Гении и музы. Вступление. Женщины в жизни Бабеля

Бог делает женщину прекрасной, а дьявол - хорошенькой.
Виктор Гюго.
Когда Бог создавал женщину...

Когда Бог создавал женщину, он заработался допоздна на шестой день. Ангел, проходя мимо, сказал:
- Почему ты так долго над ней работаешь?
И Господь ответил: А ты видел все те параметры, в соответствии с которыми я должен ее создать?
- Она должна быть  сильной и уметь переносить все жизненные невзгоды,  она должна функционировать на любой еде, быть в состоянии обнять нескольких детей одновременно, своим объятием исцелять все - от ушибленного колена до разбитого сердца, и все это она должна делать, имея всего лишь одну пару рук.
Ангел был поражен:
- Всего лишь одну пару рук… невозможно! И это стандартная модель?! Слишком много работы на один день… оставь, доделаешь ее завтра.
- Нет, - сказал Господь. - Я так близок к завершению этого творения, которое станет моим самым любимым. Она сама исцеляется, если заболеет, и может работать по 18 часов в сутки.
Ангел подошел ближе и потрогал женщину:
- Но, Господь, ты ее сделал такой нежной.
- Да, она нежна, - сказал Господь, - но я также сделал ее сильной. Ты даже представить себе не можешь, что она способна вынести и преодолеть.
- А думать она умеет? - спросил ангел.
Господь ответил:
- Она умеет не только думать, но и убеждать и договариваться.
Ангел коснулся женской щеки…
- Господь, похоже, это создание протекает! Ты возложил слишком много тягот на нее.
- Она не протекает… это слеза, - поправил ангела Господь.
- А это для чего? - спросил ангел.
И сказал Господь:
- Слезами она выражает свое горе, сомнения, любовь, одиночество, страдания и радость.

Это необычайно впечатлило ангела:
- Господь, ты гений. Ты все продумал. Женщина и вправду изумительное творение!

И это действительно так!


  Женщина – самая большая загадка в жизни мужчины. Капризная,  взбалмошная, хрупкая, беспощадная,
ранимая, целеустремлённая, нелогичная и оттого ещё более интересная. Дарующая жизнь и  разбивающая
сердце. Шарада, головоломка, тайна за семью печатями. Всю свою длинную историю сильная половина человечества пыталась  разгадать этот секрет – проникнуть в душу женщины.

Любовь – одно из самых возвышенных чувств, общих всему человечеству. У всех народов во все времена она воспевалась в литературе, обожествлялась в мифологии, героизировалась в эпосе, драматизировалась в трагедии.

Секрет тут в том, что нельзя дарить любовь и нельзя совершенно ей отдаться, пока не достигнуто полнее взаимопонимание. Любящий как бы переливает себя в любимого и притягивает его силой своей любви, которая скрепляет их воедино! Тогда отдают уже не чужому, но как бы самому себе.

В своем зарождении и росте любовь всегда доставляет наслаждение, веселье, покой и удовольствие, обещает радость и счастье. А когда предмет любви доступен,  и им можно обладать, душа бросается к ней без оглядки и как бы выходит за свои рамки, чтобы присоединится к любимому предмету, ибо она чувствует себя более счастливой в нем, чем в себе самой. И именно это единение любящего с любимым составляет все счастье, всю радость, все наслаждение, сладость, мед – от благ ли достойных до постыдных зол, от похвального до позорного. Ведь действие любви увлекает за собой все силы души и тела, причем, особенно при сильной страсти, все стихает и беспрекословно подчиняется великому чуду любви.

Издавна любовные взаимоотношения выдающихся людей привлекают внимание общества, ведь великие люди во всем велики и вдохновляют писателей на описание взлетов и падений в любовных историях великих.

МУЗЫ  ИСААКА БАБЕЛЯ

Как выглядел Бабель? Лев Славин вспоминает: «Он был невысок, раздался более в ширину. Это была фигура приземленная, прозаическая, не вязавшаяся с представлением о кавалеристе, поэте, путешественнике. У него была большая, лобастая, немного втянутая в плечи голова кабинетного ученого». Прирожденный рассказчик, Бабель, тем не менее, не любил давать интервью. Однажды на вопрос Веры Инбер о его ближайших планах Бабель ответил: «Собираюсь купить козу...»
О, эти бабелевские шуточки. Он постоянно и много шутил. Часто по телефону говорил женским голосом: «Его нет. Уехал. На неделю. Передам».               
               
                СТРЕКОЗА И БОТОТЕЛЬ
                дано в сокращении)                Александр Аннин

Майским утром 1939 года знаменитый советский писатель Исаак Бабель прогуливался возле своей дачи в Переделкино. Настроение было хорошее, и Бабель разговорился с соседом. Сказал философски: «Две вещи не удастся мне испытать в жизни: никогда я не буду рожать, и никогда не посадят меня в кутузку». «Ой, Исаак Эммануилович, не зарекайтесь! – испугался сосед. – Как говорится: от сумы да от тюрьмы»… В ответ Бабель снисходительно усмехнулся: «Э-э, бросьте… С моими-то связями…»
На следующий день, 15 мая 1939 года, Бабель был арестован. А через восемь месяцев, 27 января 1940 года, после нескончаемых истязаний, расстрелян «за шпионскую деятельность против СССР». Лишь немногие догадывались, что истинной виновницей трагедии была роковая еврейка, супруга кровавого наркома внутренних дел Николая Ежова — сердцеедка и страстная искательница приключений. В кремлевских кругах Евгению Соломоновну Ежову называли  «Стрекоза» — по причине ее крайнего легкомыслия.
Не отличался житейскою мудростью, равно как и присущей людям его национальности осторожностью, и «классик советской литературы» – так Исаака Бабеля называли еще при жизни. Авантюрный, рисковый склад его характера стал отчетливо проявляться уже в ранней юности. Этот тщедушный, анемичный паренек легко подчинял себе женщин. По воспоминаниям современников, он имел над ними поистине дьявольскую власть. Ему люто завидовали и друзья, и недруги.
Некий мистический намек на темные силы этой личности содержится в самой фамилии писателя. В так называемом «Завете Соломона» упоминается инфернальный дух по имени Бототель, он же — Бобель. Это один из духов — правителей тьмы. Именно Бобель, а не Бабель – вот подлинная фамилия предков «певца революции». Исаак Эммануилович родился в Одессе, на Молдаванке, в 1894 году и назывался Бобелем до десятилетнего возраста. Но уже с 1905 года Бобели решили сменить одиозную фамилию и стали Бабелями.
В 1912 году юный Исаак уехал учиться в Киев.

