Бутылочное горло

Чтобы стоять, я должен держаться корней.
Б. Г.

Touch my mouth and hold my tongue
I'll never be your chosen one
I'll be home safely tucked away
Well you can't tempt me if I don't see the day
“Mumford and Sons”

1.
Сидишь над словарем годами,
замучен праведным трудом.
Из строк сложилось оригами.
Страницы обрастают льдом.

Все холодает с каждым часом,
уже не греют свитера.
Ведь было времени с запасом —
так почему опять вчера?

По вечерам приходят тени,
садятся в непорочный круг
и выражают сожаленье,
что ты ужасно близорук.

Давай, мечи на стол стаканы —
с тобою Джек, с тобою Джим.
Так долго ждал небесной манны,
старался соблюдать режим.

Пытался быть для всех хорошим,
но не работает, увы.
Пора все буквы подытожить
и выпустить из головы.

Пускай в неведомые дали
они уносятся стремглав,
там превращаясь в капли стали,
в осколки яркого стекла.

Ты опираешься на воздух
и, страх с трудом переборов,
сдираешь резко с губ коросту
ненужных скороспелых слов.

2.
Наутро пылающий солнечный шар
насильно поднимет с кровати
и тут же заставит куда-то бежать…
Но ты тормозни уже. Хватит.

Мечтаешь огромное что-то свершить,
упорно играешь в Сизифа.
В итоге опять получается шит —
не зря же придумали мифы.

Давно бы пора уже что-то решать,
устав полагаться на случай.
Но ты по инерции катишь свой шар,
ты истово хочешь, как лучше.

Что пишут тебе в запыленных томах,
какие унылые догмы?
Попробуй поверить — случится зима.
Вот кто бы тогда тебя обнял…

И снова мигрень прогрызает висок —
похоже, стремясь на свободу.
Вложи в затянувшийся свой марш-бросок
последний глоток кислорода.

Сочится по капле живая вода —
зачем разбираться в структуре.
Смотри — тихо катится с неба звезда…
опять тихо катится с неба звезда…
Ты просто живи уже, дурень.

3.
Глянь — вышел месяц из тумана,
готов нести благую весть.
Кому — п…ц, кому — нирвана,
кому — писать, кому — прочесть.

Забылся день в еловых лапах,
а вслед за ним забылась ночь.
Остался мандаринов запах
и неумение помочь

всем этим странным, кто стучится
с зеркальной мутной стороны.
Опять заносим мы в таблицу
и скриним все цветные сны.

В них кто-то — шишел, кто-то мышел,
а кто-то сразу вышел вон.
Мы можем слушать, но не слышать.
И едет голубой вагон

куда-то вдаль, куда-то к черту,
куда-то в злые еб…ня,
и зацепляет он эскортом
тебя, меня, тебя, меня…

По шпалам, милый друг, по шпалам,
в последней электрички час —
давай, тащи твою усталость,
не то она раздавит нас.

О, как же мы шагаем гордо
по красной нити декабря,
чтоб влезть в бутылочное горло
и с умным видом там застрять.

4.
Вокруг — какой-то адский снегопад,
он начался лет сто тому назад
и до сих пор не может прекратиться.
Так хочется по шею влезть в сугроб,
связать строфу из парашютных строп,
а после солнце насадить на спицу.

Бери рукой (смотри, не обожгись).
Пусть просто все вернется на круги.
Достань себя из глянцевой заначки.
Но вновь тепло не завезли в сельпо,
и ангелы срываются в запой.
Последний шанс в который раз протрачен.

Так спой мне, светик, только не стыдись,
о том, что там сияет впереди,
за рамками невнятного сюжета.
До хэппи-энда нам совсем чуть-чуть,
но я уже, прости, не излечусь
от непривычки ездить без билета.

Взорвался в небе радужный салют,
как будто я еще тебя люблю,
как будто я храню тебя под кожей.
Смотри по сторонам, my chosen one.
Ты раздаешь слова, слова, слова…
и надо бы продать их подороже.

Да сколько можно длить весь этот цирк,
на лоб крепить бумажные венцы
и в гроб сходить от каждой вспышки справа?
Кого-то тихо посылает нах
застенчивое облако в штанах...
И мне, пожалуй, нечего добавить.

5.
За железными дверями
снятся радостные сны.
Только цепко держит память
двери с этой стороны.

Только влево шаг — запретен.
Только вправо шаг — табу.
Через сердце дует ветер.
Если можешь — так забудь

смену городов, вокзалы,
дальних станций мимобег…
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы,
а по ним плывет ковчег.

