моему текла.

Но вскоре всё забылось.
И опять я в лес пошла.
Нарубив тонких веточек,
Вязанку домой принесла.

Мама заохала, заругала меня.
А я была рада – радёшенька,
Что сама нарубила, а мама плетень заплела.
                Май 98 года

               Первое  сентября
Хмурится что-то небо,
 И солнышка вовсе нет.
Но я собираюсь в школу,
Чтоб ей передать привет.

Букеты, наряды, букеты.
И столько улыбок, волнений, тревог!
А я постараюсь выбрать
Лучшую из дорог.

С улыбкой смотрю на учителя.
Он первый меня поведёт
В тот путь, что называется
Дорогою Знаний, Любви и Забот.

Закончились все напутствия,
И вот прозвенел звонок.
Все дети с улыбкой на лицах
Спешили в свой класс на урок.

Улыбки, улыбки, улыбки!
А слёзы – не в счёт.
Иду я сегодня в школу,
А мама холщовую сумку несёт.

                Декабрь  98 (53год)

***
Иду я в первый класс
Мне новую сумку сшили
И в школу снарядили.
Меня собрали в школу,
Иду я в первый класс.

Я утром рано встала,
Лишь солнце заиграло
У печки на заслонке
И на другой стене.

Меня все окружили,
Всё в сумку положили.
Мне банты завязали,
Ботинки принесли.

Сижу за первой партой.
В тетради ни помарки.
Учительница хвалит
И дочкою зовёт.

Такая молодая, красивая, родная.
И мне хотелось очень мамою назвать.
Она меня просила,
Но мама не пустила, сказав:
- Они мои все дети,
А я должно, их мать.

                98 год (53)

Моя  Журавлинка

Я никогда не изменю своей деревне.
Пускай совсем забытой и глухой.
И не забыть в ней моего народа
Родной деревни маленькой такой.

Где журавли к нам в гости прилетали.
Где люди так друг друга берегли.
Они, как братья, всем нам помогали.
А мы сказать «спасибо» не смогли.

Рассыпалась вся наша Журавлинка,
Разъехались в ней люди – кто куда.
А время – трудное и уж, наверно,
Мне не вернуться вновь туда.

Там похоронены все мои предки:
Отец, дед, бабка (мама далеко).
Я с детства помню лишь
По фотографии их лица.
А без неё их вспомнить не легко.

Отец во сне мне часто снится.
А мать похоронить я не смогла.
И будто с ней живою говорю я,
Её я голос слышу иногда:
- Ничего, ничего, детки (любила она повторять).
Вот подрастёте, пойдёте работать,
Жизнь должна лучше стать.
- Нет, - спорит с нею бабка (это значит её мать).
- Чует моё сердце: жизни лучше не стать.

Войну, сиротство, голод – должны твои дети узнать.
Ты же станешь вдовою с кучею детей….
Семеро…. В годину лихолетий
Тебе их едва бы поднять.

Но, если Господь милостив,
То должен тебе помогать.
Мать, не споря с судьбою,
Что уготовила столько ей мук,
Что была жестокою с нею: мать, ведь, не знала наук.

Детей растила в труде, как могла.
Судьба ей спасибо сказала,
И долгую жизнь дала.
Своих детей видела мало.
Мало им ласки дала.
Возможно, большую ласку
На пятнадцать внуков перенесла.

Нянчила ещё правнуков,
Десять их было всего.
Отец же не видел сына последнего,
Что так был похож на него.

                Март 98 года

                Ягоды
Ещё не высохли от ночи утренние росы.
Ещё деревня спит загадочно во сне.
А наши ноги  босы -  уже бегут по скошенной стерне.
И мы втроём, в обнимку, каждый со своим ведёрком
Наполнить спелой ягодой его должны.
И ничего, что ноги стёрты,
Привычно, что в кровавых ссадинах они…
И вот мы в поле. От запахов лесных кружится голова.
Лежит клубника спелая на дне ведёрка,
Как будто сладкая халва.
                Ноябрь 98года
                Тоска по родине
В родной деревеньке нашей
Где над озером рос камыш,
И слетались птицы на голубую тишь.
Там жили хорошие люди.
Как родные были они.
Всей деревней гуляли весёлые свадьбы,
И в последний путь провожали в тяжёлые дни.

Родная моя, Журавлинка,
Как мне тебя не любить?
Народ мой – простой и великий.
Как мне тебя благодарить?