                Евгения Гронфайн

Дочь богатого фабриканта, рыжеволосая гимназистка Евгения Гронфайн, которую Бабель называл «ангел Женечка», по необъяснимым причинам влюбилась в неказистого студента. Однако Гронфайн - старший счел Бабеля негодным кандидатом в зятья. Оскорбленный Исаак впервые в жизни идет на неслыханную авантюру: он похищает девицу и увозит ее в Одессу…
Не удивительно, что Бабель приветствовал приход советской власти: это был момент его торжества над жадным и гордым тестем, который лишился всего и, по слухам, умер от голода. А Бабель к 1920 году уже имеет комиссарское звание, странствует с Первой Конной по дорогам войны, впитывает в себя картины ужасов и горя. Всю эту кровь и резню Бабель выплеснет в рассказах, которые Маяковский опубликует в своем журнале «Леф» в 1924 году. Эти-то истории и составят знаменитый сборник «Конармия».
Буденный был взбешен этой книгой, назвал ее клеветническими домыслами, а самого Бабеля – дегенератом от литературы. Полководец открыто требовал расправы над автором «Конармии». Бабель потешался от души, улюлюкал…
На гребне славы он вместе с «ангелом Женечкой» перебирается в Москву. Здесь они получают  роскошную двухэтажную квартиру на Таганке.
В Москве «ангел Женечка» всерьез увлеклась живописью. А Бабель – актрисой театра Мейерхольда Татьяной Кашириной. И тоже – весьма серьезно…
Для Исаака Эммануиловича драматическая связь с Татьяной Кашириной закончилась утратой жены: ангел Женечка крепко обиделась на мужа-изменника. Евгения Борисовна навсегда уезжает в Париж, окрыленная лестными отзывами о своем таланте художника – акварелиста  И…
Когда Евгения с дочкой перебрались в Париж, Бабель бывал во Франции наездом, а в Москве у него тем временем бурно развивался роман с актрисой мейерхольдовского театра Тамарой Кашириной. Он наконец вырывается к семье в Париж, где подрастает дочь Наташа. Заскакивает в Берлин и Брюссель навестить маму и сестру с мужем. И отправляется на морской курорт.
Вся семья Бабеля уехала из России. Мог и он ее покинуть, имея возможность выезжать на Запад. Но Бабель этого не сделал. Почему? В конце 1932 года в Париже Бабель говорил художнику Юрию Анненкову:
— У меня — семья: жена, дочь, я люблю их и должен кормить их. Но я не хочу ни в каком случае, чтобы они вернулись в советчину. Они должны жить здесь на свободе. А я? Остаться тоже здесь и стать шофером такси, как героический Гайто Газданов? Но ведь у него нет детей! Возвращаться в нашу пролетарскую революцию? Революция! Ищи-свищи ее! Пролетариат? Пролетариат пролетел, как дырявая пролетка, поломав колеса! И остался без колес. Теперь, братец, напирают Центральные Комитеты, которые будут почище: им колеса не нужны, у них колеса заменены пулеметами! Все остальное ясно и не требует комментариев, как говорится в хорошем обществе... Здешний таксист гораздо свободнее, чем советский ректор университета... Шофером или нет, но свободным гражданином я стану...
Не стал. Не получилось. Чуть раньше, 28 октября 1928 года, Бабель писал матери: «Несмотря на все хлопоты — чувствую себя на родной почве хорошо. Здесь бедно, во многом грустно, — но это мой материал, мой язык, мои интересы. И я все больше чувствую, как с каждым днем я возвращаюсь к нормальному моему состоянию, а в Париже что-то во мне было не свое, приклеенное. Гулять за границей я согласен, а работать надо здесь».
После разрыва с женой  Бабель несчастен! Он тяжело переживает  эту трагедию… Страдает… Плачется в жилетку всем подряд…
С тоски писатель напрашивается в продотряд, шерстивший крестьян голодающего Поволжья. Кстати, это добровольное вступление в каратели и породило разговоры о том, что Бабель самолично принимал участие в расстрелах голодных мужиков, которые отказывались отдавать властям последний кусок хлеба. Что ж, может, так оно и было… Чуть позже в литературных кругах уже поговаривали, будто, служа после революции в иностранном отделе Петроградского ЧК, Бабель спускался в пыточные подвалы, чтобы воочию наблюдать мучения истязаемых узников. Эти слухи были так живучи потому, что полностью соответствовали характеру Бабеля. Всем было известно о его пристрастии к созерцанию роковых, гибельных моментов в судьбе человека, да и страны в целом.

Евгения Соломоновна Хаютина - Гладун, в девичестве – Фейгинберг

Весной 1927 года Бабель едет в Европу, благо в то время (сейчас об этом мало кто знает) границы СССР были практически открыты для выезда. По пути в Париж Исаак Эммануилович останавливается в Берлине, где происходит его судьбоносная встреча с другой рыжекудрой Женечкой — Евгенией Соломоновной Хаютиной - Гладун, в девичестве – Фейгинберг.
«Я пригласил Гладун покататься по городу в такси, убедил ее зайти ко мне в гостиницу. Там произошло мое сближение с Гладун», — признается Бабель спустя 13 лет, во время допроса.
Евгения Соломоновна происходила из многодетной семьи бедного гомельского ремесленника. С детства она мечтала носить самые модные платья и шляпки. И, помимо вереницы ухажеров, иметь статусного мужа.
Впрочем, первым ее мужем стал слесарь Хаютин – для Гомеля такой брак был выдающейся партией. Но после революции наступило время дерзких личностей. Сословные границы рухнули. Евгения бросает суженого и выходит замуж за красного командира Александра Гладуна. Он-то и перевез ее в Москву. Здесь она соприкоснулась, наконец, с той жизнью, о которой грезила с детства: встречи со знаменитостями, шикарные платья, конфискованные у дворянок…

