Простоквашино

он откликался на кличку Шарик,
и да, бока его не были впалы,
весь день крутился, как волк в запале,
и даже ночью, когда все спали,
он где-то шарил,
со всею шайкой...

стащит головку, бывало, сыра –
она вся в ямках, как будто в кратерах –
и в ночь от неё по куску отхватывая,
аж две недели кормил всю братию
что с ним бродила...
пока не слила...

а днём бока подставлял светилу –
один-другой на бегу погреет,
и блохи, тоже с тепла шалея,
бросали дела и – в тень – аллеями,
но снова потом – с утроенной силой –
бурили...

так ему ж и было – совсем не жалко:
ну, мол, напьются кровушки, да утихнут,
смахнёт хвостом назойливых самых – вихрем –
иль в воду бухнется, коли с племенем ихним –
оказывался на ножах:
зажрались!


тогда матроскин их выручал, случалось,
они же, вновь тут, плодились, твари,
на крови жирея, за кровь же свары
устраивали –
кому торговать ей – на своём базаре,
и хрен на него, что он опечален,
с прибором клали...

...
...

он откликался на кличку Шарик,
теперь молчит, и вигвамов нету –
им на другую б сбежать планету,
да в реках млечных прокисло млеко,
и Аннушка тот кисель кошмаров
уже – на шпалы...

Эй, человеки!
кончайте свары,
вы всё прос...пали...

(проспали?)