Там в деревенской школе,
Не ведая страшных мук,
С любовью к родному учителю
Шли по ступенькам наук.

Там получали знания и навыки труда.
В городе учились профессии,
А душой тянулись туда.

В каждом дворе в деревне
Росла трава – мурава.
А память друг о друге
В каждом сердце была жива.

Разорили нашу деревню,
Укрупнили в совхоз.
И каждый с собой далёко
Частицу родины в сердце увёз.

Родная моя Журавлинка!
Я так благодарна судьбе –
Народ мой родной и великий,
Я помню всю жизнь о тебе.

                Апрель 98 года

                Моя деревня
Вот наш ветхий домишка.
А вокруг: ни кола, ни двора.
Вдоль по улице тянуться тропки.
В каждом доме трава – мурава.
Под окошком купаются куры.
За деревней коровы мычат.
На скамейках, лузгая  семечки,
Караулят бабки внучат.

Вот уж солнце на сон  закатилось.
Наступила вокруг тишина.
За околицей парни собрались,
И невесты пришли, как одна.

Заиграла гармошка заливисто.
Закружились в танце все.
В небе звёзды зажглись ярко.
И луна – во всей красе.

Молодёжь распевала песни.
До утра бы ходила она,
Но  « отплакала», вдруг,  гармошка.
И угасла на небе луна.
                Май 98 года

Детский дом
(Посвящаю воспитанникам Тургоякского детского дома 1956-1960 годы)

Деревянный корпус двухэтажный
Домом нашим стал вторым.
Там семьёю жили дружной
Семьдесят сирот с войны.

Наш директор – Шаповалов Семён Палыч
За отца был детям всем.
Но оклеветали его злыдни,
И осиротели мы совсем.

Потом было много разных «дядей»
И каждый норовил в бараний рог сирот согнуть.
Но детские страдающие души
Не подкупить, не обмануть:
Ребёнок чует, кто есть благодетель,
А кто прикидывается лишь им.

И я была тому свидетель,
Когда любимец наш до гроба был гоним….
Он каждому дарил минуты счастья.
Он горю детскому внимал.
И, как распахнутой душою,
Единственной своей рукою,
Как папа, нежно обнимал.

И потому я не забыла его голос:
Спокойный, тихий и  родной.
Да и Господь его, наверно, не оставил,
И создал над его могилою покой.

Я верю, что над ним щебечут птицы.
И каждый день несут ему привет.
А нам он будет вечно сниться,
И в птичьих голосах найдёт любви ответ.
                Март 99 год

                Осень в Сибири
(дорога в школу, которую месил Иван, а теперь и мы)
Осень. Стынет кровь в моих жилах.
Я дорогою в школу лезу в грязь напролом.
Нет ни мочи уже и ни силы.
Но я лезу, и мне всё ни почём.
Дождик хлещет, не видно дороги.
(Да  её просто нет).
И я лезу, не  жду я  подмоги.
Я учиться хочу.
Отмашу я свои километры.
От села до села их тринадцать всего.
Дуют в спину, в лицо мне сибирские ветры.
И бодрю я себя: «Ничего, ничего!»
Я пройду, проползу и пролезу по этим дорогам.
Ноги  стынут и пальцы согнулись в крючок.
Под фуфайкою тело продрогло,
А в кармане картошка превратилась в сморчок.
Вон за дальней скирдой,  замелькали какие – то тени.
Знаю: волки! Но не тронут меня.
И от них мне не спрятаться в сене.
Чую дрожь, словно, я у огня.
Вот уж близок рассвет, и я вижу деревню.
А до школы ещё километры идти.
За пшеничной скирдой – совсем голы деревья.
Опять холодно мне, но не вижу другого пути.
                Сентябрь 99года (1961)

               

                Племянник
Сестра братишку спросила:
- Вань, ты чего так рано поднялси?
Ведь сегодня  никуда не идти.
Ну ладно, со мной пойдёшь, раз собралси,
Корма поможешь разнести.
Я вот тоже устала, кормораздатчик сломалси,
А вилами одной тяжело.
Да бык резвый попалси, язви его!
Чуть воз не опрокинулси.
Они на базу пришли.
Подоили коров, корма всем раздали.
Хотели домой идти,
Но тут бабы враз набежали.
В суматохе вытолкали мужиков,
Халат белый достали.
Сестру положили в ясли,
 И совсем недолго ждали.
Басом мужик закричал:
- Я, мол, на свет появилси!
Родился в соломе,
А Богом не стал,
Но голос красивый развился.
Играет на гармошке, красиво поёт.
О жизни мечтает сладкой.
И своих, и чужих детей растит,
И все зовут его «папкой».
                23 июня 98 года (54)

                Солнечный лучик
(Посвящается землякам Назаровым)

Солнечный лучик заглянул в окно,
Заиграл на стенке, а нам не смешно.

