Глава 12. Дороги мира и войны

Кузнец рысцою заспешил в слободку
К избе родной за тыном крепостным.
Плетень знакомый с детства и махотки,
Над кузницей привычно вился дым...
«Маманя, как всегда, стоит у печки», -
Подумал, к дому ближе подходя,
Лодчонку, старую уже, у речки
Заметил, головою поводя.
Отмяк душою, сердце застучало
И груз переживаний с плеч упал.
Очами зрил — в уме не помещалось,
Эмоции хлестали, мыслей шквал...

Закончим с ним, пускай придёт в сознание,
Вернёмся к князю и к другим делам,
Что пристального требуют внимания,
Не предаваясь скучным мелочам.
То, главное, что князь теперь услышал
От этого бедняги-беглеца,
Ещё сильнее убедило —  Свыше
Ниспослано врага бить до конца.
Поэтому он вскоре всё уменье
И волю княжью, свой авторитет,
К ногам Руси положит во спасение
Её  от многих предстоящих бед.

...Пригрело и оттаяла землица,
К полудню стало грязно, как всегда.
Сновали воробьи — чем поживиться,
Да челядь по двору туда-сюда.
Задумавшись, сидел князь после - долго,
Когда пронял его озноб — ушёл.
Разбитых мыслей собирал осколки,
Но их пока к итогу не подвёл.
Бежали мысли скопом, то в разбивку.
Заботила, конечно, больше степь,
Оттуда ветер нёс кровавый привкус,
Туда же устремлялся князь — «успеть!».
Одну вернуть князь силился, но тщетно -
Рассказом отвлечённый, упустил.
Мелькнула как-то полунеприметно
О важном — вот теперь себя корил.
«Не дать бы ханам вновь объединиться,
Но как? Что нужно сделать для того?
Поссорить меж собою, исхитриться,
Да прикормить двух тёзок пирогом?» -
И мучили  вопросы без ответа,
Владимир напряжённо размышлял...
Но отрок подошёл, позвал к обеду,
А он час трапезы не пропускал.

Примерно в ноябре — совсем нежданно,
С послом от хана прибыл караван,               
В речах посланца, приторно-пространных,
Владимир не улавливал обман.
Протягивал Аепа руку дружбы,
В знак этого прислал ему дары.
Случилось, как упало, и в час нужный,
Но мир продлится до какой поры?
Владимир принял руку и подарки,
По чину гостя встретил, проводил.
Ни хлебом не обнёс посла, ни чаркой,
Желал, чтоб хану дни Господь продлил.
Жизнь князя научила быть лукавым,
А также прятать цель свою уметь
За вязью велеречия кудрявой,
Расставленной с расчётом, словно сеть.
Не выдал радости, был сдержан, но приветлив,
Удача шла сама к нему сейчас,
Учтивость бдя, спросил о ханских детях
И о своих повёл намёком сказ.
Пробилась мысль, беседе не мешая,
Подсказывая князю нужный ход
Из всех других, что он бы совершая,
Итог его увидел наперёд:
«Аепу бы связать родством... Отрадно!
Двух зайцев сразу смог тогда убить.
Дивчина лепа у него растёт да ладна, -
Вот кабы Юрия(1)  на ней  женить... 
У тёзки тоже девка пропадает,
Племянник Святослав уже в поре.
К Олегу надо ехать  — пусть смекает,
И дело доброе устроится земле».
Сносился с братом князь Олег не часто,
Позывов родственных не ощущал.
Висело прошлых лет обид ненастье,
Хотя Владимира совсем не отлучал.
Он быстро оценил затею брата
И сыну волю объявил свою, призвав.
И к ханам в декабре послали сватать
Обоих дев, обоз сватам придав.
Аепа цокал языком, гостей встречая,
Качал, довольный, головой, бурча под нос.
Улыбки с похвалою расточая,
Осматривал сквозь щёлки глаз обоз.
И дело сладили, и с пользой обоюдной,
Гуляли в княжествах, гуляла степь.
Вопрос решился наконец-то трудный,
Была разорвана единства цепь.
А узы брачные порою крепче кровных,
Боняк и Шарукан теперь одни,
А силой не вернуть назад виновных -
Всегда найдут поддержку у родни.

