Обесточен

Обесточен, сломлен, даже опустошён - до последней капли влаги тобою выпит.
Безусловно, болен. Может, умалишён. Радиоактивен – плещет по венам Припять.
Бесконечный холод и пустота в груди. Я ослеп, оглох, и не осязаю воздух.
Вспоминаю, тайно, дабы не быть судим, тот недавний миг, что заново был воссоздан
на пустой постели, полной осколков снов, и вчерашней яркой, огненно-жгучей страсти.

Как трещал фундамент храма моих основ, от ударов сердца, ждущего твоей власти. 
Как вздымались бурно легкие, невпопад, подчиняясь жестам пальцев твоих усталых.
Поперёк груди, смыкая нестройный ряд, жгли меня следы от губ твоих, ярко-алых…

…и сочились кровью, нежностью о тебе… А из глаз не слёзы – соль пополам с текилой. 
Хохотать от счастья, или клянуть судьбе,  что меня тянули на глубину могилы,
с бесконечной силой чёрных, бездонных дыр, два зрачка твоих, застывшая сингулярность.
Прогибался, с болью, тонкий, безумный мир, застывал на миг – и снова менял полярность,
спектры волн, и краски. Выцветший негатив. Красоты пугаясь, в воздухе стыли звуки…

Когда ты, свои желания воплотив, позволяла гладить нежные твои руки,
и ладонь лежала томно в моей руке... А потом, прощаясь, в знак окончанья битвы,
провела пунктиры точками на щеке, коготками, остро-тонкими, словно бритвы…

Ты была осколком радуги в серых днях, что пусты и постны, точно сума бродяги.
Ты являлась былью в ярких, глубоких снах, разбивая стены душного саркофага.
Все рубцы и шрамы вновь нанесенных ран пахли виски, мёдом, еле заметно – мятой.
От тебя, мой ангел, разум до смерти пьян, и готов на жертву –  заново быть распятым,
сочинив нерукотворный иконостас. И твое лицо у каждой моей иконы.
Вызывает светлый образ в душе экстаз, нет в моем из рёбер храме иной Мадонны…

Я готов молиться демонам и богам, чтобы быть с тобой, в душе презирая данность.
Но мои молитвы – ода пустым словам… Ведь твой бог, родная – лишь целесообразность.