Князь Владимир - креститель Руси Глава III

Дохристианская Русь


Жизнь пошла совсем другая,
Лёг ответственности груз.
Жизнь своя, а не чужая …
Дюж сказал, коль взял за гуж.

Как язычник, свою веру
Стал всемерно укреплять.
Расширять влияния сферу,
Христианство истреблять.

На холме днепровском вскоре
Появился пантеон.
В нём Перун, как нарт в дозоре,
С ним все Боги – легион.

Здесь; Коляда, Хорс, Ярило,
Волос, Кродо и Стрибог.
Мякошь, Самаргл всех палило,
Светич, Сварог, Белобог.

Золотом горят на солнце,
Поражает грозный вид.
Славянину и чухонцу
Затмевает груз обид.

Поощряло многожёнство,
Если можешь содержать.
Это идолопоклонство
Не стремилось возражать.

И Владимир не стеснялся
Свою похоть ублажать.
Пока молод и старался
Ничего не упускать.

Женщины вдруг стали страстью,
Это стало, как болезнь.
Облачённый силой, властью,
Из болезни сделал песнь.

Только жён, законных кстати,
Было восемь человек.
А случайных связей хватит
Каждый день на много лет.

В блуде был он ненасытный.
Совращал замужних жён,
Девок портил беззащитных,
Был «успехами» зажжён.

Кроме женских увлечений
Кровь стратега дал отец.
- «Русь не терпит унижений!» -
Князь сказал, а не малец.

Самым близким стал Добрыня,
Был в доверии и Блуд.
Не испортила гордыня,
Был у князя первый друг.

Он верховный воевода
Возглавлял в походах рать.
И сейчас, придя с похода,
Стал рутину разбирать.

Заглянул в опочивальню,
Князь с гречанкой Юлей спал.
И решил такой вот ранью
Всё сказать, что он узнал.

Растолкав, но осторожно,
Дверь открыв, предложил встать.
Знал, перечить невозможно,
Хоть и князь, не стал роптать.

Усадив за стол, Добрыня
Расчесав ему вихры,
Вдруг сказал: «Смотрю я ныне
На отца похож, стал ты».

- «Чтобы сказать эту «новость»
Ты меня и разбудил?»
- «Не дерзи, послушай малость,
Я того не заслужил.

Помнишь ярла Сигурссона?»
- «Как же» Хокон мой кумир.
Знаменитая персона,
Ввёл меня в варяжский мир».

- «Вспоминай тогда и тёщю».
Дядя начал багроветь.
- «Тора звать, чего же проще
И не надо здесь кипеть».

- «Это мне? Ну, кот блудливый …
Я вчера с ней говорил.
Разговор был щекотливый».
- «Ты ж щекотку не любил».

- «На меня все обвинения,
Что тебя я распустил.
Как Рогнеду без стеснения
Принародно осквернил.

А сейчас с вдовою брата
Веселишься, будто муж.
Ох! Дождёшься супостата …».
- «Дядя, брось ты! Это чушь».

- «От Рогнеды и от Юли
Дети есть и это чушь?
А Олава? Обманули?
Внук им нужен! Я стыжусь …».

- «А тебе-то что стыдиться?»
- «То, что ты вот стал такой.
Раз тогда решил жениться,
То зачем полез к другой?

Ты считаешь, что Олаву
Хокон сватал просто так?
Внук, подобный Святославу,
Нужен им, такой вот шаг.

Чтобы их род Сигурссона
Занял киевский престол.
Вот такая вот персона
Этот Хокон – «хлебосол».

Снарядил тебе дружину,
Для того, чтоб Киев взять.
Передал, что он не сгинул,
Рассчитаться должен, зять».

- «Это тёща передала?»
- «Привезла тебе сюрприз.
Дочь Олава пожелала
Быть с тобою. Что? Каприз?

- «У неё же был ребёнок,
Сын и звали Вышеслан».
- «Он не вырос из пелёнок,
Растворился, как туман.