До земли обетованной
вроде бы подать рукой —
просто выпей валерьянки,
чтобы обрести покой.

Распахни окно пошире.
В строчке странного стиха
оставайся пассажиром.
Кого хочешь, выдыхай.

Ты — моя луна и звезды,
романтичная фигня.
Скоро станет слишком поздно —
слишком поздно, чтоб обнять.

В смятой сигаретной пачке
прячешь города с людьми...
Ну скажи, о чем ты плачешь?
Что ж ты плачешь, черт возьми?

6.
Замерзший мандарин покатится по блюдцу,
покажет, чем живут чужие города.
Опять танцуют все, и все опять смеются.
Они забрали все. Им нечего раздать.

Пускай уходит в хлам, лежит на антресолях,
раз так заведено, что обратимся в прах.
Да, сценарист — отстой, но как его уволить,
ведь только он один разбудит нас с утра.

Ведь только он один построит нас поротно.
Кому идти в расход? Кому дадут медаль?
А сам он — так себе, простой очкастый ботан,
которому нас всех ни капельки ни жаль.

Да, собственно, о чем жалеть в унылой хмари,
в кругах от фонарей на выжженном снегу?
Приходит новый год и гонит в топку старый.
Спасибо и на том — календари не лгут.

Шампанское бурлит, и в воды подсознанья
спускается уже безумный батискаф.
И так хрупка печаль морозная, резная,
что впору вознестись куда-то, воссияв.

Подводится чреда сомнительных итогов.
В попытках устоять мы держимся корней.
Давно отснят бекстейдж, штатив сложил фотограф,
а мы остались здесь, пришпилены к стене.

7.
Просто послушай, как будто
больше здесь нет никого.
Понажимали ребуты —
вот вам и все волшебство.

Сколько веревочке виться
через вселенский бардак?
Лезли сквозь мелкое сито.
Брали по будням рейхстаг.

По выходным, слава богу,
брать было нечего нам.
Тихо зубрили предлоги.
Вязли среди анаграмм.

Думали, в строчках газетных
спрятан особый секрет —
может быть, дивное лето,
может быть, тысяча лет.

Только потом оказалось —
это была пустота.
Смотрит большими глазами,
просит страницы листать.

Шепчет, что тайные знаки
ждут непременно внутри.
Боги, одетые в хаки,
делают четкий принтскрин.

Каждый из нас виден ясно.
Каждый из пикселей слит.
Можно нас всех скопипастить.
Можно нажать на делит.

Год пережит високосный.
Круг завершен часовой.
Ты меня слушаешь?.. Просто
больше здесь нет никого.

8.
Из «Веселых картинок» сложился коллаж,
в нем найдет Гарри Поттер последний крестраж
и наденет покорно на шею.
Нарисуют синоптики мрачный прогноз.
Боевой эшелон полетит под откос.
Мы его не спасем — не сумеем.

Да, и собственно, что нам осталось спасать?
Все лимиты исчерпаны на чудеса.
Но зато можно хапнуть свободы.
Ты почти не боишься, что будешь забыт.
Просто пепельный крест, нам пометивший лбы,
исцеляется снегом и йодом.

Вот опять мы уселись за круглым столом.
Много курим, молчим, не идем напролом
и отходим подальше от края.
Так давай поиграем с тобой в «дурака»
Если даль так светла, а печаль так легка,
сам подумай — ну что мы теряем.

Только старую кожу и старую жизнь.
Только сердце, что все же зачем-то дрожит,
получая не все и не сразу.
Кто играл говнорок на последней струне,
пусть заткнется и дальше останется нем,
потому что мы вышли из джаза.

Иногда дует ветер с другой стороны
и приносит какие-то странные сны,
без унынья и глянцевой фальши.
Как приятно тогда превратиться в мишень.
И битлы за стеной распевают «Мишель»…
И все катится к черту и дальше.

9.
Год наступающий шлет привет.
Что-то пророчит нам.
Как неуверенно ты, мой свет,
смотришь по сторонам.

Слышится шорох пустых кассет,
белый прозрачный шум.
Если он нужен тебе, мой свет,
я его разрешу.

Вроде не время тянуть билет,
все ведь уже сдано.
Ты ничего не хотел, мой свет,
кроме нарядных снов.

Сердце заныло. Но #сердцанет.
Нечему, значит, ныть.
Было нам много дано, мой свет,
неба и тишины.

