Повесть о Вечной Жизни

.


Люблю,
Когда балдюга-гром –
Как долбанёт из-под сарайки!
Что вкус дурилки забываешь
И чувствовать спешишь!
И за дуэлью – вновь дуэль!

Дурилка на грибах – вот свет в окошке,
Вот песня и моя, и Пионера!
Сраженье же с подонком Пионером – потрясает!


===================



Глава Первая

Итак, деревня,
Куда попал я за отвагу,
Была прекрасный уголок,
Там Пионер сидел в овраге
И он терпеть меня не мог.
Нас было двое – он и я,
Деревня, повторяю – мёр-тва-я.


Как встретились, он оторвал мне голову.
Отрезал нос и всё, что было.
Поджёг соляркой руки,
Шерстяные брюки за восемьдесят тысяч долларов
Он утопил в квашне.
Пока я ползал четырьмя кусками в георгинах,
Он вилами мне выколол глаза.
Башку повесил на забор и лучше выдумать не мог.
Ещё у Пионера был топор;
Я этим топором
Решил рубить окно ему промежду ног.
Решил рубить окно ему промежду ног.
Решил рубить окно ему промежду ног.
Тут солнце село, всё помертвело,
С устатку я выжрал три ведра дурилки,
Три ядерных гриба поужинал –
Опёнок, мухомор и моховик –
И сном младенца провалился под крыльцо…



Глава Вторая

Наутро,
Чуть зорька алая кровавая
Прищурилась с гадливостью в моё лицо –
Я побежал к оврагу по росе…
И по пути я целовал берёзы лбом,
Бодрел,
Мурлыкал торопливо:
«О поле, поле,
кто тебя усеял тракторами ржавыми
и мёртвыми костями…
что за инсталлятор?.. где сидит, подлец?..
на шконке ль, у параши…
(Ух, зона лютая, барак туберкулёзный!)
…иль книжки выдаёт в библиотеке,
да ждёт амнистии
на день дыры в бюджете, тварь блатная?..»


Наконец, овраг!
Под лопухами – Пионер.
Спит, зверюга, с топором в обнимку…
Я взял топор
И стал рубить окно, величиной с Европу –
Такой сквозняк ему навёл промежду ног!.. что…
А потом,
Крюками вытянул из пасти пионеровой язык.
И длинный же язык у изувера! –
Да на нём кого повесить можно!
Иль придушить кого!
Иль досыта широку свадьбу накормить!
И вырвать грешный бы язык!
Да мы не ищем лёгкие пути…
Со мною был ещё
Шипастый молоток для отбивных –
Уж как пошёл я отбивать! –
Был язык, стал кинолента… эээ, киноплёнка…
А тот – орёт!
На ноге моей был ноготь-переросток,
Так я ногтём тем головёнку и отрезал гаду…
А то так жалобно, а, главно, праведно визжал –
Что Чебурашка твой,
Запёртый в телефонной будке…


Там, у Пионера был ещё дневник
С кислотными стихами.
Беру. Читаю:
«Засентябрило. Лист повял…»
Вот же, сволочь!
Потом ещё:
«Заоктябрило. Лист упал…»
Вот же, сволочь!
Потом ещё:
«Заноябрило…»
Вот же, сволочь!
Потом ещё:
«Задекабрило…»
Вот же, сволочь! Сварился он в своём овраге…
Как в собственном соку…
Как поэт – дерьмо непроходимое.
Жэковская самодеятельность.
Такого ставь на табурет –
И пусть старухам в поликлинике читает…
Быстрее очередь…


А!
Запнул его башку куда подальше, да пошёл к себе.



Глава Третья

У себя, уж на закате, расположился на веранде.
Расплющился по креслу, ноги протянул…
Что ни говори,
А человек для неги создан…
Найти предмет достойный для отточенья мысли
И приложить весь ум, всё сердце!..
Человек, ведь, сердцем больше жив, чем…
Вот всякому предмету и дать сердечной чистоты!
И целый мир спасён!


