Обезьянник

ОБЕЗЬЯННИК

    По страшным фантастическим причинам я вдруг стал обезьяной и очнулся утром в клетке большого, дурно пахнущего зоопарка. Пощипывая и ласково покусывая мою шею, меня разбудила какая-то рожа явно женского пола. Она оказывала мне «направленное внимание», возмутившее трех небольших самцов. Увидев, что я проснулся, обезьяна лизнула меня в губы, изобразив почти поцелуй. Я завопил от ярости, взлетел вверх по грязному залапанному канату и тут увидел свои руки, и все осознал.
    Волосатые, мозолистые, они сильно дрожали, нервно дергали длинную шерсть на кривых ногах. «Что со мной сталось?!» Я весь скрючился от страха, закрыл глаза и долго умолял судьбу вернуть мне человеческий облик, - тщетно! Все оставалось по-прежнему: обезьяна снова настигла меня и, повиснув напротив, стала заигрывать, скаля желтые зубы, завлекательно поворачиваясь красным, облезлым задом.
Самцы не дали мне до конца проанализировать случившееся, -  отпружинив от сетки, они произвели яростное нападение! Одного самка сбила вниз, но двое других успели оторвать мне ухо и в кровь разодрали плечо. Озверев от такой наглости и боли, я вцепился зубами в глотку того, что был покрупней, и задавил. Прикончив врага, я начал преследовать другого, но в это время в клетку ворвались Служители. Они стали бить водой из мощного брансбойта. Мы попадали  вниз,  вереща о пощаде.
На улице стояла весна и, хотя солнце было уже теплым и распускалась на газонах трава, быть до костей промокшим оказалось большей обидой, чем боль от бичевания водой.
К ночи совсем заболела моя заступница. Я удивился – как быстро и покорно гибнут звери... Человек бы в этой ситуации искал выход, - просил о помощи, а обезьяна стала умирать. Несмотря на слабость, она весь день зализывала мне раны. Видя такое, почти человеческое участие, я пытался теперь ответить ей тем же...
Вечером, очевидно, почувствовав близкую кончину, самка начала прятаться по углам. Я             подползал и, прикрыв ее телом, грел дрожащее, вонючее существо. К утру ее не стало.
   С утра зоопарк не работал. Служители явились только к обеду, - до этого, некому было унести тело.
    Окровавленный, дикий, сидел я над обезьяной, и человеческие слезы ручьем лились из моих глаз. Думая, что я прикончил всех, Служители вновь окатили меня из брандсбойта, забрали трупы и ушли. Где-то за углом, они долго переругивались, звенели невидимым металлом, один постоянно предлагал  прибить меня, другой резонно замечал, что решать это будет Главный. Кто он такой, я не знал, но зато уяснил: - Он скоро придет и надо ждать.
    Еды Служители не оставили. Обругав меня всячески, они прошли мимо с тяжелым целлофановым мешком в руках и больше не появлялись.
     Весь день, в отдаленный обезьянник никто не заглядывал. С одной стороны, я был рад этому – мне хотелось побыть наедине со своим горем, с другой – хоть бы одно человеческое лицо приблизилось к клетке!
   Ночь. Совершенно утрачены мною облик и голос человека, личности. Можно лишь успокаивать себя мыслью: «А были ли они раньше?! – и ждать, ждать! Всем моим окровавленным существом вдруг овладела такая звериная тоска, что я начал беспрестанно бродить по клетке и скулить.
    В сотый раз обходя углы, я задирал к яркой, синей луне морду, стараясь не упустить начинающий меркнуть человеческий рассудок, задавая себе один и тот же вопрос: «Как это произошло?»
    Честно сказать, я боялся вопроса «почему?», ибо тут я нашел бы массу ответов, а вот «как?» - это уже было наполнено неким эволюционным смыслом...  Отвлекаясь от неприятных мне собственных деяний в оболочке человека, я пытался представить обратный путь «гомосапиенса» к обезьяне. Пришел к выводу – Дарвин прав! Я полностью убедился в правильности его учения на собственной шкуре.
     Сознание убывало. Я начал это вдруг отмечать, ловя себя на чисто зверских поступках: то кусал вшивые бока, то подолгу грыз когти, или мочился под себя. Надо спешить! Если завтра какой-нибудь человек не разглядит во мне единородного существа, мне конец – стану зверем…
    Лишь на восходе солнца, я немного вздремнул. Очень хотелось быть готовым к общению с тем, кто решает судьбы обезьян. Проснувшись, я даже попытался отодрать с шерсти кровавые сосульки, но тут-же оставил это мучительное занятие, внутренне собрался, занял вертикально-сидячее положение посреди клетки и стал ждать.
    Как же долго тянется время в ожидании своей судьбы! Люди задумываются над этим позже... А пока одни верят в фатальность жизни, другие, пытаясь самостоятельно вершить свой путь, избирают определенную цель и идут к ней всеми возможными тропами, а вот как быть мне?.. Еще два дня назад я был человеком, а уже сегодня – обезьяна из многочисленных клеток зоопарка.