Кстати, где твоя Рогнеда?»
- «Как где? В Вышгород увёз.
Хоть княжна, не привереда,
Сына нянчит, … не до слёз.

Изяслав мальчишка славный,
Для Полоцка, чем не князь?
Пару лет и он там главный,
Ни таясь, не хоронясь.

Что касаемо Олавы,
Я не против, пусть живёт.
На меня искать управы?
Так Перун мне жить даёт».

Да, Перун нам разрешает
Жён держать и содержать.
Только блуд не одобряет,
Не пришлось бы отвечать.

Так что все свои заскоки,
Жён чужих к себе таскать,
Могут вызвать только склоки,
Месть и злобу побуждать.

Прекращай! Пока прошу я!»
И Добрыня даже встал:
- «Ты же князь, а не свистуля …»
В голосе звучал металл.

Днём собрались в тронном зале
Все, кто властью наделён.
Сам сидел на пьедестале
В кресле дедовских времён.

Рядом с ним была Олава.
Тёща не спускала глаз.
Ей не верилось, что снова
Дочь теперь не напоказ.

Принимал послов бужанских
Из верховий Южный Буг.
Древний род племён славянских.
Князь в глазах читал испуг.

Поклонившись в пояс низко,
Разложили на ковёр
Всё, что князю было близко …
Знал даритель визитёр.

В ножнах красочных кинжалы
С рукоятью из рогов.
И чеканные бокалы
Под нектар, питья Богов.

В связках ровно разложили
Первоклассный мех бобра.
Меч булатный расчехлили …
Много всякого добра.

- «С чем пожаловали гости?» -
Князь Владимир их спросил:
- «Чую сердцем много злости
Накопилось. Нету сил?»

И боярин Смилг – их старший
Словно вдруг с цепи слетел:
- «Мы народ совсем не падший,
Князь Олег ценить умел!

А княгиня Ольга с нами
Торг вела, платили дань.
Ваш отец, … вы знали сами
Нас покинул, очень жаль.

Князь Мешко взять под защиту
Обещал, узнав нужду.
Все, включая и элиту,
Каждый год платили мзду.

Нам литовцы и ятвяги
Жить спокойно не дают.
Они воры – не трудяги,
На Мешко они плюют.

Нас всех больше возмутило
Двоедушие поляк.
Алчность князя и сгубило
Всё почтенье, на мой взгляд.

Год назад у нас угнали
Двести девушек в полон.
Всех полякам и продали.
Дружба с Мешко – это звон.

И собрание решило
Власть за Киевом признать.
Всё в Мешко нам опостыло …
Как к отцу, к тебе опять».

К Смилгу подошёл Добрыня:
- «Очень правильно решил.
Киев – это стало имя!
Он изменой не грешил.

Старый друг, давно известно,
Много лучше новых двух.
Правда, князь? Им врать не честно.
- «Я к другому мнению глух!»

Он поднялся резко с трона,
К Смилгу быстро подошёл:
- «Защитит от зла корона.
Молодец, что к нам пришёл.

И литовцы, и ятвяги
Очень скоро все поймут.
Неман не для передряги,
Он кормилец всех, кто тут.

И с Мешко мы разберёмся,
Он же тоже славянин.
Будет время, им займёмся,
Есть вопрос и не один».

- «Вот теперь я вижу князя!»
И Добрыня подмигнул.
- «… ничего что напроказя».
Князю на ухо шепнул.

Через месяц на совете
Князь Владимир объявил:
- «Ты, Добрыня, на рассвете
Дуй к ятвягам что есть сил.

Что захочешь с ними делай,
Неман должен нашим быть.
Подчини, добейся, сделай …
Про бужан должны забыть.

Блуд, наказ мой деликатный».
Князь Добрыне всё сказал.
- «Ты Мешко ведь друг приватный?
Я хочу, чтоб доказал».

