Дождь в июле

Окно пришло закрыть.
Косые капли,
подпрыгивая, падали на стол;
на подоконник брошенная тряпка
в себя впитать всю воду не могла;
и медный образок со старого киота
забыл свой тусклый цвет
и заблестел.
Закрытое окно едва спасало,
подставив стекла под кромешный дождь;
не дождь – а летний водопад обрушен
был на деревья, крыши и траву.
Я мог бы так следить, наверно, вечность
дождя неудержимое паденье;
но стол, к окну придвинутый, был вовсе
не виноват.
Окно пришлось закрыть.
Ночные бабочки прилипли к стеклам
и стали экспозицией музейной.
Дождь то стихал, то снова ударял,
и миллионы крошечных ударов
соединялись в гул молотобойный
на расстояньи вытянутых рук.
От ощущенья близости ударов
хотелось пальцы поджимать и прятать,
чтоб, не дай Бог...
Окно пришлось закрыть.
Но долго дождь не мог, конечно, длиться;
он становился тише, тише, тише...
Тогда я посмеялся над собой,
над каплями дождя,
над детским страхом,
невесть откуда взявшимся.
Окно
я снова распахнул;
дохнуло
в мой кабинет прохладой дождевою;
остатки капель пролетали с неба
и застревали в вымытой листве;
и странно было видеть эти капли,
которые тому назад мгновенье
являли угрожающую силу,
что даже вишню повалило набок
невиданным крушением воды.
Уже не ливень – моросящий дождь
принес с собой случайный, осторожный,
как будто заблудившийся, раскат,
и все замолкло.
За окном березы,
как прежде, над домами возвышались;
усталый стук колес по полотну
решился робко о себе напомнить;
с несмелым лаем вылезли из будок
собаки по дворам;
и наступивший, казалось,
вечер вновь сменился днем.
И все на свете снова продолжалось:
в саду упало яблоко на землю,
пронесся стриж, порхнула трясогузка,
прохожие пошли своей дорогой;
один лишь дождь, смиренный христианин,
с сознанием исполненного долга
последний раз вздохнул
и перестал.