Ясон и амазонки

Эротическая поэма

Оснастивши корабль, подкрепившись в ближайшей столовой,
Ясон якорь велел поднимать. Ветер попутный  парус наполнил.
Афина путь указала на север. Дорога морская вела к амазонкам,
что в скифской живут стороне, в землях незнаемых, диких,
у хладного моря. Понтом Эвксинским его называют.
Зная обычай сих дев, закон преступивших их пола,
мужа в бою добывать и, сочетавшись с ним узами краткими брака,
в царство Аида его отправлять остриём меднокованного,
страшного в буйстве меча, зная обычай сей злой, Ясон,
шкурой змеиной себя опоясав, к ним явился, на брачное дело готовый.               
Случай представился скоро. Бал у царицы случился в то время.
Скинув доспехи и нежные члены расслабив под тонкой туникой,
все амазонки на ложах из барсовых шкур возлежали, о бранях забыв.
Час подходил возлияний и жертв богине Венере, матери жизни,
без коей ни один человек этот бы свет не увидел, как, впрочем, и тот.
В жилы уж сладкая томность вступала, очи мутились, дыхание стало неровным.      
Мальчик Амур, играя, пояс расслабил у дев.
Тут тимпаны, литавры забили, и на кифарах рабы,
Страстным огнём вожделения очи наполнив, играли и пели гимны Венере
и многие прочие славные были, на сказки похожие очень.
Пели они сладкогласно о будущей Трое, о царице Елене,
прекрасном Парисе, яблоко страсти вкусивших, и о Нарциссе, и Ио,
облик коровы принявшей, и о Европе, Зевсом-быком соблазнённой,
и о Данае, соитие с богом имевшей в струе золотого дождя,
что Зевес источал…
В ожиданье любви сомлели совсем амазонки.
Но руки рабов пояса их не посмели коснуться. Изнемогали они.
Тут их царица велела Ясона позвать. Он тотчас явился, блистая красой,
сердца огонь в глазах притушить не умея. Этот огонь вмиг растопил
воинский лёд амазонок царицы. Первой взошла на пахучее ложе она
и отдалась, клика "Эвоэ!" сдержать не сумев, крепость предавши
на милость мужчине, врагу амазонок, столь любезному в эти минуты,
что готова была в вечное рабство себя принести. Натиском смелым
Ясон в крепость вошёл - и трубы его громко победу на стенах
павшей твердыни трубили. Сладкие слёзы царицы были наградой ему.
Барсом могучим встряхнулся Ясон, радость и мощь были в движенье его.
Глаз, между тем, не спускали с него амазонки. Вдруг, пояс сорвав,
В трепете вся, к нему устремилась одна. Глаза её страстью сверкали,
всполошным светом билось в них пламя костра. Тут же к Ясону
прильнула она и, не достигнувши ложа, в травах осенних,
инеем тронутых, ему отдалась. И долго, лёжа уж после одна,
томно стонала, ласки его вспоминая. Тут, подкрепившись вином из фиала,
диким вином огонь зажигающим в жилах, воин Ясон по кругу пошёл.
Много испил он в тот день сладко-солёных от слёз поцелуев,
много он раз подбирался к таинственной цели и, опьянённый, бродил
в рощах любви и садах наслаждений, пока с затемнённым сознаньем
у ложа упал, утомленьем сражённый. Ласки красавиц казались ему
напоследок жестоки. Так, пресыщенный мёдом, горечь в нём чует одну.
Солнце уж круг свой дневной совершило. Проснулся Ясон с тяжестью
 в теле, но радостный сердцем. И только услышал шёпот за стенкой шатра,
вмиг поднялся и на волю гордой стопою он вышел. В утреннем свете
нагие стояли пред ним амазонки. Розово-смуглая кожа у них атласным багрянцем слегка отливала.
Груди же левые были как чаши из бронзы, полны желаний хмельных (правые были отсечены, дабы из луков стрелять не мешали),
стройные длани туком нежным сводили с ума.
Взор у Ясона затмился. Возлёг он на ложе с девой одной, не знавшей ещё
ни нрава мужского, ни омрачающих сладкой волной сердце и голову ласк.
Миг лишь один стояла меж ними стыдливость стеною, но Ясону и деве
вечностью длилась она. Наконец ласками тихими, поцелуем медовым
деву к покорству клонит Ясон. Он всё смотрел ей в глаза, чувства её
в них читая. Долго очи сей девы были страхом полны, негою влажной потом тёмно навстречу росли.
Но вот тихий стон - закатились зрачки и закрылися очи: долго она пребывала в стране, где и без света светло, в тёплых и нежных садах Гелиоса…
Следующей там, у шатра, амазонка по имени Нея была, нравом тиха,
очами прелестно стыдлива. С удовольствием пил с ней Ясон
из чаши одной наслажденья любви, не омрачённой ничем.