Евгения Соломоновна Хаютина, жена всесильного наркома Ежова
В Берлине Бабель понял, что повстречал женщину своей мечты. Они были словно созданы друг для друга: оба – любители интриг, падкие и жадные до приключений. Лишь в ноябре 1927 года Бабель расстается-таки с Евгенией Гладун и едет в Париж – под крышу квартиры на Монмартре. Здесь, среди богемной элиты, обитает его первая жена, «ангел Женечка». Ее акварели уже имели некоторый успех на выставках импрессионистов. Во всяком случае, на жизнь «ангелу Женечке» хватало. Чего нельзя было сказать про самого Бабеля. Все его попытки взять в долг энную сумму наталкивались на стойкое недоумение. И Бабель со стыдом осознал, что Париж – не Москва; здесь не дают взаймы постороннему человеку, даже если человек этот где-то там и чем-то там скандально знаменит.
Однако кое-кто из окружения жены читал-таки рассказы Бабеля. Более того: Исаак Эммануилович с изумлением узнал, что в Париже его  именуют «маркиз де Сад русской революции».
…Он вроде бы примирился с супругой – во всяком случае, через девять месяцев после отъезда Бабеля из Парижа, а именно – 17 июля 1929 года, ангел Женечка родит дочь Наталью.
Но… Парижская жена, хоть и согласилась исполнять супружеский долг, однако содержать мужа не пожелала. Бабель заглядывает на Капри к Горькому: здесь-то, он уверен, его примут с любовью и похвалой. Возможно, даже дадут взаймы. Ведь Горький еще с 1916 года покровительствовал Бабелю, опубликовал его первые рассказы в своем петроградском журнале «Летописи». Правда, после выхода этих рассказов их автор был привлечен к уголовному суду за порнографию. Впрочем, на счастье Бабеля, февраль 1917-го снял с него все обвинения.
Горький действительно радушно встретил Бабеля. Но денег не дал: к тому времени Алексей Максимович и сам сидел на мели. Впоследствии Бабель намекал, что именно он-то и уговорил Горького вернуться в Россию, пробудил в нем ностальгию по родине. На самом деле причины возвращения Алексея Максимовича в СССР были, конечно же, куда глубже. А точнее – причины были те же, что и у Бабеля: оба этих писателя были в то время по-настоящему нужны только советской общественности.
Внезапно судьба делает крутой поворот. В том же 1931 году, на очередной элитной вечеринке, Бабель встречает свою берлинскую любовницу – Евгению Соломоновну Гладун. И узнает, что теперь она уже вовсе даже не Гладун… Евгения щеголяет среди кремлевского бомонда в качестве жены заведующего организационно - распределительным отделом ЦК Николая Ежова, вскоре ставшего наркомом внутренних дел. Да, она, как и Бабель, тоже добилась всего, о чем мечтала. Заполучила статусного мужа. Да какого!..
Но не такими людьми были Исаак Бабель и Евгения Ежова, чтобы успокоиться и зажить мирной, сытой жизнью. Они не мыслили свою судьбу без постоянного риска, опасных связей и любовных авантюр.
И страсть между Бабелем и женой Ежова вспыхивает с новой силой.…Николай Иванович Ежов был не ревнив. Бабель – тоже. И практически в одно время близкими друзьями наркомовской жены, помимо Бабеля, числились и другие известные люди. Например, журналист Михаил Кольцов, который недавно вернулся с полей гражданской войны в Испании и написал свою знаменитую «Гренаду». Евгения обожала героев, и среди ее поклонников был замечен легендарный полярник Отто Шмидт. Много разговоров было и о связи жены Ежова с Валерием Чкаловым…
Возвращаясь домой далеко за полночь, Ежов не раз заставал Бабеля с Евгенией. Нарком был страшно усталый, грязный, иногда – в крови. Он мутным взором смотрел на сладкую парочку, молча выпивал стакан водки и заваливался спать.
Ежова устраивал такой брак: супруга окружила его женской заботой, обустроила холостяцкую квартиру, кормила Ежова вкусным, горячим супом. А готовила она просто восхитительно!
Лишь один раз Ежов не выдержал и избил жену, когда летом 1938 года ему на стол положили распечатку прослушивания номера 215 в гостинице «Метрополь», где рыжеволосая Евгения встречалась с провинциальным писателем Шолоховым… Как-то Илья Эренбург спросил Бабеля, зачем он ходит к жене Ежова? Зачем искушает судьбу, играет со смертью – неужели мало других женщин? Бабель таинственно ответил, что хочет разгадать загадку.
Какую же?
Исаака Эммануиловича до крайности интересовало, зачем подвергать небывалому в истории террору страну с таким феноменально покорным народонаселением? Как могло случиться, что кучка низкорослых, безобидных на первый взгляд авантюристов, придя к власти и едва понюхав крови, превратилась в неутомимых палачей, людей без жалости и сострадания… И каков вообще механизм перевоплощения обычного человека в садиста — механизм как нравственный, так и физиологический? Бабель задумал  создать эпохальный роман о садизме, героем которого должен был стать Ежов. Роман о загадке маленького человека, которого власть над людьми делает маньяком и убийцей.
Именно поэтому его так влекло в квартиру Ежовых… Как влекло в свое время в места зверств и насилий. А ведь ко времени взлета Николая Ивановича Ежова у Бабеля уже была молоденькая гражданская жена – Антонина Пирожкова, инженер-метростроевец. В феврале 1937-го Пирожкова родила Бабелю дочь Лиду.
На беду, Стрекоза стала допытываться у Бабеля, как его новая жена относится к их связи и к ней, жене наркома, лично. Бабель свел все в шутку: дескать, моя жена Антонина – трудящаяся женщина, инженер, и ей не до тебя, накрашенной сановницы.
Эта случайная фраза стала роковой в судьбах участников надвигавшейся трагедии.
Супруга Ежова задалась целью тоже называться трудящейся женщиной. Она с помощью мужа становится редактором нового журнала «СССР на стройке». А роковым обстоятельством стало то, что, будучи светской дамой, да к тому же – редактором толстого журнала,  Евгения Соломоновна, согласно тогдашней моде, просто обязана была организовать у себя на дому литературный салон с вечеринками и угощениями для писателей, поэтов и публицистов.
По воспоминаниям Бабеля, Сталин частенько подвозил Ежова домой на своей машине. Глядь, а здесь – вечеринка, салонные разговоры…
Сталин имел возможность оценить прелести Евгении Ежовой. Именно он прозвал ее «Рыжеволосой Суламифью».
Общеизвестно, что Сталин не любил тех своих соратников, кто мог быть ему соперником как мужчина. Недаром одной из наиболее реальных причин неприязни вождя к Кирову, Тухачевскому и Чкалову было то, что эти мужчины пользовались бешеной популярностью среди представительниц прекрасного пола.
Существуют предположения, что уже в первой половине 30-х годов у Сталина появились весьма устойчивые мужские проблемы. Столь серьезные, что он дает секретное поручение советскому резиденту в Чехословакии: разыскать и купить за любые деньги порнографические рисунки художника Сомова. Когда-то, во время заключения, эти рисунки, ходившие по рукам арестантов, скрашивали молодому Кобе тоску по женскому обществу…
К середине 30-х характер поизносившегося вождя стал резко меняться: «чудесный грузин», как именовал его когда-то Ленин, превращался в желчного, подозрительного тирана. Возможно, здесь-то и кроется разгадка того, что почти все члены «Женечкиного салона», эти верные сторонники режима, были вскоре арестованы и расстреляны? Не иначе, как из зависти к их неуемной потенции, которой не уставала восторгаться «Рыжеволосая Суламифь»…
И никакой политики. Все – только личное.
Беда в том, что никто этого, похоже, не понимал. Все старались показать себя ярыми сторонниками всеобщего рабства и массовых расстрелов. Верили, что изъявления преданности режиму спасут от беды. И в результате совершали, как писал Бабель, свои «главные прогулки на кладбище и в крематорий».
А может быть, потенциальным жертвам Сталина следовало всячески доказывать отнюдь не свою политическую лояльность, а своею мужскую никчемность, неспособность пленять женщин? Скрывать свои успехи на любовном поприще? И уцелели бы, остались в живых… Кто знает?
…Летом 38-го пошатнулось могущество наркома внутренних дел Николая Ежова. Он делает судорожные попытки спастись от сталинского гнева. Объявляет о своем разводе с женой, внутренне осознавая, что именно она является причиной его опалы. Но развод в те времена – это лишь полдела. Стрекоза была обречена на смерть.
В ноябре 1938-го труп Рыжеволосой Суламифи обнаруживают в подмосковном санатории, где она отдыхала. Вердикт следствия: отравление люминалом, самоубийство…
Тогда же, в ноябре, Сталин прилюдно называет Ежова мерзавцем. Был ли это намек, понятный только им двоим – диктатору и наркому внутренних дел? И если Стрекоза не покончила с собой, а была отравлена, то по чьему приказу – Сталина или Ежова?
Ежова арестовали в апреле 1939 года. К тому времени Стрекозу уже посмертно объявили английской шпионкой. Дело в том, что за несколько недель до ареста Ежова на Лубянку был доставлен второй муж Евгении Соломоновны, комиссар Александр Гладун. Под пытками он дал показания, что был завербован английской разведкой через свою жену Евгению. Это якобы произошло в 1927 году в Берлине. В то самое время, когда Стрекоза сблизилась с Бабелем.
Эти показания Александра Гладуна позволили арестовать и расстрелять всех мужчин, состоявших в близких отношениях с Рыжеволосой Суламифью. Разыскали и казнили даже ее первого мужа – безобидного гомельского слесаря Хаютина. Расстреляли Михаила Кольцова, при странных обстоятельствах погиб Валерий Чкалов…
Под пытками признался в своей шпионской деятельности и Николай Ежов – он, дескать, также был завербован иностранной разведкой при посредничестве его жены. А 15 мая 1939 года, через месяц после ареста Ежова, был брошен в лубянский подвал «шпион» Исаак Бабель.
Кстати, документальных свидетельств и протоколов уничтожения рукописей Бабеля нет. И, возможно, когда-нибудь увидят свет наброски его романа о садизме, страшные свидетельства жизни «людей власти» в мрачные годы тоталитаризма. Романа, который Бабель никому не показывал.
…В Сухановской тюрьме, посреди разоренного храма святой Екатерины, были поочередно расстреляны и затем сожжены в мазутной печи Исаак Бабель и Николай Ежов. Бабель – 27 января, а Ежов – 4 февраля 1940 года.
Прах Исаака Бабеля захоронили в так называемой «могиле номер один» в Донском монастыре. В эту братскую могилу также ссыпали пепел Михаила Кольцова. Чуть позже, по личному распоряжению Сталина, к их останкам прибавится прах Николая Ежова.
Над этой общей могилой, разумеется, не было установлено никакого надгробия. Но рядом, буквально в метре, уже высился столбик с неприметной табличкой: «Евгения Хаютина».
               