Блуд немного растерялся:
- «Что я должен делать, князь?»
- «Чтоб визит мой состоялся.
Да! К Мешко! Мне надо связь.

Едешь в Гнёзно, их столицу,
Там Мешко, скорей, найдёшь.
Перейдёшь когда границу,
Своего гонца пошлёшь.

Дам отряд тебе варяжский,
Без нужды в конфликт не лезь.
Ты посол не басурманский,
А славянский и не грезь.

Посмотри на укрепления
В городах Червен и Белз.
Как в Волыне настроения,
Всё узнай, хоть от небес.

Передай Мешко при встрече,
Личной встречи я хочу.
Воевать? Нет даже речи!
О другом пока молчу».

Так Владимир и решился
Всё вернуть, что сдал отец.
Свенельд больше «отличился»,
Всю Волынь отдал подлец.

А решил он однозначно:
- «Ляхов из Волыни гнать!»
Если выйдет всё удачно,
Будут наших долго знать.

Мешко встретил Блуда живо,
В замок Гнёзненский позвал.
Стол накрыл весьма красиво
И с вином открыл подвал.

Говорили очень много,
Проболтали с ним всю ночь.
Мешко мыслил не убого,
Хоть был пьян, ходить невмочь.

Знал о распре меж братьями,
Что Владимир блудный сын.
Хоть и были все князьями,
Выжил только он один.

А когда Блуд весь открылся,
Мешко сразу протрезвел.
Даже внешне изменился,
Будто бы не пил, не ел.

- «Он просил со мной свидания?
Назван город Перемышль?
Для какого-то признания?
Что за дьявольская мысль …»

Вдруг, как шилом укололи:
- «А кого я так боюсь?
Всякой страсти намололи,
А я, как придурок, злюсь?»

Блуд немножечко смутился:
- «Не хотел тебя пугать.
- «Так хотя бы извинился,
Я теперь не буду спать.

Он назвал тебе причину?
- «Не назвал. Сказал потом.
Только с Мешко, нам по чину
Говорить как раз о том».

_ «Что же делать? Тьфу, зараза!
Откажусь, тогда боюсь?
Не был я таким не разу,
Восхищён им, признаюсь!

Сколько лет ему сегодня?»
- «Девятнадцатый пошёл».
- «Если так, то преисподняя
Ждёт меня, вот что нашёл.

Я согласен, с ним встречаться,
Так ему и передай.
В его возрасте, признаться,
Я был тоже раздолбай».

Через месяц Блуд вернулся,
Всё подробно доложил.
- «Что ж неплохо развернулся».
Князь вдруг вроде как ожил.

- «Подождём пока Добрыню,
А там вместе и решим» -
Молвил князь, зажав гордыню:
- «До Добрыни не спешим».

В Киев рать пришла с дарами,
С ней шёл целый караван.
Ратный труд на поле брани,
Его стоимость – дурман.

На расширенном совете
Всем Добрыня доложил
И совсем не в ярком цвете,
А в таком, что заслужил.

- «Прошерстили междуречье
Между Неман и Нарев,
Ятвяги с душой овечьей,
Нам нужны, как злаку плев.

Будут дань платить исправно,
Рыбой Новгород снабжать».
- «Вот и ладно! Вот и славно!
Мы не станем возражать».

Князь Владимир оживился:
- «Как с Мешко быть, план созрел».
- «Блуд мне малость доложился,
План, считаю, очень смел».

- «Мы войной идём на Польшу?» -
Всполошилось ряд бояр.
- «Чтоб не слышал это больше!
Кто на службе у мадьяр?

Быстро место обеспечу
Вместо терема на кол.
С Вием не хотите встречу? …»
Князь давно так не был зол.

Меньше, чем через полгода
Князь приехал в Перемышль.
Не мешала непогода,
Даже то, что тракт осклизл.

Вскоре и Мешко явился
И охрана вместе с ним.
За полгода изменился,
Встречу ждал, ну как интим.