Дурилка у меня – за день-то выстояла до слезы.
Пригубил…
Ах, туманы… что фата невестова по-над землёй усталой…
Из уха вынул груздь-свинушку, откусил за половину…
Хруст от груздя – аж за реку слетел
И эхом обернулся…
Я улыбнулся,
В три глотка задумчивых допил кастрюлю…
Что-то целый день не доставало мне…
Как воздуху нехватка…
Взял стихов тетрадку – ах, вот что:


«…как если тайна вскрыта наспех
          охотничьим ножом…»


Да, тайна… тайна…
У этих строк, помимо красоты, есть перспектива…
Богатое подворье,
Где красный терем с петушками на венцах,
Где в стороне – колодезь…
С водою тёмною,
В тебя глядящую как отраженье…
Нет, пожалуй.
Нет.
И сегодня мне не заглянуть…
Стих не берущийся – ждёт силы и огня…
Чтож! Подожду и я.
Мне торопиться некуда –
Я, всё-таки, поэт,
А не петрушка-табуретошник…


В сторону тетрадь!
Нагряну в погреб! –
Там кое-что ещё повечерять найдётся,
Бродящее, как…
Тут долбануло мне из-под сарайки –
Изрядное бревно над темечком порхнуло…
Пионер!..
Пионер, придурок, закладку мне оставил…
Типа – доброй ночи!
Вот придурок!
Ну, так и я ему на утречко…
Думаю, что улыбнётся, гад, спросонок…



Глава Четвёртая

Наутро…
Думаю, часа в четыре…
(короче говоря, по темноте)
…вдруг… что такое? –
ей богу! – будто лом я проглотил,
а он во мне ворочается!..
Так и есть!
Пионер, придурок!
Что-то быстро он после вчерашнего-то оклемался!
Припёр ко мне по темноте
И на кол посадил! Спящего! Вот, подлец!
На кол посадил,
Да так, что остриё торчит из черепушки…
И тащит из дому меня – на двор, как чучело какое…
А я – и так, и сяк… нет, не спрыгнешь…
Ладно, потерпим…
На дворе, смотрю, какой-то тарантас.
Фонарь на тарантасе.
Знать, не до конца там, в поле, всё проржавело.
Зверюга Пионер,
Скорей всего, дурилкою пролил какую-нибудь сеялку…
(вот, шельма хитрая! я б не догадался!)
Вставляет древко кола в зажим какой-то…
(вот что-то харя у него сегодня – не добрая…
ещё и молча всё… обиделся, гадёныш…)
Вставляет кол, заводит сеялку и – в поле;
А я – как знамя.


Ну, здравствуй, поле!
Кто ж тебя усеял!.. мать честная!
Шкелетов – штук четыреста! и все ходячие!
И с ними дядька Черномор!..
Нет, тут не дурилка! не напастись на столько рыл…
У Пионера, видимо, секрет…
И все ходячие, и в гости к нам все флаги…
Ко мне.
Пионер-то – смылся.
Вон он, тварь, берёзку обнимает –
Саженях в десяти над грешною землёй…
Тут должен я признаться, что мертвецов боюсь.
Тем более – таких вот, разгулявшихся…
Я понимаю, что они колхозники,
И всё же…
Ну что – на четыреста ломтей печальных
Меня того…
Полевая кухня, так сказать…
И страшно мне, и больно, и обидно.
Да,
Пока мной завтракали,
Я неотрывно за берёзою следил, за гадом Пионером.
Ну-ну, гадёныш!..
Я ведь, как чувствовал! Как знал!
После вчерашнего бревна –
Натёрся я, не мудрствуя лукаво, поганкой бледною.
И ложною лисичкой.
И сатанинским грибом.
Так что – посмотрим, гад!


Тут солнце вылезло –
Как плюнет на покойников,
И всё, конец их сказочке!
Один мой кол на сеялке над мёртвым полем,
Гол, как сокол…
Как рожон на шатуна-медведя людоеда…
Как фак американский на Луне –
Безсмысленный и безпощадный.
Безсмысленный и безпощадный.
Безсмысленный и безпощадный.
Понял, Пионер?