Примечание 1

Погибли все  родные Евгении Ежовой, даже самый первый муж, слесарь Хаютин. Берия не пощадил и Женечкиных любовников Бабеля и Кольцова - они были расстреляны и сожжены в лубянских подвалах. Пепел закопали в общей могиле на кладбище Донского монастыря.
Сам Ежов был казнен 4 февраля 1940 года (в страшной Сухановской тюрьме, когда его выволокли во двор, уже не мог стоять, застрелили на коленях - ред.).
Ее тело привезли в морг из подмосковного санатория в ноябре 1938 года. Врачи сразу установили отравление люминалом. До сих пор никто не знает, добровольно ли ушла из жизни Евгения Соломоновна Фейгинберг (в девичестве) - Хаютина - Гладун, жена наркома внутренних дел СССР Николая Ежова.
Лишь недавно стали известны и точная дата смерти, и место захоронения. Прах Ежова был брошен в ту же общую могилу в Донском - туда, куда уже ссыпали все, что осталось от любовников его жены. Рядом до сих пор стоит неприметный столбик с надписью: "Евгения Соломоновна Хаютина".
И после смерти причудница-судьба поместила их рядом.
                Юлиан Семенов. Отчаяние., "ДЭМ", Москва, 1990
Примечание 2

Берия испытывал ужас, ибо он-то уже знал одну из причин предстоящего устранения Ежова: Сталин был увлечен его женой - рыжеволосой, сероглазой Суламифью, но с вполне русским именем Женя.
Она отвергла притязания Сталина бесстрашно и с достоинством, хотя Ежова не любила, домой приезжала поздно ночью, проводя все дни в редакции журнала, созданного еще Горьким; он ее к себе и пригласил.
Сталин повел себя с ней круче - в отместку Женя стала ежедневно встречаться с Валерием Чкаловым; он словно магнит притягивал окружающих; дружили они открыто, на людях появлялись вместе. Через неделю после того, как это дошло до Сталина, знаменитый летчик разбился при загадочных обстоятельствах.
Женя не дрогнула: проводила все время вместе с Исааком Бабелем, с которым тоже работала в редакции; арестовали Бабеля.
Сталин позвонил к ней и произнес лишь одно слово: "Ну?" Женя бросила трубку.
Вскоре был арестован Михаил Кольцов, наставник, затем шлепнули Ежова - тот был и так обречен, "носитель тайн"...

Примечание 3.
Последними, кто видел Бабеля живым, были палачи Фетисов, Калинин, Блохин. Четкость процедуры исполнения приговора отслеживал главный военный прокурор РККА Фетисов, о чем свидетельствует документ № 378 в 19-м томе расстрельных списков, лист 96:
«Личность осужденного Бабеля Исаака Эммануиловича, предъявленного мне в помещении Лефортовской тюрьмы НКВД, как сходную по фотографии и автобиографическим данным приговора —удостоверяю.
26 января 1940
Подпись: А. Фетисов»

В затылок жертве стрелял комендант НКВД Василий Блохин, возглавлявший это кровавое комендантское ведомство вплоть до смерти Сталина. В апреле 1953 года генерал-майора Блохина уволили по болезни с объявлением благодарности за 34-летнюю «безупречную службу» в органах ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД СССР.
Безупречно убивал, значит.
Ну а Бабель, писавший роман о Чека, всю жизнь пытался понять, какая такая болезнь мучает его «героев».
Я верю, что он нашел ответ.

ТОМАРА  КАШИРИНА

С сыном Мишей от романа с Тамарой Кашириной, 1926 год

После расставания с Евгенией у  Бабеля появилась  новая женщина  — Тамара Владимировна Каширина (Татьяна Иванова). Она стала гражданской женой Бабеля, но жизнь их не сложилась. 
Многочисленные друзья, да, и сам Бабель  ласково называли  её «Таратуточкой».  Величественная и, как принято говорить, интересная, она, после расставания,   сохранила все письма Бабеля  (в количестве 170-ти), и  рукопись пьесы «Закат».
Из её воспоминаний:
— Это был очень сложный, очень скрытный, внешне обаятельный человек, — говорила Тамара Владимировна. — Но по существу пессимист, с какими-то очень сложными комплексами в душе. Человек, живущий все время в вымышленном мире и сам с собой играющий. И он всегда ставил перед собой задачу сложнее той, которую мог решить. А вместе с тем — профессиональный остряк. Остроумие было его любимым занятием.
— Исаака Эммануиловича привлекала в человеке какая-то такая черта, которая отличала его, этого человека, от других людей, от общепринятой нормы. Может быть, поэтому он дружил с Лидией Сейфуллиной. Их влекла друг к другу необычность. Для Бабеля мерилом творческой потенции была исковерканность сердца...
В 1926 году у них  родился сын, названный Эммануилом (1926).  Позже, уже в  хрущёвское время, он стал известен  как художник Михаил Иванов (Всеволод Иванов переименовывает сына Бабеля из Эммануила в Михаила и дает ему свою фамилию. Ивановы делают все возможное, чтобы оградить Михаила от Бабеля. И это им удается. Эммануил всегда считал себя сыном Иванова).
В дальнейшем Иванов всячески ограждал Михаила от его биологического отца. Возможно, это было продиктовано тем, что после выхода «Конармии» многие считали Бабеля субъектом с явно садистскими наклонностями. «Он болен, серьезно болен!» — шептались за спиной у Бабеля.