Поселились в доме «ляха»
Одного из тех старшин,
Кто жил скромно без размаха,
Но считал – достиг вершин.

Мешко начал встречу первый:
 - «Я вас слушаю дружок.
Способ встречи выбран верный,
Очень узенький кружок».

- «Хорошо, тогда послушай
И прошу мне не мешать.
Я к Руси не равнодушен,
В ней рождён ходить, дышать.

Ты в начале созидания,
Впереди тяжёлый труд.
Доведёшь всем до сознания,
Вместе жить, тогда поймут.

И поляне, и куявы,
Поморяне, как один,
Согласившись, были правы –
Ты один их господин.

Ты рождаешь государство!
Даже племя мазовшан
Поддержало твоё царство
И слилось в один колчан.

Сердазяне и ленчане …
Все согласны вместе жить.
Будете, как англичане,
Своим местом дорожить.

Будут звать вас всех поляки,
В память племени полян.
Будут даже забияки,
Но не массы, … как изъян.

На четыре поколения
Обошла вас в этом Русь.
Как и ты, без сожаления
Дед мой вымолвил; «Берусь!

Племена восточней Вислы
Стал в одно объединять.
Не держали даже мысли
По-другому жизнь менять.

Проходило всё не просто.
Были слёзы, кровь и грусть …
И такой, довольно пёстрой,
Стала Киевская Русь.

Мы в процессе становления
И хотя мы не друзья
Даже в ходе выправления
Никак ссориться нельзя».

Мешко даже улыбнулся:
- «Ты прости, что перебил.
Ты не тот, кто вдруг проснулся,
Ты стратег и … убедил.

Хочешь мнение откровенно?
Думал я, что ты сопляк.
Любишь баб самозабвенно,
Остальное всё пустяк.

Не такой! И я довольный.
Значит правильный сосед.
Не нужны с тобой нам войны,
А Волынь вернём в ответ».

- «А теперь ты удивляешь!
Я ж ни слова не сказал».
- «Ты меня ещё узнаешь,
Ты зашёл, а я уж знал».

Подписали акт согласия
И Мешко вернул Волынь.
Если были разногласия,
То осталась лишь латынь.

И Мешко весьма довольный
Тем, что Русь надёжный друг,
Что теперь он более вольный,
Взял, предложил князю вдруг:

- «Грех такое не отметить.
Приглашаю в Познань. Как?
Так что, смею вам заметить,
Там сюрприз вас ждёт. Вот так».

В Польше князь вообще впервые,
С интересом всё смотрел.
Гости все чуть-чуть хмельные,
Даже выпить захотел.

- «Ещё выпьешь, не пугайся,
Вон виновники идут.
И почаще улыбайся,
От тебя и это ждут».

В зал вошли, кого все ждали,
Маркграф Эккард и Адель.
Дочь его, её не знали,
Безупречна, как газель.

Взгляд глазами голубыми
Словно брал тебя в полон.
Волосами золотыми,
Как бы требовал поклон.

Губки алые смущали
Даже зрелых мужиков.
Формы классные кричали …
Как предвестники оков.

Юный князь застыл с улыбкой,
Не поймёшь что на лице.
Так стоять было ошибкой,
Вид глупейший во дворце.

Блуд с Добрыней всё поняли.
Князь влюбился и … готов.
До конца ещё не вняли
И не видели «плодов».

И стряслось, чего не ждали,
Вдруг Мешко всем объявил:
- «Такой девушке едва ли
Нужен, кто помолвлен был».

- «Да, но сыну Болеславу
Ещё очень мало лет». –
Эккард принял, как награду,
Этот, вроде, царский жест.

- «Сына я не предлагаю,
А вот этот чем не муж?
Князь Владимир! Точно знаю,
Быть женой его не чушь».

А Владимир, как проснулся,
Подошёл к Адель, сказал:
- «Ко мне Бог мой прикоснулся,
На тебя он показал.