Глава Пятая

В полночь…
А ночь была мутна и мутно небо,
И невидимкою луна
Сквозь тучи распевала непотребное…
Так вот –
Чуть полночь, я уж на ногах, как Герман.
Взял я на плечо
Промышленную мясорубку – и в овраг!
По паспорту – сто килограммов фарша в час…
Тут не вопрос – на сколько весом тянет враг,
Я, если надо, всё сожру!
Вопрос в другом – как не пуститься в пляс,
А растянуть работу часов на десять.
И чтобы – морда постная, как раз.
Как у чиновного вора! –
Украл три годовые выручки трёх министерств,
А морда постная, хоть телевизор выноси…
Вот интересно,
Ежели б такого, да на парашу –
В барак холерный, под заточки лютые…
Чтобы амнистия и близко не светила!
И никаких библиотек с блатным пайком!..
Чтоб всё взаправду, как у Мандельштама…
Ну вот я и на месте…
Пио-не-ер!..
Хватит байки… хватит, деточка…
Пора вставать… фить-фить…
Где наши глазки?.. откры-ва-аем…


Ну…
Это просто сказка!
Вот чудное мгновенье!
Торчит из мясорубки Пионер, по пояс;
Из нижней части уж котлет я налепил;
Дымок несётся по оврагу офигенный…
Есть и лучок, и рыжики, и соус…
Ну что?
Цежу дурилку по глоточку,
Читаю Пионеру из безсмертья строчки:
«Засентябрило. Лист повял…»
«Вот же, сволочь!» – плюётся Пионер…
Я – себе котлетку, ему котлетку, и дальше:
«Заоктябрило. Лист упал…»
«Вот же, сволочь!» – плюётся Пионер…
Я – себе котлетку, ему котлетку, и дальше…
Кончились котлетки…
Не беда!
У Пионера морда жалостливая, даже праведная,
Как у Чебурашки в телефонной будке…
Я проворачиваю так слегка…
На два вершка
Уходит Пионер на архимедов винт…
(все знают Архимеда?..)
Колдую, как стряпуха… ну, во-оот… вотеньки…
Слегка дурилки…
Дале:
«Заноябрило…»
«Вот же, сволочь!» – плюётся Пионер…
Я – себе котлетку, ему котлетку.
Дале:
«Задекабрило…»
«Вот же, сволочь!» – плюётся Пионер…
Я – себе котлетку, ему котлетку.
(ему дурилки не даю, вот ещё…)
Кончились котлетки!
Да не беда!..


Ах, чудные мгновенья!
А я – кудесник!
Ведь на три сутки растянул я угощенье!
Сказка!.. Сказка!



Глава Шестая

Ах, ребята!
Всё надоедает, даже и хорошее…
Сижу, хандрю уж целую неделю:
Зеваю, как гиппопотам, от скуки,
Да грусть терплю,
Как Пушкин без Алины бледной…
Придурок этот, видно, тоже –
Неделю харю не показывает…
Ну, он-то за грехи свои…
А не обманывай!  А не подли!
Я сам обманывать-то рад,
Что притворяться!
Да шут с ним, с этим гадом…
Вот ничего не мило, братцы!