ИЗ  ВОСПОМИНАНИЙ ТОМАРЫ  ВЛАДИМИРОВАНЫ ИВАНОВОЙ (КАШИРИНОЙ).
                «Работать по правилам искусства»

    С Исааком Эммануиловичем Бабелем познакомилась я в период моей работы в режиссерских мастерских и Театре имени Мейерхольда.
    Остроумный, склонный к розыгрышам и мистификациям, Бабель пришелся, что называется, не по зубам той девчонке, какой я тогда была.
    При свойственной моей натуре прямолинейности я, актриса, совершенно не понимала «игры» в жизни, поэтому принимала, не будучи дурой, совершенно всерьез все слова и поступки Исаака Эммануиловича даже тогда, когда относиться к ним следовало как к жизненному спектаклю.
    Бабель непрестанно выдумывал и себя (не только для окружающих, но и самому себе), и разнообразные фантастические ситуации, а я все принимала всерьез.
    И тем не менее дружба наша какое-то время продержалась, хотя и прерывалась постоянно взаимным непониманием. Чересчур уж разными человеческими индивидуальностями мы были.
    Однако в периоды дружбы он допускал меня в свое «святая святых», то есть работал иногда при мне.
    Правда, очень недолгий срок.
Бабель уверял меня, что такого с ним никогда не бывало, а именно: работать он всегда мог только «в тишине и тайне», и ни в коем случае не на чьих-либо глазах.
    Однако на моих глазах работал, и поэтому я имею полное право достоверно рассказать, как именно он работал.
   С легкой руки Константина Георгиевича Паустовского, прелестнейшего, очаровательного человека, но невероятного выдумщика, написавшего в своих воспоминаниях о Бабеле, что он — Паустовский — видел множество вариантов одного из ранних рассказов Бабеля (1921 год), все хором утверждают: Бабель писал множество вариантов.
    Как известно, архив Бабеля пропал, поэтому все ссылаются на К. Г. Паустовского.
    А я утверждаю противоположное: Бабель вовсе не писал вариантов.
    Все, что писал, Бабель складывал первоначально в уме, как многие поэты (потому-то его проза так близка к vers libre).
    Лишь всё придумав наизусть, Бабель принимался записывать.
У меня сохранился рукописный экземпляр «Заката», который является одновременно и черновиком, и беловиком окончательной редакции, той, которая поступила в набор.
    Писал Исаак Эммануилович на узких длинных полосках бумаги, с одной стороны листа, оборотная сторона которого служила полями для следующей страницы.
    В хранящемся у меня рукописном оригинале отчетливо запечатлен процесс работы.
    Бабель вышагивал по комнате часами и днями, вертел в руках четки, веревочку (что придется), выискивая не дававшее ему покоя слово, вместо того, которое требовалось, по его мнению, заменить в наизусть сложенном, уже записанном, но мысленно все еще проверяемом тексте.
   Отыскав наконец нужное слово, он аккуратно зачеркивал то, которое требовало замены, и вписывал над ним вновь найденное.
   Если требовалось заменить целый абзац, он выносил его на поля, то есть на оборот предшествующей страницы.
   Работа кропотливая, ювелирная, для самого творца мучительная.   Но никаких вариантов.
   Вариант один-единственный, уже сложившийся, затверженный наизусть и подлежащий исправлению на бумаге только тогда, когда работа мысли в бесконечных повторениях уже найденного отыскивала изъян.    Выхаживая километры, писатель обретал замену не удовлетворяющего его слова, и новое, ложившееся наконец в ритм, переставало коробить своего создателя. Но не всегда. Иногда он мысленно, опять возвращаясь к тому же слову, еще и еще раз менял его.
    Поскольку мне привелось наблюдать совершенно обратный творческий метод (со множеством вариантов) у Всеволода Иванова, я с уверенностью опровергаю утверждение о бесчисленных вариантах и черновиках Бабеля.
    Во всяком случае, в начальный период его литературной работы и вплоть до 1927 года не было у него никаких вариантов.
    Он все вынашивал в голове и, лишь мысленно выносив, мысленно же продолжал отыскивать и вносить исправления.
    Мысль и память (без участил записывающей руки) были его творческой лабораторией.
    На моих глазах к пишущей машинке (да ее у него тогда попросту и не было) он вовсе не прикасался.
По окончании придумывания Бабель записывал всегда от руки. А дальше выверял опять же мысленно, редко-редко заглядывая в рукопись. К рукописи он прикасался лишь тогда, когда искомое бывало им уже найдено.
    Каждого вспоминающего может подвести память. Но существуют государственные архивы и библиографические справочники.
    Что же касается творческой манеры Бабеля, он ведь рассказал о ней сам 28 сентября 1937 года на своем творческом вечере в Союзе писателей  (стенограмма опубликована в «Нашем современнике», № 4 за
1964 г.).
    Бабель тогда сказал:
«Вначале, когда я писал рассказы, то у меня была такая «техника»: я очень долго соображал про себя, и когда садился за стол, то почти знал рассказ наизусть. Он у меня был выношен настолько, что сразу выливался. Я мог ходить три месяца и написать потом пол-листа в три-четыре часа, почти без всяких помарок.
Теперь я в этом методе разочаровался (...) пишу как Бог на душу положит, после чего откладываю на несколько месяцев, потом просматриваю и переписываю. Я могу переписывать (терпение у меня в этом отношении большое) несчетное число раз. Я считаю, что эта система — это можно посмотреть в тех рассказах, которые будут напечатаны (подчеркнуто мною.— Т. И.),— даст большую плавность повествования и большую непосредственность».
    Но беда ведь состоит как раз в том, что рассказы, о которых говорил Бабель, не успели быть напечатанными или хотя бы сданными в редакцию, и никому не известно, куда девался его архив.
   Вероятно, Константин Георгиевич Паустовский запомнил уверения Исаака Эммануиловича о его способности переписывать «несчетное число раз». Но, вспоминая, Константин Георгиевич упустил из виду, что Бабель, высказывая это утверждение, раскрывал «тайну» нового, еще не обнародованного им «метода», а до тех пор всю свою творческую жизнь (по его собственному утверждению, высказанному на упомянутом выше творческом вечере) применял совсем иную «технику».
    Но это не означает, что Бабель мысленно мог творить в любую минуту и в любой обстановке.
Напротив, чтобы его творческий, мыслительный аппарат заработал, ему нужна была всегда какая-то особая среда, особая обстановка, которую он мучительно искал.
    Исаак Эммануилович мог показаться причудливым и капризным человеком, который и сам не знает, что же ему в конце концов нужно: то ли полной тишины и уединения — с разрядкой, создаваемой общением с любимыми им лошадьми; то ли шумное окружение и причастность к обществу руководителей государственных учреждений.
    Теперь, когда я разматываю обратно киноленту жизни, мне кажется, что в последнем случае—в стремлении приблизиться к людям, вершащим крупные дела,— Бабелем владело почти детское любопытство, подобное страстному желанию мальчугана разобрать по винтикам и колесикам подаренную ему заводную игрушку, чтобы посмотреть, что окажется там внутри, как это все сделано и слажено в единое целое.
Исаак Эммануилович считал литературу не только делом, но и обязанностью, непреложным долгом своей жизни.
    В уже процитированном интервью, отвечая на вопрос: «Будет ли (замолчавший на время)  Ю. К. Олеша еще писать?»—Бабель сказал: «Он ничего, кроме этого, не может делать. Если он будет еще жить, то он будет писать».
     Писал Исаак Эммануилович трудно, я бы даже сказала — страдальчески. Был совершенно беспощаден к самому себе. Его никак не могло удовлетворить что-либо приблизительное. Он упорно искал нужное ему слово. Именно оно, это слово, наконец-то выстраданное, наконец-то найденное, а не какое-то другое должно было занять свое место в ряду других.
    Смысл, ритм, размер. Все эти компоненты были неразрывно для него связаны.
    Тем, кто понимает литературу всего-навсего как изложение ряда мыслей, описание определенных событий, людских судеб и характеров, мучительные поиски Бабеля не могут быть понятными.
    Для него литература — это не только содержание, но и форма, требующая стопроцентной точности отливки.
    Возвращаюсь к цитированию все той же стенограммы. Объясняя причины своей медлительности в работе, Исаак Эммануилович сказал: «По характеру меня интересует всегда «как» и «почему». Над этими вопросами надо много думать и много изучать и относиться к литературе с большой честностью, чтобы на это ответить в художественной форме».
    Проза Бабеля близка поэзии, по существу, и является поэзией в самом прямом выражении этого понятия.
Трудность поисков формы при создании произведений влекла за собой постоянный вопрос — где, в какой среде и обстановке лучше всего работать?
    Исаак Эммануилович считал, что ему лучше всего писать, живя в среде, близкой к описываемой. А необходимую разрядку находить тоже в обществе людей, похожих на описываемых.
    Ему не сиделось на месте, но в своих разъездах он постоянно стремился выбрать необходимую для его творчества обстановку.
    По определению Исаака Эммануиловича, в его жизни играла большую роль «Лошадиная проблема».
Он считал прекраснейшим для себя отдыхом общение с лошадьми. Живя в Москве, посещал бега и скачки. Искал случаи пожить в совхозах, где есть конные заводы.
    Он вообще стремился изучать жизнь животных. Хотел поселиться в заповеднике. Но это намерение, во всяком случае в годы нашей дружбы, почему-то никак не могло осуществиться. Лошади же всю жизнь влекли его.
    Во имя искусства он неустанно стремился все превозмочь и в себе, и вокруг себя.
    Принести искусству все возможные и невозможные жертвы — вот каков был символ веры Бабеля.
Однако даже самые пламенные намерения не всегда и не всем удается осуществить.
Не удалось и Бабелю осуществить программированное им в последнем письме ко мне стремление «жить отшельником».
    Переписка наша прекратилась, и мы больше не виделись, поэтому о дальнейшей жизни Исаака Эммануиловича я могу судить только по опубликованным письмам его к другим адресатам и по воспоминаниям А. Н. Пирожковой.
   У Бабеля были столь непомерные требования к совершенству художественных своих произведений, и создавал он их так медленно, что, видимо, волей-неволей, чтобы заработать на жизнь, пришлось ему вернуться к работе в кино.
    Но если над сценариями «Беня Крик» и «Блуждающие звезды» он трудился, предъявляя к себе те же требования, как и при создании прозы или пьесы, то, по-видимому, в последние годы он работал в кино скорее ремесленно, чем творчески, предпочитая исправлять чужие сценарии.
   Невозможно без горечи думать о конце его жизни.
   Невозможно не сожалеть о неосуществленных творческих его планах и пропавшем архиве.
Остается надеяться, что «рукописи не горят», а архив этот предстанет перед исследователями творчества Бабеля, его читателями и почитателями».

