Фрагмент 10. Светлое жигулёвское
Светлое жигулёвское
Дядя Ля лежал на диване, поигрывая сухариком. Стакан жигулёвского светлого стоял рядом, на табурете. Форточка была открыта, детские голоса весело спрыгивали на подоконник, с подоконника на давно не крашеную батарею, а оттуда смешными солнечными зайчиками во все стороны. Дядя Ля улыбался, ещё бы: денёк неплохо задался, удалось рассочинить несколько стихов одного горлана-главаря, ну вы же помните первую строфу его знаменитого:
Зачем копаться
в страстях вчерашних,
в хламе и пыли, --
Вы посмотрите
с Эйфелевой башни
моих извилин!..
Хотя, нет -- что вы можете помнить, нету его уже, нету. Исчезло стихотворение, из всех антологий испарилось. Можно сказать, никогда и не было. Ля сладко потянулся. Сухарик, будто цирковой наездник под лошадью, обернулся вокруг безымянного пальца и лег на заслуженный отдых в рот. Рука потянулась за следующим. Следующим был стишок одного нобеля. Дядя Ля не любил его, очень уж нобель крепким орешком оказался, никак рассочиняться не хотел. Да к заслуженной старости слабину, как видно, дал, кое-что дяде Ля удавалось, вот и сейчас пошёл процесс, загляденье прямо. Вот только-что было, Ля так и слышал этот гнусавый голос:
Должно быть, Ной не хотел покидать ковчег,
Старикам приятно дожить свой век
В темноте, тепле, под плесканье волн,
Так и взгляд иногда на чём-то одном
Остановиться хочет, тем более под стопой
Только земля с травой...
А теперь нету. Нету. Ни стишка этого, ни голоса гнусавого. Ладно, может когда и с остальными стихами справлюсь, не долго им ещё небо-то поэзии коптить. Эх, пиво всё же за углом надо было брать, у Марфы Васильевны, это не свежак, шибает чуть.
_____________________
Электрик, сантехник, романтик,
Приди в мою скромную жизнь,
Сними с меня времени платье,
Сорви с меня бусы причин.
Я здесь, я мгновенье живое,
Я чудо среди темноты,
Я счастье твоё золотое,
Блаженства родные черты.
Не знаю, не знаю -- доколе
Мой голос дрожать обречён,
Не все ещё сыграны роли
В театрике жалком моём.
Свидетельство о публикации №116120902400