Был вечер.
Посетил я погребок,
Да прихватил дурилки чугунок,
Да мухоморы вызревшей ведро…
Сел на веранде. Полистал немного про
Полину Виардо…
Даа… Тургенев был дурак –
Сверлить полы в гостиницах, чтобы застукать
Эту дуру!
Спросил бы у консьержки. Что? языка нет? вырвал кто?
Да лучше бы Му-Му для мести воскресил,
А эту Виардо, как раз, и утопил!
А, впрочем, мне и это скука!
Пригубил…
Ах, туманы… что фата невестова по-над землёй усталой…
Из уха вынул груздь-свинушку, откусил за половину…
Хруст от груздя – аж замертво корова бы упала…
А кто там кандыряет под фатою?.. Что за псина?..
Пионер!
А?..
Пионер!!!
Вот, подлец! Ну, не подлец ли!
Вот, кто Полине Виардо башку бы просверлил!
Да и консьержке! И этому Му-Му тупому!
Ах, молодца!
– Сергей Петрович! Милости прошу! –
Кричу с поспешностью я Пионеру. – Сто лет заждался!..
– Здравия, Андрей Михалыч! Здравия!
Вот, по русскому обычаю, мы с Пионером обнялись,
Расцеловались… Что-то он печален…
За стол!
– Ты знаешь, – говорит мне Пионер, – Сидел бы я себе в овраге
И на сто вёрст бы носу не совал!.. Да волки появились!
– Волки?
– Волки! Вот, решил к тебе…
Мы выпили дурилки…
– Прошлый раз, как знаешь, появились зайцы, лис немного…
Пара сов, весною муравейник видел – так себе… но муравейник…
А нынче – волки. Дня третьего.
– Гм!..
– Да мне плевать бы… Пусть бы – зайцев ищут!
А то – ко мне! в овраг!
В глаза заглядывают, будто псы… хвостом юлозят…
Уши подставляют потрепать… мокрым носом тычутся…
– Так жрать хотят!..
– То-то и оно – жрать! Я их чем – грибами? Брагой?
Идите – зайца рвите, лису – всё же есть…
Так не уходят, ведь… Вот, думаю, уж не собаки ли?..
У тебя, Андрей Михалыч, кто появлялся ли?
– Да так… Ворона пару месяцев… Крот в огороде…
Да! Вот же чёрт – клопы с неделю завелись!
– Клопы?
– Клопы!
– Клопы – это постельное. –
Лицо у Пионера стало строгим. – Значит скоро!..
– Думаешь?
– Да что там думать – скоро! Где постельное – там бабу жди…
Теперь и про волков всё ясно – чистые собаки! Вот же чёрт!..
– Вот чёрт! – У меня отпала челюсть… Скоро же!..
Я выставил чего покрепче – мухомору…
Выпили, как при покойнике…
А в голове одно: что сделано? что сделано? что сделано?..
…да ничего!..



Глава Седьмая

Летят денёчки.
Клопов я вывел. Сергей Петрович
Чернокорню выискал, мне притащил… праведник…
Пионер теперь, как Чебурашка в телефонной будке –
Друзей нашёл.
Да у него теперь и целый лагерь пионерский, и отряд:
Трезор, Тайга, Му-Му и Отгадай…
Жрут зайцев, зверобой с волнушками, малину…
Пьют трёх-процентную дурилку… тьфу ты…
Хотел я на дуэль его… да шкуру снять…
Да самогоном вспрыснуть…
Да подпалить – пусть носится, как кострома…
Да что-то руки опустились…
Вижу,
Что и он-то не в своей тарелке –
Уж как бы он меня на двух берёзах разорвал, ан нет…
Глаз у человека тусклый,
Руки – как из жопы… как у пианиста…
Даа… клопов мы вывели.
Клопов, но не занозу в голове.


Летят денёчки!
Как-то
Сошлись мы на нейтральной полосе –
На поле.
(кто тебя костьми усеял, ржавчиною и т.д.)
Расположились возле сеялки –
Той самой, из которой кол…
Поодаль – та берёза…
Вот жизнь кипела то!
Развели костёр (кол пригодился) жарим зайцев…
Собаки пионеровы мослы таскают с поля – нам…
Нате, мол…
Радости у них – не меряно…
Как у чебурашек на металлоломе…
Я захватил с собою трёхнедельной мухоморы,
Сергей Петрович валуёв принёс…
Как говорится, не хрен-на-редьке предки ели!
Да! Забыл сказать –
У меня, ведь, на плече теперь ворона.
Живёт.
А я не против. Полина звать.
Я с нею на прародителя богов похож,
Так-то вот теперь…


Пригубили…
– Андрей Михалыч, – говорит Сергей Петрович –
Я, кажется, нашёл тебе начало… как там у тебя:
        «…как если тайна вскрыта наспех
                охотничьим ножом…»
Сам-то – ничего? так и застрял?
– А я, Сергей Петрович, никуда не тороплюсь! –
Заметил я…  с пол-оборота.
– Так и не торопись, я ж присочинил, не ты… вот, слушай…
– Ну-ну, валяй…
Пасть у Пионера зайцем занята, плюс – валуём,
Плюс – веткой георгина, плюс – запить…
Всё капает, хрустит, как две родни на свадьбе…
Но он читает:

