Поэма. Чёрный ветер

1. Елецкая крепость.   Сотник.


                август  1606  года

               
На небе звёздочки – огни сторожевые…
Глаза открыв, уже он не заснул.
Сомненья жгли, как раны ножевые,
В мозгу стоял от дум нелёгких гул.
Раскрыл окно во двор, сойдя с постели,
Испил воды, прошёл и сел к столу.
Лампадка свет давала еле-еле
И тень её плескалась на полу.
Ворвался воздух свежий и бодрящий,
Остатки сна развеялись вконец,
Луна в окошко жёлтый глаз таращит,
Тревожно спит бунтующий Елец…

Война гражданская пылала злая
Впервые на святой земле Руси,
На прочность и на веру, проверяя,
Обильно её кровью оросив.
Не первый год война и не последний
Пожнёт богатый смерти урожай,
И долго будет от границ соседних
На Русь нестись разноязыкий лай…

Полгода не слезал с коня Истома,
Поверив, что царевич Дмитрий жив,
Примкнул к нему, оставив близких дома –
Законному наследнику служить.
И всё казалось просто и понятно;
Вот друг, а тот попутчик, этот враг…
И ходу не было уже обратно,
Попал в тенёта бунта словно птах.
Кровищи пролилось тогда немало,
В сраженьях, стычках, просто по злобе
Почти во всём участье принимал он,
Вручив себя поводырю-судьбе…

«Соседи из дворян, как я, роптали
Ругали меж собою почём зря
Порядки, тягло, что всем жить мешали,   
Бояр в престольной, батюшку-царя…».

          ………………….
               
Покойный Годунов, крови татарской , 
К тому же худородной,  душегуб,
Вельми себя измазал кровью царской,
Не всеми почитаем был и люб.
Престол забрал насильем и обманом,
Потворствовал в торговле чужакам
И для родов он многих стал тираном,
Стремился вольницу урезать казакам.
Мстиславских, Шуйских, Старицких и иже,
Ничтоже не сумняшеся губил,
А тех из них, кто в царство это выжил,
В углы медвежьи тайно проводил.
Скуратова  Малюты  зять, сподвижник,   
Опричниной пропитан весь насквозь,      
Не брезговал наветов суть облыжных,
Не без него броженье началось.
И всё же хоть лукав зело был нравом,
Умом и ловкостью в правление блистал
И склонен был суды вершить по праву,
Наказывал мздоимцев и кто крал.
Широких планов и благих стараний…
Хотел в земле порядок навести,
Но мало было лишь одних желаний.
Возможно ль, закоснелость разгрести?

Любых правителей всегда ругали,
Как было в прошлом и как будет впредь.
Кого на плаху, а кого свергали,
Когда невмочь бесправие терпеть.

.         ………………..

«…Налоги и поборы так душили,
Что впору было взять и убежать
Куда глаза глядят, всё бросив, или
Коня седлать и саблю обнажать.
Царю отдай, свои засыпь сусеки,
Крестьянину оставь на закрома,
Но хлеба не родилось так, чтоб реки,
А впереди несытая зима…
А тут два года мор  валил людишек –   
Немыслимые сотни полегли!
Амбары царские зерном под крышу
Набитые и… те не помогли.
Подушно прежде (жив отец был) брали,
Теперь же с десятины всё мели,
Дворянские поместья разорялись,
А мужики в другие земли шли.
В обельных землях  податей не знали, 
Монахи и боярские чины 
В своих угодьях беглых укрывали
В лета урочные  до сей войны.               
Венёвский дворянин – сосед не дальний,   
Такой же горемыка, как и мы,
Рассказывал об участи печальной,
Поборами дошедший до сумы…».