Солнечный лучик зайчиком стал.
- Ты нашёл бы маму и всё ей рассказал.

Что маковые зёрнышки кончились давно,
А мама не стучится даже к нам в окно.

Солнечный лучик, пожалей ты нас,
Если не согреешь, мы умрём сейчас.

Лучик в путь пустился, маму стал искать,
Но ни с чем вернулся, что б людям рассказать.

Как четыре сиротинки на печи лежат.
Она уж их не греет, они весь день дрожат.

Мамка не вернулась. Зачем её искать?
А нас пригрели люди, что б людьми нам стать.
                98 год (1944)


                Отец
Ведь был и у нас же отец  когда-то.
Был, если мы появились на свет.
На фронт он ушёл не безусым солдатом,
Четверо ртов голосило в след.

Мать не согнулась под тяжестью этой.
Днём на работах, а ночь сидит – шьёт.
Надо одеть и обуть, ведь раздетых
В школу, в мороз, далеко не пошлёшь.
 
Всем насолил этот Гитлер проклятый.
Всем: кто работал в тылу, воевал.
Кто не жалея ни сил, ни здоровья
Каждую пядь земли защищал.

Были кровавые стылые ночи.
Сутки по пояс в воде он лежал.
Мы уж, наверно, не знали б об этом,
Если б товарищ его не поднял.

Бой был последний, казалось Макару.
И он уж не верил земным чудесам.
Отец был контужен, и, конечно из боя
Не сумел бы он выбраться сам.
                98 год  февраль (это самое первое стихотворение)

                Талант
Опять идёт отец со свадьбы пьяный.
О! Как он на всю улицу поёт.
Соседка Нюрка нашу маму
Бежать спасаться позовёт.

Она спохватится – к порогу,
Едва, накинув на голову шаль.
А он уже идёт через дорогу.
Мы заплачем, а ему не жаль.

Ему не жаль, что мы такие крошки
Без матери не сможем мы прожить.
А он пропил последние сапожки.
А в чём сестре теперь ходить?

Она уже большая и за маму,
Наверно, будет нам потом.
Мы вырастем, и уж, конечно, сами
Ей в старости поможем жить добром.
                Осень 98 года

                Прости меня, мама
Прошу тебя, прости меня, родная.
Прости, что я не слушалась тебя.
Что на заботу грубо отвечала
И поступала так, как будто не любя.

Я знаю, ты навстречу к нам летела,
Имея будто крылья за спиной.
И даже в час, когда ты так болела,
За нас стояла ты стеной….

Теперь тебя я очень понимаю:
Как ты хотела всех под крылышко собрать.
И как боялась ты когда-нибудь
Вперёд себя из нас кого-то потерять…

Но вот тебя уж нет, а я не верю.
Я, как с живой , с тобою говорю.
И ты узнаешь, в эту осень
Тебе пятнадцатую правнучку дарю.

Нет, ты не была у нас несчастной.
Ты самою счастливою была.
Пройдя сквозь нечеловеческие муки,
Ты стольким детям жизнь дала….

Теперь на вечном ты покое.
Ты так устала!  Отдыхай….
Я за тебя побеспокоюсь,
А ты грехи нам всем прощай.
                98 год

                Анна
                (Посвящаю своей маме)
Жила ты незаметною девчушкой.
Спокойной, тихой, светлой, как речушка.
Была в семье ты хохотушкой
Черноволосая хохлушка.
Росла при матери ты строгой,
Как незабудка у дороги.
                Незабудка, незабудка
                Черноглазая Анютка.
                Чернобровая хохлушка
                Хохотушка, хохотушка.
Но оборвалось рано детство.
Погибли брат, сестра, отец твой.
Легла на плечи вся работа,
А жизнь идёт, и жить охота.
К тебе, девчонке, пришли сваты.
Тебе бы плакать, так нет – куда там.
И ты пошла, с судьбой не споря.
Хлебнула много за жизнь ты горя.
                Незабудка, незабудка,
                Чернобровая Анютка.
                Ты покорная хохлушка,
                Хохотушка, хохотушка.
Война косила всех косою.
Но ты не спорила с судьбою.
И что она тебе дала, ты всё спокойно приняла.
Ты нас сумела воспитать всех.
И о тебе нам позабыть  грех.
Тебя уж нету рядом с нами.
И вот мы сами дедами стали.
                Незабудка, незабудка,
                Черноглазая Анютка.
                Добродушная хохлушка,
                Хохотушка, хохотушка.
                Май 99 год