Боняк узнав, пришёл в негодование,
На Русь настроился в поход весной
И с этим жил, горя большим желанием,
Жестоко поквитаться за тот бой.
Хотелось бы Аеп привлечь к набегу -
Наткнулся на уклончивый отказ.
К другому сразу же прибились брегу,
Теперь за просто так их кто отдаст?
И пребывая в крайнем раздражении,
Охрану взяв с собою, в степь умчал,
Где старый Шарукан нашёл спасение,
Куда трусливо с брани убежал.
За Северским Донцом, в столице хана,
Сидели тет-а-тет два вожака,
Конины ароматной над казаном
Парок висел, ноздрю дразня слегка.
Пурга, крутясь, беснуется у юрты,
И ветер дуя, воет, как шакал.
В овчинную закутавшись тужурку,
Хан слушал визави и в смысл вникал.
Пресытившись мясным, кумыс тянули
Из чашек, отпивая по глотку.
Старик прихлёбывал и глазки щурил,
Кивал задумчиво в ответ дружку.
Добычу упустил он прошлым летом
И голову свою чуть не сложил.
И тоже одержим был — без ответа
Князей не оставлять, пока есть пыл.
«Всех нас перехитрил урус, собака,
Сынов не стал жалеть своих, женил.
Но девки хороши-и...! — цветочек маков.
Князь мудро, с пользой ханов приручил.
Свет клином не сошёлся на Аепах,
И ты, Боняк, пока не горячись.
Не только мы одни живём под небом,
Придёт наш час — терпенья наберись», -
В подушках сидя, Шарукан  глаголил,
Следя за тем, чтоб в чашках был кумыс.
Боняк, поморщился — как в рану солью,
Но слушать стал и нервно ноготь грыз.
«Так, что теперь: умыться и заглохнуть,
И по свету все вежи распустить?
Я хан, старик, и буду им пока не сдохну,
И как, ты не указывай, мне жить.
Хазар мы, берендеев, торков били,
Князей давили всех по одному.
Вот так отцы и деды наши жили,
И я, клинком, что нужно - то возьму», -
Не выдержав, сорвался гость приезжий,
Забыв закон приличия блюсти.
«Твой крик, Боняк, мне ухо сильно режет,
Остынь и слушай, и себе не льсти.
Побили нас, меня вот даже дважды,
Не мы —  князья идут, нас больше не терпя.
Не ты один: и умный, и отважный,
И чувствуешь униженным себя.
Я пожил, хан Боняк, и много знаю,
Чего тебе, возможно, предстоит,
И в облаках давно я не витаю.
Судьба по-своему: и режет, и кроит.
А наша, хан, всегда у князя в ножнах,
Теперь особенно, когда одни.
Почаще думай — что нельзя, что можно,
Коней, как прежде было, не гони.
Русь крепнет мыслью о единстве силы,
Направленной на нас, как мы, - врага.
Раздробленность побед не приносила,
Где каждый лишь собой располагал.
И мы ошибки княжьи повторяем,
Отдельно, каждый по себе живём.
Друг друга хоть пока не разоряем,
Но скоро и до этого дойдём.
Я слышал поговорку на востоке,
В которой мудрость древних нахожу
И смысл большой, и опыт в том уроке:
«Найду дорогу, либо проложу».
Я к власти проложил себе дорогу,
По трупам шёл и многим кровь пускал,
Но стар уже и век мой у порога,
И поздно думать — эту ли  искал?
Мы сами, хан, во многом изменились,
Но думаем, что те, себя глупя.
Искать пути иные в этом мире,
А не клинком сверкать, других губя».
Боняк смотрел сейчас на Шарукана
С открытым ртом, дивясь, что даже взмок.
Пред ним старик сидел в одежде хана
Другой совсем, как горизонт далёк.
Хозяин юрты, не меняя позы,
Смеялся тихо, наблюдая визави.
Утёр полою вылезшие слёзы
И тут же принял свой обычный вид.
«Не ждал, Боняк, услышать эти мысли?
Надеюсь, что когда-нибудь поймёшь,
А, может, нет — не всем покорны выси,
Того гляди — мозги себе свихнёшь.
Ты нынче с кем в поход, хан, собирался?
С остатками ощипанной орды?
И я почти без воинов остался,
А бабы не успели их родить.
Не раньше осени уверен буду,
Когда людей по вежам созову.
И ты не спи, ищи в степи повсюду,
Их нынче раскидало, как листву».
Боняк кивал согласно, сознавая,
Как прав сейчас был старый Шарукан.
Безлюдица, бескормица большая
Давили туже чем любой аркан.
Но только там, за реками урусов,
Добычу взяв, он сносно мог прожить,
Людей своих, пускай хоть не от пуза,
Зато уверенно до лета прокормить.
А, что до мыслей хана непонятных -
Ему на это просто наплевать!
Он сам был примитивный и всеядный,
Нацеленный убить и отобрать.
Какие времена — такие нравы,
Не устремлялись дальше живота,
И мы судить их не имеем право
Коль те же нравы и та же высота.

Метель крутила вихри, подвывала,
И свет сиреневый окрасил степь,
Сквозь замять мутную луна роняла
Лучи холодные на белую постель.
____________________________

1. сын Юрий, будущий Долгорукий