И под рябиной, смертно-огневой...

Пейзаж с весами



Шуршат ворОны жухлою листвой,
и под рябиной, смертно-огневой,
белеют снега нищенские горсти.
Зима идёт. А с нею снова гости -
свои чингизы со своей уздой...
Тоскливо под славянскою звездой,
хоть это и обычнейшее дело...
Земля едва в ложбинах побелела,

но стужа полной чашей пролилась
на жёлтый лист.
Черней, чем власть и грязь,
вороньи шайки долгими часами
копаются химерными носами
в пожухлых ворохах былой красы.
Держу в руке - не удержу - весы:
горчит душа и тянет крылья к дыму,
и тщится пережить вражину-зиму...





*  *  *


Сон мой сбывается наполовину -
нож повитухи сечёт пуповину,
кровь на пупке запеклась.
И всё туманится, не уставая,
сон первородный. И связь продлевая,
вьётся язычества вязь.

Ты, нежнолика и светловолоса,
алого рта оживившая розу,
вновь окликаещь меня.
Чую, как в холод мой входят сквозь чакры
волны-флюиды твои, микро-, макро-
протуберанцы огня.

Тянет к тебе меня, тянет недаром. -
Что-то заварено, знать, кашеваром,
знахарем тайных полян.
Пышет над пламенем зелье хмельное,
дышит, колдует ведун надо мною...
Не оттого ли я пьян?

Сон мой сбывается наполовину:
в зарослях нежных шиповников сгину.
И, приближаясь к богам,
роза темнеет пунцово, кроваво...
Силу, доспехов тяжёлую славу
брошу к легчайшим ногам.