В стенах вызрели спелые уши...

В стенах вызрели спелые уши.
Пастырь, пасынок, плут, приживал –
все приходят послушать.
Кто вас звал?

Но теперь, наконец, по бесславным
наважденьям я им не собрат.
Я свободен от них, хоть недавно
стал от их откровений горбат.

Отступилась бездумная муза,
и назойливых духов возня
стихла. Горб мой избавлен от груза.
И теперь кто заметит меня?

Тот ли, с кем и разлука опасна,
кто меня и не зная спас?
Ты ли, что оставалась бесстрастна
в ночь, когда перезревший час

рвал, твоим утомленный стоном,
наслаждения тонкую нить?
В изумленье, туманном и томном,
просыпаясь, любила следить

ты, как был я к безумию близок,
как слова обращались в прах,
как душа моя – кость, а не призрак –
рассыпалась в твоих руках.

Золотой мой, искрящийся корень
пущен в землю. Но искренний крен
к дальним звёздам, к исконному горю
и к слоёному морю измен

точно каждую вытончил ветку,
так скрутив мой янтарный ствол,
что я стал бы незрим человеку,
если б тот подошёл.

Расписавшись на белом чёрным,
что родился и жил в бреду,
продал памятник нерукотворный
свой за сходную цену жиду.

1990