Будь моей женой! Я знаю
Трудно будет Русь понять.
От любви к тебе сгораю
И меня здесь не унять».

Эккард хоть и упирался,
Но Мешко же был не враг?
Поломавшись, всё же сдался.
Дал согласие на брак.

Оказалось всё не просто,
Вдруг епископ возразил.
И священник Зигмунд косно,
Пусть коряво, объяснил.

- «Сын мой, Адель христианка,
Бог её Иисус Христос.
Набожна, не пуританка …
Ваш союз – большой вопрос.

Чтоб иметь жену-отраду,
Надо и тебя крестить
По латинскому обряду.
О язычестве забыть».

Зигмунд и Мешко решили
Показать ему костёл.
В храме службу посетили,
Хор эффект свой произвёл.

Для Владимира впервые
Был открыт безвестный мир.
Вроде мысли не чужие,
Даже трепет ощутил.

Вспомнил, дома на Подоле
Небольшая церковь есть.
Был там не по доброй воле,
Аж просфору дали съесть.

Впечатлений сильных, ярких
Он в душе не сохранил.
Пестроту картинок  жалких
С детских лет не полюбил.

- «Ну и как?» - спросил Добрыню:
- «Христианство принимать?
А язычества гордыню
Потихоньку забывать?

Даже угры христиане.
Христианин немец, чех …
Византийцы и армяне …
Ну, а мы? Что хуже всех?

Короли, где Бог единый,
Где в умах Иисус Христос,
Мы им стали рык звериный,
Дикари, какой тут спрос»

- «Мда-а-а …» - Добрыня тихо:
- «Похоть далеко зашла.
Я сочту, что это прихоть.
Никуда, брат, не ушла.

Ради немки унижаться?
Наш закон учти суров.
Она повод оправдаться
За оставленных Богов?

А поймут ли киевляне?
Утверждать я не берусь.
Как же предки, их деянье,
Как же Киевская Русь?»

Князь не стал сопротивляться,
Адель всё-таки увёз.
С Мешко чаще стали знаться.
Польша строилась всерьёз.

И Адель была достойна
Этой княжеской любви.
За сынов всегда спокойна,
Их четыре, все свои.

Каждый шёл своей дорогой,
На Руси оставил след.
Не запятнан местью, злобой
И прожили много лет.

Утрясли всё на Волыни,
От радимичей привет.
Дань платить Руси отныне,
Ни с чего, сказали, нет.

А они ещё с Олегом
Вклад внесли, беря Царьград.
Не гнушались печенегом
И хазар был им не рад.

Князь послал туда дружину
С воеводой Волчий Хвост.
Из варяг наполовину,
Каждый третий вор, прохвост.

Повстречались в междуречье
Между Сожем и Днепром.
Содрогнулось всё заречье
От молитв простить, потом.

Их земля, как было прежде,
Стала Киевская Русь.
Без намёков о надежде,
Что куда-то вновь вернусь.

В честь достигнутой победы,
Так язычество велит,
Сотни лет так жили деды,
Жертву Бог благоволит.

Жребий пал на Иоанна,
Бог его Иисус Христос.
В водах мутных Иордана
Был крещён, был рад до слёз.

А когда отцу сказали:
- «Иоанна выбрал Бог!»
Он ответил: «Чтоб вы знали,
Бог из дерева - батог.

Бог, скажу вам, вместе с ними
Небо, землю сотворил.
Вы ж с бревна своих тесали.
Идол ваш, … да чтоб он сгнил.

Не отдам для поруганья!»
Фёдор обнажил свой меч.
Он варяг, без состраданья,
Мог и надвое рассечь.

Подрубив опоры дома,
И когда весь дом упал,
Их двоих под кучей лома
Зарубили наповал.

Эта весть ошеломила,
Князь Владимир удручён.
Всё язычество сразило,
Словно сам был ей казнён.

Зашаталась вера князя
В свято чтимый пантеон.
Словно  кто-то верность сглазя,
Строил новый бастион.