«Заянварило. Лист зелёный
Трагично недвижим.
Он в вечной жизни – посторонний,
Ему бы – лет и зим.
Он хочет наливаться соком
И силу набирать,
И силу отдавать по срокам,
Слетать и умирать…
Он здесь случаен! курам на смех!..
Нет, вечность не по нём –
Как если тайна вскрыта наспех
Охотничьим ножом…»


Вот же… сукин сын…
Жаль, георгины все сожрали, подарил бы...



Глава Восьмая

Да… заянварило.
Я что-то на морковь подсел.
Как дурень на конфеты.
С утра на огород –
Нарвал тазок.
Из погреба сметаны приволок,
Да сахар из буфета…
Вчера кроты сожрали всю морковь.
Так, то – вчера.
До наступления жары,
С утра –
К рябиновой дурилке у меня любовь…
Я тут лисичками разжился,
Так-что завтрак у меня – шафранно-рыжий.
Да, кстати…  тут, ведь, что январь, что август –
Одинаковая грыжа,
Всё прёт и колосится, к месту и не к месту…
Месяцы у нас –
Из подзабытого фантом, так, ни о чём…
Пригубил…
Ах, туманы… река, как молоко… фата невестова…
Чёрт!
– Скажи, Полина, – говорю вороне…
Та головёнку сразу набок – слушать…
Ну, не смех ли? смех же!..
А сама – возле кастрюли, на столе.
– Вот ты скажи, Полина, – говорю, – вот ты откуда
Каждый день жрёшь «Кити Кэт»? А?
Ряженка твоя – откуда? А?
Папочка из погреба приносит. Верно…
Всё знаешь…
А скажи, Полина,
Хоть одну корову ты видала здесь?
Простор крылами осеняя,
Видала фабрики?.. а батраков на пашне?..
Откуда ж погреб полон?
То-то.
Давай-ка, к Пионеру жми,
Тащи его за шиворот – на философский завтрак.
Глаз выклюй негодяю. Для красоты.


– Андрей Михайлович!
– Сергей Петрович!
По русскому обычаю обнялись, расцеловались.
Сразу пригубили…
Сергей Петрович, следом,
Из свёртка марочный портвейн…
(стеклянная бутылка! клянусь!)
(живут же люди!)
Марочный портвейн, сушёных подберёзовиков, клюквы…
Бездонный свёрток!
– Да хватит! – говорю. – Не сожрать же столько!
– Так я на всех!
– Ну, да…
Сергей Петрович – свёрток в сторону, сам к собачкам.
Распрягать.
Он теперь, как барин – на упряжке ездит…
А что? – крестьянин, торжествуя,
В салазки жучку посадив,
Наоборот ли…
Полина, дура, клюквой угостилась, глаза на лоб…
Трезор, Тайга, Му-Му и Отгадай –
Морковь впервые в жизни увидали, носы в сметане…
Лают, как дураки от радости…
Вообще, приятно, когда возня;
Когда свобода шевеленья, смех!
Сергей Петрович топором крота прибил…
Приподнятость какая-то!
Гусарство!
Ну,
После третьей,
Как гусары – мы про баб.
Такой у нас теперь обычай. Философский.