АНТОНИНА  ПИРОЖКОВА

Родилась Антонина на Дальнем Востоке. После преждевременной кончины отца в 1923 году, одновременно с учёбой работала репетитором по математике. Окончила Сибирский технологический институт им. Ф. Э. Дзержинского в 1930 году. Работала в конструкторском бюро Кузнецкстроя, а после переезда в Москву поступила в Метропроект (1934, впоследствии став главным конструктором института). Пирожкова была одной из первых, кто проектировал Московский метрополитен, в том числе станции Маяковского, Павелецкую, Арбат, Киевскую и Площадь революции.
Позднее преподавала на кафедре тоннелей и метрополитенов в Московский институт инженеров транспорта. Была соавтором первого и единственного учебника по строительству тоннелей и метрополитенов.
Антонина Пирожкова познакомилась с Исааком Бабелем  3 сентября 1932 года. Этот день для Бабеля был своеобразным праздником – он, наконец, получил выездную визу. Знакомство с юной Антониной не могло не украсить этот праздник. Так что оставление в московской квартире Пирожковой не выглядит противоестественным или там случайным. Если это не благодарность за соучастие в "празднике", то несомненно, это - "аванс" в расчёте не потерять Антонину из виду.
Потом Бабель уехал в Донбасс, задуманное новое произведение требовало местных подробностей и колорита. Он пригласил ее приехать, что означало — «давай жить вместе». И 31 декабря 1933 года к станции Горловка Донецкой железной дороги подошел поезд, на перрон вышла необыкновенно красивая женщина. Человек, ее встречавший, в валенках, овчинном полушубке и меховой шапке, был счастлив. Антонину Пирожкову встречал писатель Исаак Бабель. Он ездил по области, говорил с горняками, «выпытывал», спускался в забои! С ним в шахту шла и молодая супруга. «Руки и ноги вскоре онемели, сердце заколотилось, и я была в таком отчаянии, что готова была упасть вниз», — делилась она впечатлениями после таких экскурсий. Но опыт не пропал — по ее учебнику сегодня учатся донецкие метростроевцы.
В 1934 году Бабель возвращается из Парижа, где в это время проживала его семья, и   забирает к себе Антонину.   Бабель и Пирожкова стали вести "совместное хозяйство. То был так называемый "гражданский брак". Рождение дочери Лидии в феврале 1937 года воспринималось как естественное продолжение романа.
В 1972 году стала составителем сборника воспоминаний и материалов «Исаак Бабель. Воспоминания современников» (2-е издание — 1989), входила в Комиссию по литературному наследию Бабеля.
С 1996 года проживала в предместье Вашингтона в США с дочерью. Опубликовала книгу воспоминаний о совместных годах жизни с писателем «Семь лет с Исааком Бабелем. В июле 2010 года приезжала в Одессу, где одобрила макет будущего памятника Исааку Бабелю.

                Последняя великая литературная вдова

                «Московский Комсомолец»  № 25741 от 9 сентября 2011 г.

Ровно год назад умерла последняя великая литературная вдова
Антонина Пирожкова родилась за год до того, как ушел из Ясной Поляны Лев Толстой, а умерла, успев проголосовать за первого чернокожего президента Америки.
Последняя великая вдова называли ее литературоведы и журналисты.Она пробыла замужем всего семь лет, а затем еще пятнадцать каждый день ждала мужа из ГУЛАГа, не зная, что он давно расстрелян.
И всю оставшуюся долгую-долгую жизнь несла память о нем.
Мне кажется, бабушка сама выбрала момент, когда ей уйти. Умирать 11 сентября она не хотела в Америке, как вы знаете, в этот день годовщина траура по башням-близнецам, а 13 сентября оказалось понедельником, слишком пошло. Вдова Бабеля не могла позволить себе такой безвкусицы... 

