понимание

это было в старинной церкви в глухом Техасе,
или где-то вообще у берега Луалабы
жили люди, любили рыбу или арахис,
приходили домой с работы, ловили крабов,
или вот крокодилов, как в этой Луалабе
и ничто их с пути особенно не сбивало
но однажды один из них не вернулся с поля
видно, съеден
у нас других работяг навалом
поплевали, растёрли, не вспоминали боле
он вернулся домой на праздничное застолье
и стоял у стола, смотря, как они притихли
не являл ни малейших признаков узнаванья,
из волос не вытряхивал пыли и паутины,
не понимал, зовут его к детям, в баню,
или, может, молиться
будто бы привинтили
пятки к полу, а душу к телу полуживому
тело, в общем, вполне жило и вполне дышало,
но не ело
но впрочем, если поили ромом -
то глотало, не беспокоя и не мешая
а луна была очень страшная и большая
его дочка его старательно обнимала
у неё потом эта метка была на шее
в форме этой, как там, Медведицы вашей Малой
она стала такой везучей, похорошела,
а потом как-то раз уехала и пропала
но неважно
на деле, многие пропадали
возвращались в дома, стояли как истуканы,
будто что-то такое важное ожидали
ни один из чужой руки не принял стакана
взгляд у них был не страшный, я не скажу - стеклянный
я смотрел им в глаза
потом меня потянуло
я пытался остаться дома, заснуть, не слышать,
но пошёл всё равно, уставший какой-то, снулый,
я не помню себя с тех пор, как из двери вышел,
и не помню, как режут сыр или кроют крышу
я вернулся под утро, тихий и безмятежный,
познавая покой блаженного созерцанья
мир был тот и не тот же, люди же были те же,
и никто меня не встречал в предрассветной рани,
даже если и звали, то я ничего не слышал

будто отнял кто у меня этот шум и звуки,
и гортань будто стала тихая и немая
я стоял на пороге, молча раскинув руки,
человеческой речи больше не понимая

потому что её не нужно для пониманья
совершенно никак не нужно для пониманья