Сегодня Пионера понесло:
– Ты что с колодцем делаешь?.. А?..
В бездну смотришь! Даже так: в Бездну!
А баба –
Наберёт воды,
Да морду свёклою над отражением намажет,
Да позовёт подружек…
Вот, встанут над ведром оне
И кости моют всей родне…
И если возле них пройдёшь –
Такие язвы соберёшь!
Такими ядами окормишься,
Что заживо сгниёшь!
Ты – с топором за честь,
И знамя на ветру, и барабаны на версту…
Те – втихаря…
То привороты в банях,
То куклу восковую спицею проткнут,
А то земли могильной в щи замест сметаны –
Ищи потом, свищи…
Ты помнишь ли, Андрей Михалыч,
Что есть такое это – могила?
Не оборотное словцо, а сам предмет?
Нет?
Вот баба выйдет из тумана, родит тебе…
А где рождение – там смерть…
Время, проще говоря.
То самое, над чем ты так хохочешь у меня:
«Засентябрило – лист увял;
Заоктябрило – лист упал.»
Помнишь крота под топором? Где крот?
Топор на месте. А крот?
Вон он – на огороде, жрёт морковку со товарищи…
Весел, как башибузук.
А выйдет баба из тумана в фате невестовой,
Так после топора
Снесёшь крота на костяное поле.
Зароешь. И поглубже.
Чтоб не воняло на дворе,
Да чтоб по темноте не поскользнуться…
И больше никогда и ничего он жрать не будет.
Вот что за предмет – могила.
Да и тебя зароют рядышком с кротом.
Да и меня. И никаких походов в гости.
Конец дуэлям и поэзии.

– Вот что, Андрей Михайлович, –
В гробовом молчанье говорит Сергей Петрович. –
Я тут штаны твои принёс, за восемьдесят тысяч…
Они теперь – сто восемьдесят тысяч, после квашни…

Ах, вот в чём тайна свёртка необъятного…

– А нафига ты МНЕ принёс? –
Сказал я нехорошим голосом. –
Держал бы у себя трофей…
– Держал бы…
Да клопы с морковкой – у тебя, не у меня…
Бытом прирастаешь, друг. К тебе и баба первая.
Тебе и брючки…

Я опустил башку – крыть нечем…
Грех на мне: мечтательность, туманы…
А мечты и здесь коварны…
И тайна – вскрыта наспех,
Всё, как по писаному.
Вот и получай гранату,
Башибузук!


Вдруг…
Вдруг, как долбанёт из-под сарайки!
Изрядное бревно – фррррр! – порхнуло мне в башку!
И нет башки! – вон она, в упряжке пионеровой…
Ах, Пионер, душа!
Душа!
Я, не долго думая, Сергей Петровичу
В грудь розочку воткнул –
из марочна портвейна –
Да повернул, да стал наверчивать!
Пока тот заорал, Полина – оба глаза ему нахрен!
Трезор с Му-Му вцепились мне в остатки кадыка,
Тайга и Отгадай мне кисти оторвали,
А сам Петрович, лютый Пионер,
Достал, бог весть откуда, револьвер
И чашки мне коленные…
Боль нестерпимая!
Так он, гадёныш, пользуясь, гад, тем,
Что занят я… Он, гадёныш, дом поджёг!
Бензином! И меня туда – в бензин, в гостиную…
Ладно, потерплю…


Тут Пионер, зверюга, запрягает… и – вон!
Собаки мчат!..
Какой же русский такого вот не любит!
Из пионеровых глазниц
Торчат полинова башка и обе лапы…
Мою башку – Сергей Петрович
Вознёс на топоре, как царскую державу,
И машет ею, что твой Романов на параде…
Тоже мне, феодал несчастный!
Такие-то вот и домахались в оно время…
И, ёшкин кот, ведь, ни один не сел!
Да? Да!
Ни один!
Народ терпивый…
Как опарыш.
Прав Бродский – хоть бы кто стекло разбил какое.
Какой-нибудь мужик.
Так – из говна становятся мужчиной…
Нет. Терпят до конца. До дьявола Ульянова.
Царь, прокурорские, полиция, суды…
Столоначальники –
От ЖЭКа и до министерств и канцелярий…
Банковская гнида…
А, что всего опасней – ящеры из Безопасности.
В чём, спрашивается, безопасность? Ась?...
Три раза на столетье идёт каток по царству!..
А чем другим несправедливость и не лечится...
Безопасность...