Что говорила она, о чём умоляла, о том умолчу. Так просила она.
Тут была и другая, Ясона слегка презиравшая только за то,
что был он мужчина, по мненью её, так себе, кой-какой.
А, впрочем, неважно за что. Главное, мало плясал и был непонятен.
Всё ж и она возлегла с снисхождения видом и, очи закрыв,
в молчанье его узнавала. Выйдя потом с пылавшим, как роза, лицом:
"А он ничего", - объявила подругам. Также была тут и дева
с когтями стальными, коими в битве груди врагам раздирала,
но голос имела ангельски тихий, стройна и легка и в танце прилежна.
Сердцем, однако, весьма своенравна. Войдя, как пращою,
ударила взглядом Ясона. Сердцем он оробел и долго сидел озадачен,
не зная, как к деве ему приступить. Она же краснела, как дева-подросток,
чем сердце, конечно, ему умилила. Стал он ласкаться, нежною птичкой
её называть. Она ; ничего. Только из глаз дротики-взгляды нет-нет
вылетали. Он с поцелуем добрался до шейки, погладил головку.
Сердце зашлось у неё. Недолго боролась, всё говорила "не надо",
"я буду сердиться". Но поцелуем Ясон ей уста запечатал.
Путь совершив, аргонавт выпустил бедную птичку.
Она же с порога вернулась, сказав, что в движенье одном
допустила ошибку и теперь ту оплошность желает исправить.
Да, та поправка была равносильна шедевру!
Лишь головой покачал в восхищенье Ясон, "ай да птичка!", -
с улыбкой сказав. После уже сам попросил деву открыть
те секреты любви, кои ведомы ей. Дева скромной была
и, дважды просить не заставив себя, просьбу исполнила.
Языком только щёлкал Ясон, изумляясь безмерно.
Долго со смехом они забавлялись, но вот, наконец, дева, насытясь,
сказала: "довольно". Тут другая, давно в нетерпенье дрожа,
к аргонавту ворвалась и, насмешкой сквозь зубы его удостоив, сказала:
"Ну, посмотрим, герой, чем ты славен". Вмиг златокудрый Ясон
на лопатки повержен. Над собой прекрасное видит лицо.
Он засмеялся от счастья и, нежно-янтарное тело обняв,
с девой неспешной предался прогулке. Долго длилась она,
и Ясону казалось, что ещё один путь от Эллады до скифского моря проделал, якорь бросил и пот с раскалённого тела омыл.
Дева тоже свой путь совершила, но, ещё не остыв от дорожного жара,
всё пыталась тот путь продолжать, и Ясон с нею сразу
расстаться не мог, всё кусал удила, не тяжёлой была его ноша.
Тут рабыни вошли, разлучили его с амазонкой и, водою душистой омыв,
елеем его умастили, чашу дали с волшебным напитком,
мужу бодрость вернувшим. Только успел он влить в себя свежие силы,
как к нему, глазами сверкая, с пахитоской из дикой травы,
тщетно пытаясь смущение скрыть, бледная дева вошла.
Колкой речью и взглядами томными сердце ему растравив,
подошла к делу ближе. Змеёй извиваясь, на ложе из дикого меха
скользнула, его за собой увлекая. Долго играли они, могли бы и дольше
забавы свои продолжать. Но полог шатра растворился ; на пороге стояла
злейшая среди всех амазонок. Рассмотревши, прищурившись, руки и ноги
и прочее всё у Ясона, губы скривив, говорит: "Так я и знала".
Ясон рассердился и, чашу схватив, в деву злую метнул, но промахнулся.
Фурия в образе лани, хмыкнув, вышла вон из палатки и вскоре
по приказу царицы в колонии прочь отбыла. Там пребывает поныне.
Ибо нет больше греха, аще злым языком храм Венеры паскудить.
День, между тем, подходил уж к концу. Столь трудную пашню
вспахав, на корабль Ясон отпросился. Амазонки сперва его отпускать
не хотели, но сжалились всё же потом. Ясон же, придя на корабль,
тотчас велел со спешкой великой поднимать паруса.
Долго на берег смотрел: сердце болью прощальной щемило,
душа же и тело свободой морской упивались.
Отдохнув, сей герой за семь дней, пока судно бежало к Эгейским
родным берегам, сочинил и пропел всю поэму о том, как провёл
он два дни во владенье царицы в земле амазонок.
Она же, узнавши о том (быстро летает молва), сказала подругам
уже тяжелевшим, что убить было мало такого неверного мужа,
лёгкого нА слово, и что скромности нет ни на грош в лживом сердце
мужском.
И подруги её поддержали, тайно вздохнув, по Ясону томясь.