Кажется примерно так строилась речь какого- то шиз

Сто лет- один обед.
Заупокойный обет.
Извините за подавляюще угнетенный бред,
За отсутствие радости и солнца,
Открытого чистого оконца,
Безоблачного мирного просторца,
Нововыкрашенного голубого заборца,
Безбрежного радужного ветерца;
умоется
перед сном
каждый раз покоится
мягким камнем лежащая, улыбающаяся затворница,
Как молодостью освобожденная покойница,
Всех со смехом позабывшая,
не стертая из памяти с людьми паровозца,
переехавшего житницу бесконечного уродца.

Они смотрели и молчали,
дальше ехали,
Изредка слезы бросали
камушками в замутненные лужи.
Никто не был готов к весенней стуже.
Когда дул мороз, они язычески смотрели и молили уснувшее солнце,
Чтобы оно открыло им свое световое, запотелое теплом, оконце;
А кошки выли на старовыкрашенном голубым заборце,
Не будили свежевымерший труп улыбающейся молодостью затворницы.
Небо днями будило влагу дождевой слезности.
Оттого росток прорывался- его тут же стопой заминали в почвенность.
И никто не чувствовал настоящую родственность,
когда все смеялись,
невозможно было говорить об одиночестве,
Было стыдно делить , когда дети рылись в песочнице.
Когда они вырастали- закрывались шторы,
запирались заборы,
замыкались калитки,
слизью листву освежали дождевые улитки.
Они замыкали их на сотни замков,
забивали их,
проклинали их
за необратимо неизбежное взросление.
А стыд носил траур. На сырых ветвях,
виселицами олицетворяя слезы,
телами символизируя неподвижную тяжесть
тех, кто не стерпел.
И в поле скот минутой промолчал.

Все то Бог терпел.

04.06.11

(Bethlehem- Gar Albern Es Uns Totgebar)