Их посадить бы в оно время.
Их – всех до единого…
В процентном отношении –
Один Процент, всего-то…
От батюшки-царя до секретарши в ЖЭКе – Один Процент.
Всего Один! Всегда!
Посадить заради Девяноста Девяти на вечну каторгу –
Не на блатняк библиотечный до амнистиии! –
На вечну! каторгу!
Тянуть дороги.
С запада – на океаны дикие,
С севера – к морям античным, голожопым…
Железные, бетонные, нано-угле-пластиковые –
Сквозь горы и овраги, и…
Уран –
Зубами выгрызать четырнадцать часов, без выходных…
А на ночь – сосновая доска с подстилкой…
В бараке лютый холод, крысы лезут в пах – согреться…
Пернатый на параше плачет –
От семени закаменевшего
Дупло горит…
Сто свадеб на день, без выходных…
Несчастный. Несчастные. Несчастье. Навсегда…

Прав Бродский – говно, не мужики.
Витрину не разбил никто.
Народ терпивый…
На сутенёршу – девяносто девять шлюх.
Бабье царство.
…кто тебя
усеял мёртвыми костями?
Да уж не Бродский…


– Что, Андрей Михалыч, приуныл?
Вот мы и дома! – кричит разбойник Пионер.
Мы у него в овраге. Быстро.
– Ты знаешь, – говорит Сергей Петрович –
           (и аккуратно так –
           мой головень на пень…)
– Хотел я из башки твоей уху варить собакам,
Да передумал.
Весь вечер и всю ночь читать я буду.
Свои стихи – тебе… дружок…
– Вот же, сволочь! – плююся я.
– Успокойся! – хохочет Пионер. – Читать-то…
Буду я тебе… вороньей головой! – и уж до слёз хохочет.
– Вот же, сволочь! – плююся я.
Тут из его глазной дыры Полина клювиком так:
– Засентябрило!..
– Вот же, сволочь! – заёрзал я на пне.
– …Лист повял… –
и из второй глазницы так коготками: цыф-цыф-цыф…
Собаки просто радостью зашлись от выдумки хозяйской…
– Вот же, сволочь! – плююсь я кипятком…
А сам припоминаю устройство колеса. И дыбы.
А сам припоминаю устройство колеса. И дыбы.
А сам припоминаю устройство колеса. И дыбы.

В это время догорел мой дом –
Сгорели мои ручки, ножки, рёбры…
Легче стало.
Ладно, изверг, валяй. Послушаем…


Что ж!
Сражения с подонком Пионером –
Потрясают!
И…
Мне хочется, читатель мой,
С тобою попрощаться на этой светлой нотке…
И уверяю –
На шконке в бабьем царстве
Меня ты не увидишь!
Будь здоров, прощай!
;)))



===================

Послесловие

Док. №1

«…как если тайна вскрыта наспех
          охотничьим ножом…»




Док. №2

     «Начальнику Духовной Канцелярии.
     Ваша Светлость!

     Это  последний  стих  Андрея  Михайловича,  с  которым
трагически обрывается его Вечная Жизнь.
     По иронии судьбы, сто лет тому назад, именно с этим же
самым стихом трагически завершилась и его  Земная  Жизнь.
     Мы, Духи Истины, признаться, очень боимся этого Роко-
вого  Стихотворения, которое есть нечто большее, чем прос-
то сочетание слов, ритма, рифмы…
     Кому неопытному,  на первый взгляд,  на первое прочте-
ние,  оно может показаться красивым  –  красивым и только.
Но это не так.  В нём – тайна.  Тайна  скрытная,  злокознен-
ная. Дьявольская перспектива, уводящая доверившихся – из
Красных Теремов в Колодцы с Тёмною Водой…
     Проще всего  –  было бы  навеки  уничтожить  этот  стих,
эти Проклятые Две Строки. Но мы – Духи Истины.  А Исти-
на состоит в том, что этот стих есть. Он – есть.

     Ваша Светлость!  Будьте  осторожны  при  прочтении.  А
ещё лучше  –  и вовсе не читайте.  Ибо  велика  вероятность,
на  Все Сто Процентов  велика вероятность того,   что с пос-
ледним словом  Вы  улетучитесь  куда-нибудь  в  Тартарары,
совершенно несовместимые с Вашей тонкой природой.
     Надеемся, пояснительную записку Вы прочтёте первой.
     Не оставьте нас сиротами!
                С глубочайшей надеждой,
                Духи Света –
                Андрей, Михаил, Сергей и Пётр.»



                конец


.