Во имя Твоё

Больше ни строчки.
Пусть оно – к черту, лесом!
Если не хочет
мысль слагаться в куплеты,
кровавым ошмётком
душить бумагу,
что же я,
разве смогу насильно
заставить слово плясать
в полшага?

А потом
разве смогу ли я,
из кармана достав улыбку,
и нацепив её на безвольный рот,
предлагать Тебе выстраданную,
вымученную
боль угасающих строк?

Послушай!
Я дохожу до точки в своём бессилии,
до ручки, до ада Данте!
Пыжась и матерясь,
разбрызгиваясь слюной
словно какой-то псих
в судорогах,
в припадке,
когда хочу
криком сдавленным
выкрикнуть миру свою любовь.

Я исчеркал бумагу,
исчерпал запас чернил,
метался и плакал,
взывая ко всем чертям.
Я хотел написать,
как сильно Тебя любил,
но какой-то бездельник
уже Тебя написал.

Взмыленный и на нервах,
я глушил коньяком тоску.
Сигарета за сигаретой,
я опять достаю листок
и дрожащей рукой
выводя каракули,
я написал письмо.

"Милая!
Я так страстно пытался Тебя забыть,
чтобы больше не мучиться,
не страдать.
Чтобы больше не было этой дрянной любви,
отравляющей душу
словно смертельный яд.

Я хотел Тебя вычеркнуть,
как следующую строку.
Я любил Тебя, я так сильно Тебя любил!
Но потом одумавшись
и почти ликуя,
шатаясь как пьяный,
я собрал все силы
и спекшимися губами
хрипел натужно,
срывая голос.

Я звал Тебя!
Я звал Твой блаженный образ.

Любимая,
спаси меня,
спаси меня,
спаси!

Прошу,
избавь меня от этих мук.
Приди ко мне!
Последним шёпотом, поглаживаньем рук,
смертельным выстрелом,
прошу тебя,
избавь меня от мук.

Я так любил Тебя,
я так Тебя любил!
Мою любовь нельзя было измерить.
Ты знаешь,
это словно целый мир
пытаться втиснуть в маленькую дверь.

Пройдут во мраке
столпы земных столетий,
погаснут звёзды,
земля поцелует небо,
и только любовь моя будет единым светом
светиться
во имя Твоё.
Во имя!"

Письмо готово.
Сложено в конверт.
Я сел на кресло,
выпил и закурил.
Из шкафчика вытащил пистолет,
засунул в глотку...

Раздался выстрел.