После смерти мужа она прожила еще 70 лет.
Мы сидим на сцене, окруженные кольцом света. На шатких стульях, на фоне кумачовых декораций. И темнота зрительного зала бросает тени на наши лица.
Из-за кулис выскакивают какие-то люди с камерами и берут нас в кольцо так неожиданно и резко, вдруг, что я вздрагиваю, теряя нить беседы.
«Ведите себя как ни в чем не бывало, наше интервью снимают для документального фильма о Бабеле, его делают сейчас в Америке». Мой собеседник, респектабельный театральный профессор, с аккуратно вырисованной бородкой и бархатным поставленным голосом, Андрей Малаев-Бабель. Внук.
Американские кинематографисты посещают бабелевские места. Одессу. Львов. Москву.
Американцам, чьей гражданкой умерла Antonina Pirojkova, это интересно.
На Украине, в Одессе, на углу улиц Ришельевской и Жуковского, напротив дома, где жил Бабель, в сентябре 2011-го, всего несколько дней назад, был открыт первый в мире памятник известному писателю. Деньги на него собирали всем миром.
В России о Бабеле почти совсем позабыли.
«Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю»,  признавался Исаак Бабель. Любовь, увы, оказалась без взаимности.

Не тот нынче формат

Его внук-американец заглянул в Москву буквально на один день, в середине июля, чтобы показать здесь для избранной публики свой моноспектакль по произведениям деда. Спектакль входил в десятку лучших спектаклей сезона в крупных городах США. В 2005 году Всемирный банк представил его на обширной выставке-фестивале «Театр в Восточной Европе и Средней Азии» в Вашингтоне.
Премьера в России была представлена в рамках Международной информационной кампании «Красная ленточка», направленной на борьбу с ВИЧ/СПИДом. Иначе деньги вряд ли нашлись бы.
У СПИДа и Бабеля действительно «много общего».
Один из критиков написал весьма желчно: «Бабель с одинаковым блеском говорит о звездах и о триппере».
Зато он совершенно точно не выносил профессиональной литературной тусовки: «Нужно пойти на собрание писателей, у меня такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой...»
«Собираюсь купить козу»,  ответил однажды на вопрос о творческих планах.
Что правда в его биографии, а что  строка из коротенького рассказа? «Дед любил сплетни о себе и, если честно, никогда их не опровергал»,  объясняет сегодня внук.
Он прожил жизнь солдата на румынском фронте, служил в чека, в наркомпросе, отметился в продразверстке и сотрудничал в антисоветской газете «Новая жизнь», воевал в Первой конной, репортерствовал в Петербурге и в Тифлисе и прочее, прочее... Его бросало из стороны в сторону, из крайности в крайность.
«Жизнь интересна лишь для тех, кто идет по ней, как по лезвию ножа»,  объясняет Андрей Бабель.
Проститутки, биндюжники, мелкие еврейские торгаши, уголовники и грузчики...
...Пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняющего человечьего мяса.
Это из «Одесских рассказов».
...Революция  удовольствие. Удовольствие не любит в доме сирот.
А это уже «Конармия».
Ах, сколько богатых дураков знал я в Одессе, сколько нищих мудрецов знал я в Одессе! Садитесь же за стол, молодой человек, и пейте вино, которого вам не дадут...
 Чем ближе я подбираюсь к возрасту деда, тем сильнее ощущаю свое родство с человеком, которого ни разу не видел,  рассуждает Андрей Малаев-Бабель.  Сам я никогда не делал карьеру на Бабеле, но на экзамене в театральном по советской литературе вытащил билет по «Конармии»... Судьба?
 
Красавица и писатель.
                Не пара

 Я уехал в Америку со своей американской женой, для того чтобы спасти бабушку. Три года затем уговаривал ее переехать к нам. Шла середина девяностых, бабушке самой было тогда уже под девяносто, и ей был поставлен смертельный диагноз. Америка продлила бабушке жизнь на 17 лет.
Памятник Исааку Бабелю теперь стоит в Одессе.
Памятник Антонине Пирожковой находится в Москве. Это станция метро «Маяковская», войдите в ее фойе, спуститесь по эскалатору вниз и задерите голову вверх. Да повыше.
Там, на потолке, на фоне мирного советского неба проносятся самолеты, цветут яблони, пионеры запускают авиамодели в небо, и гипсовая девушка держит в гипсовых руках гипсовое весло.
 Первоначально станция планировалась с совершенно плоским потолком. Но бабушка сказала, что так хуже,  она мгновенно рассчитала, какие балки лишние, какие нужно выбить, чтобы на потолке расположились аккуратные ниши, которые позже украсила мозаика Дейнеки.
Они были «почти» коллегами.
Антонина Пирожкова  первая в СССР и чуть ли не в мире женщина инженер-метростроевец. И «инженер человеческих душ» Исаак Бабель.
Рядом с 25-летней красавицей женой он выглядел особенно неказисто. Намного старше ее, в очках  подозрительный тип.
В очерке «Начало» Бабель рассказывал, как, приехав впервые в Петербург, снял комнату в квартире. Поглядев внимательно на нового жильца, хозяин приказал убрать из передней пальто и калоши. Двадцать лет спустя Бабель поселился в парижском предместье Нейи; хозяйка запирала его дверь на ночь на ключ  боялась, что квартирант ее прирежет.
 «Они познакомились летом 32-го, спустя примерно год после того, как инженер Пирожкова узнала, что есть на свете такой писатель. Ее представили ему как «принцессу Турандот из конструкторского отдела»...
За обедом Бабель упрашивал ее выпить водки, говорил, что женщина-строитель обязательно должна уметь пить... А она до этого в рот не брала спиртного.
Антонина знала, что в эмиграции во Франции Бабеля ждут первая жена и крошечная дочь Наташа. Он же знал, что никогда отсюда не уедет. Лучше смерть!
 Бабушка почувствовала в деде великую доброту и нежность к людям. Хотя доброта Бабеля нередко граничила с катастрофой. Он раздавал всем подряд свои часы, галстуки, рубашки и говорил: «Если я хочу иметь какие-то вещи, то только для того, чтобы их дарить». Иногда он дарил заодно и ее вещи. Возвратясь из Франции, где гостил у первой жены, дед привез бабушке фотоаппарат. А через несколько месяцев один знакомый оператор, уезжая в командировку на Север, пожаловался Бабелю, что у него нет фотоаппарата. Бабель тут же отдал ему бабушкин, который никогда уже к нам не вернулся.
Даря вещи, Бабель каждый раз чувствовал себя виноватым, но не мог остановиться, а Антонина никогда не показывала мужу, что ей жалко раздаренного.
Супругой Бабель искренне восхищался. Говорил, что ордена в их семье получает жена. Иногда, рискованно шутя, звонил ей на ответственную работу и представлялся, пугая всех, что звонят из Кремля.
После «Конармии» Бабель все чаще писал в стол. Метод соцреализма и светлое завтра с запускающими в небо авиамодели пионерами, без изюминки и надрыва, совершенно его не влекли.
Но и не писать он не мог. «Главная беда моей жизни  отвратительная работоспособность...»
Когда начались аресты друзей, долго не мог понять: почему те, кто пятнадцать лет назад делал революцию, признаются на допросах в измене и шпионаже? «Я не понимаю,  по словам жены, повторял Бабель.  Они же все смелые люди».
Родственники арестованных просили его хлопотать. Он покорно шел к знакомым начальникам, кто со дня на день сам мог стать добычей «черного воронка», разговаривал с ними, бессмысленно и долго, и понурым, чернее тучи, возвращался домой. Помочь он не мог.
 Это сейчас легко судить о том, кто прав, кто виноват и что бы мы сами сделали на их месте,  продолжает Андрей Бабель.  На самом деле никто и представить себе не способен, что это были за предложенные обстоятельства и как легко и просто ломали в те времена живых людей.
Антонина видела, что муж страдает. Но что могла она? Только представить его сердце в разрезе, большое, израненное и кровоточащее. «Хотелось взять его в ладони и поцеловать».
Просьбы и звонки не прекращались. Последние силы оставляли Бабеля. Маленькая дочка Лидочка по его просьбе подходила к телефону и взрослым голосом произносила: «Папы нет дома,  как-то решив, что сказано слишком мало, совершенно по - бабелевски присочинила от себя:  Потому что он ушел гулять в новых калошах».
15 мая 1939 года за Бабелем пришли тоже.