Не изменяется ход планет —
тот же, что жизнь назад.
Жаль, что куда-то давно, мой свет,
убыл твой адресат.

Год уходящий летит в кювет.
Вверено декабрю
все, о чем ты молчишь, мой свет…
все, что я говорю.

10.
С неба падает что-то не то —
то ли дождь, то ли снег, то ли манна.
И пора подбивать подытог,
но бухгалтер валяется пьяным.

Свет ложится на стены домов,
застывая в оконных глазницах.
И похоже, что этой зимой
ничего уже не повторится.

Так зачем же лелеять сюжет,
отправлять его в дальние дали?
Ноября ледяное драже
всем в кульках аккуратных раздали.

Не прощаясь, выходим в тираж —
потому что не любим прощаться,
потому что еще не пора
отказаться от стылого счастья.

Потому что на елке шары
отражают все криво и косо,
но дают небольшой перерыв
в осознанье, что кончился воздух.

День командует: «Рота, подъем!» —
и опять убивает кого-то.
А мы просто застыли вдвоем
на нечетком расплывчатом фото.

11.
Салют прочертит в ночи зигзаг,
взорвав перекрестье улиц.
Плохая карма сойдет на нет.
На землю ляжет кислотный снег.
Попробуй просто закрыть глаза
и дальше идти, зажмурясь.

Кто ждет тебя в ледяной ночи,
запрятавшись в одеяло,
споет о том, что уже прошло,
и в сети примет любой улов?
Все помнит, знает, но ведь смолчит…
и это уже немало.

Ведь слово свяжет тебе язык,
а этого ты не хочешь.
Но в бесе, тычущем под ребро,
играет чья-то дурная кровь.
Ты слишком много читаешь книг,
чтоб вымучить свой подстрочник.

Весь твой сюжет — отпечаток, принт,
дешевым покрытый лаком.
На каждой букве рука дрожит.
Толкает пробку упрямый джинн.
Обложка ярко в руках горит —
похоже, соврал Булкагов.

Ты все, что жалко, давно отдал
всем тем, кто давно не рядом.
Сожми покрепче свой щит и меч.
Вода под мост продолжает течь.
и лучше поздно, чем никогда…
да только уже не надо.

12.
А эти двое — они такие,
им ни страшны ни мороз, ни зной.
И все равно им, куда закинет
(«Только, пожалуйста, будь со мной…»).

Им наплевать на «вчера» и «завтра»,
лишь бы сегодня — рука в руке.
Я знаю точно. Ведь я — их автор,
тот, что рисует для них лэндскейп.

Дождь ли идет или воет вьюга,
им непременно светло, тепло.
Ведь эти двое нашли друг друга —
как-то волшебно у них сошлось.

Время заводит часы без стрелок,
ангелов трубы орут подъем —
эти не слышат. Что им за дело,
раз предначертано быть вдвоем

Скоро, возможно, наступит лето,
уши заложит зеленый шум…
А эти двое счастливы где-то,
пока я буквы про них пишу.

13.
С годами как-то проще делать вид,
бежать от (мелко крестится) любви,
при выборе предпочитать полегче.
За притолоку зацепился нимб —
и без него нельзя, нельзя и с ним.
Ох, нам бы просто стать частями речи.

Да, делу время. Но в урочный час
по головам пересчитают нас
и напинают за отход от темы.
На землю опустилась тень сурка.
Бессонница танцует на зрачках
какие-то невнятные контемпы.

Жар-птица распускает мятый хвост,
медведи трутся о земную ось —
без драйва, а, скорее, по привычке.
По ходим по планете мимо всех
(напомню, что гордыня — смертный грех),
друг другу строим домики из спичек.

Вот, Абдулла, пора и поджигать.
Что медлишь, мягкотелый ренегат?
Под белым солнцем все ослепнем скоро.
Трамвай тебя увозит в пять утра.
И спать пора, но и не спать пора.
Нас поглощает внесезонный морок.

Не делай вид, что все еще пройдет,
размоется под снегом и дождем,
и только на асфальте мелом — абрис.
Устав считать, планировать, решать
взлетает головы воздушный шар,
забыв оставить нам почтовый адрес.

Привычные прыжки в терновый куст
(здесь точно заиграет ритм-энд-блюз).
Пусть кожа не бумага — тоже стерпит.
Скатился год непрошенной слезой.
Нам скоро уплывать за горизонт,
а после, может, посмеемся сверху.

Ноябрь-декабрь 2016 г.