Европейские монархи
Проявляли интерес.
И святые иерархи
Все спустились не с небес.

Все конечно понимали,
Что язычество уйдёт,
А поэтому мечтали,
Что он в них себя найдёт.

Иудейское посольство
Было первое из тех,
Кто простое недовольство
Трактовало, как успех.

Сам король иерусалимский
Балдунн был один из них.
Хоть проделан путь не близкий,
Не жалел бесед таких.

Князь спросил: «Вы где живёте?
Где страна и где ваш дом?
- «Верим мы, что вы поймёте,
Мы бедны, а дело в том, …

За грехи, что мы свершили,
Бог рассеял как бы нас.
Нет страны, где мы бы жили,
Даже спим кто где подчас».

- «Звать вас как? Тогда скажите …»
- «Иудеи мы и Бог един.
Он создал всё, всё на свете!
Судит он и он один!»

- «Не нужна нам эта вера,
Раз способна всё забрать.
Даже здесь должна быть мера,
Ну, нельзя ж за всё карать».

Говоря о государстве
И потере, … был подтекст.
Божьей милостью мытарстве
Иудеев, есть протест.

Мусульман пришло не мало,
Муэдзины и имам.
«Царь булгар» Алмас сначала
Приложил свой перст к губам.

- «О, Владимир – князь великий!
Я услышал твой призыв».
- «Как народ, когда-то дикий,
Стал другим, про всё забыв?»

- «Абдаллах ибн Башту это,
Съездил с просьбой в халифат.
И … через полгода где-то
Прибыл Ахмед ибн Фадлат.

Как советник из Багдада,
Рассказал всё про ислам.
Заодно и про Синдбада,
Кстати был из мусульман».

- «Чем хорош ислам, как вера?
Ваш Тенгри, как наш Перун?»
И Владимира манера
Тронула часть нужных струн.

Он узнал, что многожёнство
Проповедует ислам.
И про гурий, про потомство …
Всё записано  в Коран.

И тут князь сластолюбивый,
Чуть купившись на ислам,
Сделал шаг необратимый:
- «Нам не нужен здесь имам».

И узнав лишь о запрете
Правоверным пить вино,
Он сказал: «На этом свете
Здесь останется оно.

Наконец, не есть свинину?
Обрезание? … Что за бред!
Гнуть перед аллахом спину?
Нам такое только вред.

Не прожить с Кораном вместе,
Чужд он нам, как не крути.
Мы закваска в хлебном тесте,
«Руси веселие есть пити».

Были папские посланцы,
Но Владимир их отверг.
Даже внешне чужестранцы …
Папа – Бог земной? Поверг!

Ещё Ольга прогоняла …
Был епископ Адальберт.
Чернь пинками провожала,
Еле жив, остался ферт.

Но особое внимание
Получил простой монах.
Византии обаяние
Словно ожило в устах.

Князю показал икону,
Называлась – «Страшный Суд».
Жизнь по этому канону
Не кончалась разом вдруг.

В глубочайшее раздумье
После этого впал князь.
Получалось – жизнь безумье …
Жизнь и смерть имеет связь?

Он собрал в свои покои
Всех старейшин-мудрецов.
Это были не изгои,
А жрецы со всех концов.

Повелел: «Идите в страны
В те, где Бог не как у нас.
В чём отличие? Чем странны?
Это важно нам сейчас.

Никого не заставляю
Видеть то, что я хочу.
Вашей смётке доверяю
И тем более не учу».

Через год по возвращении
Все посланцы, как один,
Были просто в изумлении,
Как служил христианин.

А собор Святой Софии
Просто всех ошеломил.
Это памятник стихии,
Богом данный, исполин.

Наступил тот глубочайший
В вере всей переворот,
Что принёс и жесточайший
В жизни князя разворот.

Вся его религиозность
Была времени под стать.
И заставила вся косность
Веру новую искать.