бинты

Бинты зимних дорог, вокруг – белёные стены палаты.
Гляжу в окно, серый прямоугольник дома на белой-белой стене,
Вижу: огрызки писем к Любви терзают и гложут порнографические собаки.
Я хочу забыть, себя и ужас, что натворил,
Зачем же мне пишет и пишет Любовь?
…Любил? – может быть.
Любил, но не верил в возможность выжить по совести и по душе,
Не верил и согласился на операцию по пересадке разума.
Наркоз = страх = искушенье = покушенье.
…Когда идет война неоглашенная без совести на улицу не выйдешь,
Я ж вышел вслед за разума щенятами гнилыми,
И скошен был кусками мяса обнажённого в совсем небронированное сердце.
И так я был – вне совести, без сердца, был нищим среди тысяч нищих,
На свалках жил, пророчества кидая псам, чтобы не съели ноги,
И огражденья редкие ломая на костры, зелёные вонючие костры.
И так я был бы вечно, но зеркало нашлось, себя и грязь свою увидел в луже я,
Когда дожди весна прислала коротенькой, но тёплой телеграммой,
Ведь страшно приезжать в тот дом, где властвует в конец сошедшая с ума Зима…
Я иду молить Любовь о прощении за всё, что с ней сотворил,
За все плевки и пощёчины, за воровство тепла из дома её,
За вандализм средь закатов.
Иду молить о прощеньи = воскресеньи.
Иду, забинтованный, нищий, за новым сердцем иду, за семечком нового сердца…
Что, Дьявол, не ждал, что встану я с инвалидного трона , облитого слизью мясной,
Запрягу в телегу раскаянье и поеду назад?