ЖИВ. ЗДОРОВ. В ЛАГЕРЯХ

Его брали совершеннейшие трусы,  говорит внук.  Чекисты опасались, что Бабель станет сопротивляться, поэтому прикрылись во время ареста молоденькой женой. Они забрали бабушку из дома в пять утра, и заставили ехать с ними на дачу, где находился дед. Увидев ее, дед не пытался бежать или драться, дал себя обыскать. Из Переделкина на Лубянку их тоже везли в одной машине. Перестраховывались!
Под суровыми взглядами, улыбнувшись Бабелю, Антонина сказала, что будет думать, что он просто уехал в Одессу.
По Москве потом ходили слухи, что Бабель во время ареста отчаянно отстреливался... Наверное, ему бы понравилась эта героическая легенда.
К инженеру же метростроя Антонине Пирожковой у органов претензий так и не возникло. Заступился ли за нее Каганович, чье имя тогда носило московское метро, либо советская власть решила, что в отличие от военачальников, писателей и режиссеров потеря высококлассного технаря может оказаться невосполнимой для обороноспособности страны?
Антонина Пирожкова уцелела, встретив первый день войны в поезде, который шел на Кавказ. Под ее руководством там начиналось строительство столь необходимых для фронта и победы железнодорожных туннелей...
В Москву с дочерью она приедет только в 44-м. Все эти годы твердо уверенная в том, что муж вернется...
 Дед был фаталист. Но история его смерти еще более таинственна и непонятна, чем вся его жизнь,  продолжает Андрей Бабель.  На прошения жены о том, где находится Бабель, ей приходил один и тот же ответ: жив, здоров, содержится в лагерях. Хотя обычная отписка на такие заявления  умер в таком-то году.
К ним являлись в гости бывшие политические, одни говорили, что сидели с Бабелем в одной камере, другие  что были с ним на одной пересылке, что ели из одного котелка, эти люди называли бабушке имена их общих знакомых, щеголяли в разговоре «фирменными» бабелевскими словечками, которые он якобы просил передать жене...

47-й год. 48-й. 50-й...
«Жив. Здоров. Содержится в лагерях».
Призрак Бабеля витал над Москвой. Будто бы выбирал свою смерть, примеривался к ней, еще неведомой и неосязаемой, и оценивал ее разные варианты с точки зрения литературного вкуса. То кто-то поведал, что Бабель умер от разрыва сердца на каком-то черном диване, то, что он пошел гулять во дворе лагеря и мирно скончался, сидя на лавочке под деревом...
Эти размножающиеся с невероятной скоростью версии были еще более нелепы, чем официальные ответы. Послушав их, ничего не оставалось, кроме как верить в то, что Бабель жив.
И каждый день пятнадцать лет после его ареста в любую минуту бабушка ждала звонка в дверь. Лишь в
 54-м ей официально сообщили, что ждать больше нечего... Дед не вернется. Он был расстрелян почти сразу же после своего ареста, в 40-м году, ему было всего 46...».
Андрей Малаев - Бабель переводит дух. Это роман можно растянуть до бесконечности, а Бабель писал очень короткие и яркие рассказы разве могла его собственная судьба оказаться иной?
Кому понадобилось столько лет вводить Антонину в заблуждение слухами о том, что муж «содержится в лагерях»? Кто подсылал к ней якобы «однолагерников» Бабеля? Какова была цель и смысл поддерживать столько лет в молодой женщине тлеющую надежду на встречу?
Этого, наверное, никто и никогда не узнает.
Андрей говорит, что всегда хотел прочитать «дело Бабеля». Он знал, что дед сидел в пыточной тюрьме, где практиковалось 52 способа изощренных истязаний над человеческим организмом. «Чем талантливее и знаменитее был заключенный, тем сильнее над ним издевались».
«Я пытался влезть в шкуру деда, почувствовать то, что тот сам чувствовал в свои последние часы. Я приезжал в Донской крематорий и стоял на месте, где располагались печи, в которых сжигали тела убиенных...».
В перестройку в «Огоньке» наконец напечатали отрывки из «дела Бабеля». Андрей журнал бабушке не показал. Та нашла его сама. Прочитала от корки до корки. В протоколе заседания Верховного суда СССР Бабелю перед оглашением смертного приговора дали последнее слово.
Он попросил разрешить ему дописать последний рассказ».

Последняя великая   вдова

Антонина Пирожкова прожила невероятно долгую по меркам страшного ХХ века жизнь 101 год. В далекой солнечной Флориде, на берегу океана, за тысячи километров от ветреной и жестокой Москвы.
Оставшееся ей время 70 лет после гибели Бабеля она посвятила увековечению памяти мужа. Антонина Николаевна лично подготовила к изданию несколько книг о нем, написала и отредактировала воспоминания. В США на английском языке была издана книга ее мемуаров By His Side («Годы, прошедшие рядом»).
Замуж второй раз она, общепризнанная красавица, так и не вышла.
Вся их семья была весьма удивлена тем, когда в прошлом году в украинских СМИ прошла информация, что вдова Бабеля собирается сама приехать в Одессу и перерезать праздничную ленточку на первом в мире памятнике писателю...
На самом деле Антонина Николаевна действительно надеялась дожить до его открытия, ведь средства на этот монумент собирали одесситы всего мира. Вдова писателя делала все возможное, чтобы это событие произошло как можно скорее.
Но то деньги на постамент потеряются, то еще какие-то  организационные сложности...
Бабушка угасала буквально у нас на глазах. Сознание покидало ее, потом возвращалось. За неделю до смерти, когда мой сын Коля, ее правнук, вошел в комнату, она вдруг пришла в себя, улыбнулась и наговорила ему столько всего хорошего... до сих пор не может прийти в себя Андрей Малаев-Бабель. Бабушка умерла год назад в воскресенье, 12 сентября 2010 года, как и подгадала, не 11-го и не 13-го вкус не изменил ей, а потом мы точно высчитали, что в тот самый час, когда ее сердце остановилось, на другом конце мира, в Москве, знаменитый скульптор Франгулян замесил глину для памятника моему деду...
                Источники:                ВСЕЛЕННАЯ ЛЮБВИ