                Мама, ты мне снишься во сне
Ты во сне меня сегодня в школу провожала.
Собрала мне сумку и обед.
Я дошла до леса, и узнала,
Что давно моей уж школы нет
И, что я теперь сама большая,
Что давно уж в школу не хожу.
А хожу я на работу в школу,
За руку чужих детей вожу.
И меня теперь все величают.
Мужики – Макаровной зовут.
А я школу – домом называю,
Ведь они одной судьбой живут.
                21 сентября 98 года

                Сон
Мама, ты сегодня снова мне приснилась.
Упала в чужом доме, едва перешагнув порог.
Окинула всех вымученным взглядом.
Как будто спрашивала нас:
- Ну, кто же поступить с тобою так вот мог?
Я знаю: ты любила солнце.
На солнце ты хотела упокоить прах.
К тебе же лучик жаркий не может
Через узкое оконце густого леса
Хоть на миг попасть…
А ты хотела, чтобы каждый прохожий.
Своим живым дыханьем на тебя пахнул.
И, чтобы малый птенчик у дороги
Над твоим бы домом крылышком махнул.
                99 год

Родина большая и малая

Моя родина
Один и тот же сон мне часто снится:
Будто б я иду к себе домой.
Иду домой в свою деревню
И хлещет дождик проливной.

Я лезу полем, ноги вязнут.
И ночь нависла на пути.
Не вижу я нигде дороги,
Не знаю, где теперь идти.

Уже видны кресты погоста,
Дорога мимо них идёт.
Вдруг я взлетаю, очень просто
Лечу назад, а не вперёд.
И просыпаюсь….
И нет погоста. Но знаю:
Сон опять придёт.
                Зима 2000 год

                Запах хлеба

Я из детства запах хлеба унесла.
Он мне на всю жизнь запомнился.
И неважно он был из чего:  ржи или пшеницы.
Но потом он пах всегда, без которого в него
                нельзя было влюбиться.
Он ещё и пылью пах и солнечными ожогами.
Он – руками добрыми пах. И вкус имел какой-то
                особенный.
А теперь – хоть на хлеб и грех так сказать:
Он не имеет ни вкуса, ни запаха, ни вида.
Теперь его пекут без души,  другими руками
Его делают, видно.
                Май 98

          Братишке Ванюшке посвящаю
Если радость – морщинки разгладятся.
Если горе – пролягут они бороздой.
Если жизнь у тебя не ладится,
Ты и молод – станешь седой.
Если солнышко светит ярко,
И в душе твоей свет горит,
В твоём сердце – каждому жарко,
Даже, если все от тебя вдали.
Но никто уж не пишет писем,
Будто нет уж в живых никого.
И голос родной я не слышу.
А Ивана видела одного.
- Ванюшка, братишка, милый!
О тебе я много пишу. Ты приезжал,
Мы всю ночь говорили, а теперь
Вот воспоминаниями дышу….
Я помню, как просила тебя
Сыграть мне на гармошке:
- Я за тебя буду делать всё, только
Ты пой и играй хоть немножко.
Боже, каким же красивым голосом
Тебя Бог наградил!
А, если б ты учился!?
Какая б жизнь была у тебя впереди?
Но, этого не случилось….
                Сентябрь 98 (2000)

***
 А мы с тобой прощались, словно, навсегда.
И это случилось.  А я боялась опоздать к тебе.
Я так боялась…
Я так боялась, что не провожу тебя в последний
                путь,
Что не смогу в твои сомкнувшие глаза уж заглянуть.
Не походить по тем же половицам.
И не потрогать пальчики твои, которые уснули уж
                навеки….
Но я успела – посидеть и проводить,
И горький ком воспоминаний проглотить.
Прости, прощай, мой милый человек.
Теперь уж расстаёмся мы на век.
                Февраль 2001 (декабрь 2000)



