ИРЛЯ

нет ночи, если посмотреть на всё другими глазами.
физиологически - они трезвы и после сна.
психологически - простое внушение.

соседи погасили музыкальные инструменты,
женщина перестала кричать на кота,
напротив погасли все окна, закрыты все двери,
дети давно уже спят в своих белоснежных и тёплых постелях.

я многое помню.
мы были в Третьем Риме, купили билет в Третьяковку.
Нулевой - потому что я студент.
Мы шли мимо картин, мы видели Иисуса:
"Мы остаёмся одни в этом мире.
Бог просто устал нас любить".
Мы говорили, не видя искусства, став
частью его на несколько часов без отсчёта
действительного времени до древнерусских границ.

Мы спускались в метро, мы жили там подземной жизнью.
Я помню глаза, изучающие моё черное пальто и синий шарф.
Я помню ветер из тоннеля, я чувствую его здесь,
сидя взаперти меж вражеских границ,
как аппендикс, что убирают во время операции от тела.

Мы пили лимонад, смеясь и "пьянея",
Мы делили марки на двоих, чтобы слать
друг другу письма из разных точек соприкосновения.

Мы не знали ни карт, ни русского языка, чтобы спросить о поворотах.
Нас вели глаза, один лишь Бог знал ту дорогу.
Мы шли. Я спотыкалась, материлась, а ты смеялась,
ведь маты мне не к лицу - слишком нелепо.
А я не боюсь быть собой при тебе.

Мы расставались, когда я бежала в дождь,
потому что Лермонтов пленил моё сердце -
тот музей, его квартира, а перед ней лежащий вальяжно Александр Сергеевич,
не боящийся ни грома, ни бешеного ноябрьского
града с серого московского неба.

Мы пили много. Мы пили много красного чая,
который сделать могли бы и дома, снизив цену
рублей так на двести.
Но очарование нашей редкой встречи окрашивалось
в эти несчастные и холодные деньги
при наличии совершенно пустых карманов.

Прошёл уж год, а помню всё.
Живу в дорогах из города в город.
А сейчас конспекты пишу, прогуливая ночью
несуществующий сон.