    Рассуждения прервал близкий шум автомобиля. Интуитивно я понял, что приехал он – Вершитель обезьяньих судеб. Предположение мое подтвердилось. Один из Служителей подвел толстого одноглазого человека и сказал ему, что я убил всех «сокамерников», и, как ему кажется, меня надо либо изолировать, либо усыпить.
    Глаз толстого Циклопа долго в упор смотрел на меня, потом загорелся какой-то внутренней яростью. Главный процедил Служителю, что ему «до одного места», кто и как думает о его обезьянах, и приблизился к клетке вплотную:
    – У него почти человеческий взгляд…
    Я прямо подскочил на месте от радости: -  «Неужели он догадывается, что я не обычная обезьяна, а человек?» Забыв о ранах, я принялся скакать по клетке, подмаргивая и строя всякие уморительные рожи. «Я -  человек! – кричало все мое существо. – Я – такой же, как ты!»
Он отвернулся:
    – Поместите в общую клеть, - дайте этой твари чуть больше свободы. А если еще кого-нибудь прикончит, усыпите его.
    Циклоп ушел… Он ничего не понял! А ведь я делал ему знаки, пытался пробиться к разуму, чтобы он догадался – в клетке Человек!
    Бесполезно. Человеку не дано увидеть человека, если он этого не хочет. Даже  Главный не понял… Служители ладно – им сказали, - они сделали, что задумываться? – На это есть начальство, оно все за них промыслит, но Главный?!. Может, потому что он – одноглазый, и ему физически не хватает возможности видеть лучше? Вряд ли…
    Служители принесли через пару часов еду, - я к ней не притронулся. К вечеру на меня набросили сетку и, не церемонясь, отволокли в большую клеть.
    Первая ночь была ужасной. Меня все провоцировали. Обезьяны не хотели подвинуться и дать жить еще одной особи. Они швыряли в чужака огрызки, всячески облаивали из углов, плевали сверху желтой, тягучей слюной. Они ждали, как же я на это среагирую?..
    Я был слаб и был напуган «Усыплением». Затаившись у самого выхода, на полу, лишь гневно смотрел на их дикие выходки.
Проведя многочасовую проверку хамством, жители «свободной клети» решили додавить меня физически, и некоторые из них пошли этакой шахматной атакой: посмелее – впереди, поумнее – сзади.
    Как только первый из них попробовал атаковать, я изловчился и оторвал ему указательный палец.
    Враги отступили. В клетке поднялся невообразимый шум. Выплюнув на пол палец, я прилег возле него и, положив по-собачьи голову на лапы, тоскливо стал наблюдать за обсуждением нового нападения. Очевидно, обезьяны сразу почувствовали во мне нечто отличное от их своры, и теперь, раскаиваясь за неподготовленность первой атаки, задумали такое, от чего я не смог бы уже отбиться.
    Глядя на их рожи, ужимки, я вспоминал, как приходил в детстве в обезьянник, как хохотал и издевался над ними, пародируя их мимику, или старался попасть апельсиновой коркой прямо в нос!..
 Воспоминания ужаснули - я решил не сопротивляться.
    Главное - остаться человеком. Душа не желала участвовать в зверстве. Я обхватил искалеченными руками голову и приготовился к смерти.
    Обезьяны затихли. Все, без исключения, они медленно двинулись в мою сторону. От того, как звери вздымали угрожающе лапы, мне вдруг пришла в голову невероятная мысль – а если они тоже бывшие люди?! Ведь вполне возможно, что не один я пострадал, и эти несчастные – мои знакомые или даже друзья… Нет! - я не могу биться!  Если это люди, они все-же оставят меня в живых, а если звери…
    Разом бросились обезьяны в атаку! Мое и без того израненное тело покрылось сотней укусов... Но тут сильнейшая струя брандсбойта опять вмешалась в происходящее. – Я услышал сквозь шум воды знакомый голос:
 - Сетку!
О, этот Хозяин обезьян! Он за всем наблюдает, он во все вовремя вмешивается... Лишь один он решает, как и кому жить в его Обезьяннике…
   ... Я был еще в сознании, когда Служители подтащили меня к Циклопу, и он, вперив глаза в одноухую окровавленную голову, сказал:
 - Чем-то он им не понравился… В нем есть такое, что пугает даже меня… – Усыпить! Служители навалились, свернули мне голову набок, чтобы я не кусался, и вкололи огромную дозу «лекарства».
    … Едва игла шприца вышла из кожи, обезьяна, вдруг, стала медленно превращаться в обнаженного, атлетически сложенного мужчину, который встал, разорвал сеть и, подняв Циклопа высоко над головой, грохнул его об асфальт! – жизнь покинула жирное тело.
Служителей человек преследовать не стал. Они попрыгали в воду и, дико визжа, плыли, распугивая лебедей, на другой берег водоема.
    Гигант двинулся к клеткам с обитателями зоопарка, рыча, как они, атлет открывал засовы, выламывал замки и выпускал на волю птиц, львов, слонов, обезьян…