               В память о Ванюшке
Переступила я через порог,
Увидев крест на стенке,
Разразилась плачем.
- Ну,  кто же знал, ну, кто же видеть это мог?
И как же жить теперь иначе?
Я села рядышком с тобой, и моё сердце сжалось,
Как сжался ты в комочек. Просила я отца:
- Возьми меня с собой!
А он вот взять меня не хочет.
Как виновата я перед тобой,
(Что не заехала, когда ты был живой.)
Как больно было трогать твои руки.
Они не поведут уж за собой.
С тобой остались только муки.
И эти пальчики твои не побегут уже
                по кнопкам.
И голос, чистый, как ручей, не соберёт
С тобой друзей не робких
За что ж,  злодейка- смерть, сумела наказать?
За что вас забрала так рано?
А в жизни будем мы теперь страдать.
У нас в сердцах не  заживающая рана.
                Январь 2001


                Забрала
Не простила  мать греха Ванюшке.
Очень рано к себе забрала.
И живёт он в своей той избушке,
Где темно и сырая земля.

Но оставил он в памяти голос,
Голос редкой земной красоты.
А в глазах – тот же шёлковый волос,
Те же милые сердцу черты.

- Дорогой и любимый братишка,
Очень горько нам жить без тебя.
Если будет у сына мальчишка,
В честь тебя назовём мы, любя.

Пусть он будет таким же добрым.
Будет петь, на гармошке играть.
И расти будет в жизни гордо,
Как гордилась тобою мать.
                Февраль 2000


               
                О нас и всё о нас
***
Какими дружными мы были, когда одной семьёю жили.
Наверное,  потому, что один кусок на всех делили.
Теперь мы, словно, чужие стали и всё реже друг другу
                весточку слали.
А может, от этой жизни устали?
Юбилеи, свадьбы, дни рождения.
- Сколько их было на семерых!?
И на всё мы приезжали….
Время шло. Нас жизнь изменила.
(Мамы не стало, она нас всех собирала)
Но сердце о каждом болело и ныло.
А в душе так пусто часто было….
Умом мы понимаем, что больше нам
                не собраться.
И, вероятно, на склоне лет нам больше
                не повидаться.
А жаль…….
                98год

***
           Как же мне хочется всех вас увидеть и обнять
Вот бы построить нам
                семиэтажный дом
Да поселиться всем бы вместе.
Как жили мы когда-то всемером,
И уж не знали бы друг к другу мести.
Забыли б ссоры мы, конечно, навсегда,
И жили бы единою семьёю.
Не вспоминали прошлое бы никогда,
Пока наш прах не поселился б
                под землёю.

Детей бы вырастили мы себе и всем
                на славу.
Да внуков бы ещё приобрели.
И нянчили б себе их на забаву.
И вновь бы счастье обрели.
                Март 98


                Ирине
Дорогая сестрёнка.
В этот день торжественно-печальный
Спешу поздравить с днём рождения тебя.
Я слышу голос твой родной и дальний.
И обидно мне за всех и за себя.
А за спиной уже полвека,
Да вот судьба не жаловала нас.
Она морила нас, как человека,
Но как не с человека спрашивала с нас.
А в жизни было столько испытаний:
Тревог, болезней, неудач.
Хорошей матерью была ты для своих созданий.
Одна растила, трудно было, хоть заплачь.
Но у тебя хорошие ребята, и ты у них одна…
Мы шлём тебе привет, желаем счастья,
И выпей ты за нас до дна.
                15 июля 98

***
Зима. Землянка, Холод.
Ноги стынут. Глиняный пол.
Не слышала, как утром брат мой
В школу ушёл.
Встала. Ноги босые ступают по земле.
Ёжусь. А в окне стужа.
Метель гуляет. Зябко мне.
Кутаюсь в одеяло.
Прижавшись к младшим, ложусь,
Согреюсь с ними, авось и сестру дождусь.
Нет, не пришла. За сеном уехала.
Воздух холодом, как пар из паровоза, идёт.
Спускаю ноги с деревянных нар,
Кладу в буржуйку дрова и слышу
Как они трещат и засыпаю.
                Сибирь
52 год событий, 2004 год воспоминаний.

                Вечер
У лучины сидели и глядели на свет,
Потому что в избушке электричества нет.
Мама сказки расскажет,
Не им счёта-конца.
А мы, слушать -   готовы без конца, без конца.
Вот лучина сгорела, темнота всё кругом.
Зимний ветер всё воет за окном, за окном.