Набросивши на плечи безрукавку,
Истома тихо вышел на крыльцо…
Бродячий пёс за изгородью тявкал,
Дымы курились весело столбцом…
Вздохнул и с хрустом потянулся телом,
Поправил безрукавку, запахнул….
Луна печально и не ярко тлела
И медленно катилась за Сосну.
«Листва желтеет…  Осень на пороге…
А там и мухи белые пойдут.
Не уж то просидим вот так в остроге?
Обложат крепость, глазом не моргнут…»,-
Подумал обо всём и как-то разом,
Опаска  возникала, не просясь.
Одним всё может измениться часом,
Беда давно за ним везде кралась.
На улице возня меж тем возникла,
На время отвлекла его от дум.
Дежурившего стражника окликнул,
Тот быстро прибежал на зов и шум.
«Кого ещё нелёгкая там носит?» -
Спросил спокойно сотник казака, -
«В часы такие вряд ли чтобы в гости…
Проведай-ка, сходи наверняка.
Спроси там:  кто, зачем, откуда?
Посланцы от Ивашки может быть.
Я жду их от него здесь больше суток,
Вели ко мне, не медля, проводить».

Во двор приезжие вошли с конями,
Вели за повод их, уставших, за собой,
В пути до пены, видно, загоняли 
И вид у тех был… только на убой.
«Немалый путь, однако, одолели….
К тебе, Филипп Иванович, из Кром,
С лица опали, лошади не в теле,
Не кончится, мерекаю, добром»,-
Посетовал казак, приведший конных
И сразу же к воротам отошёл,
А те, как надобно гостям, с поклоном,
Вели за здравицу с хозяином глагол.

«Закончилась, я чую, передышка,
Не с мёдом прискакали мужики,
Какие на сей счёт у них мыслишки?
Послушаем, что скажут казаки»,-
С усмешкой невеселою отметил
Мелькнувшую, на них при взгляде, мысль.
Вдруг вспомнились опять малЫе дети,
Жена…. « Давно, давно не виделись.
Проведать бы….  Уже  намеревался,
Дороженька далёко завела,
А, может, бросить всё? Навоевался
Да взяться за домашние дела?».

«Заходьте в дом, почто в дверях толпиться,
Попотчуем, чем Бог послал, гостей,
Пока же будет что вам есться, питься
РасскАжите про суть своих вестей»,-
Радушным жестом всех позвал он в избу
И следом, пропустив их, сам вошёл.
Накрыли по-простецки, без капризов
И сели, как положено, за стол.
«Поведайте нам, гости дорогие,
Какие срочные дела вас привели?
Хорошие заставили, плохие
Такую даль копытами пылить?».
Тут старший, оторвавшись от застолья,
Полез за пазуху и свиток протянул:
«Казак я, знаешь ли, хотя и вольный,
Но лично атаману присягнул.
Иван Исаевич велел доставить
И кое-что словами передать,
Что он поставлен, войском нашим править
И требует, что скажет, исполнять.
Поэтому сказал, чтоб ты к престольной
Полки свои готовился  вести,
Что хватит на хлебах сидеть привольных,
Пора и службу « царскую» блюсти.
Что в грамотке написано – не знаю,
Прочтёшь и сам поймёшь там, что к чему,
А завтра, коль ответишь, возвращаюсь.
…Письмом ли, устно передашь ему?».

Читал Истома и в лице менялся,
Играли желваки и глаз горел.
Прочтя, от свитка тут же оторвался
И возмущённо голос загремел:
«Да кто такой Болотников Ивашка,
Чтобы со мною речь вести вот так!?
Я кто, ответьте, тать лихой с ватажкой,
Холоп его, по-вашему, иль как?» -
Вспылил, поняв всё как приказ, Истома, -
«Здесь я решаю с кем, куда идти.
Запомни здесь, скажи там,  в Кромах –
Не вёслами галерными грести…».
Последние, казалось бы, не к месту
Слова прибавил, с умыслом сказал
И тон его при этом не был лестным,
Таилась в нём далёкая гроза…

Глаза всегда его с холодным блеском,
Бородка цвета ворона крыла,
А голос устоявшийся и резкий,
Волна в причёске лёгкая плыла.
Под взглядом этим многие робели,
Сникали тут же и гасили взор,
Испытывал людей в бою, на деле
И гнал не годных сразу словно сор.
Уже не юноша и лет пока немного,
Но ум и зрелость были налицо,
Всегда и сам протаптывал дорогу,
И множил всё, что нажито отцом.
По роду из дворян мелкопоместных,
Царям служили: прадед, дед, отец,
В округе слыл он сотником известным
И в деле ратном  тоже не юнец.
«В нём чёрт живёт, иль Бог за руку водит?» -
Судачили порою казаки,-
«Из рубок завсегда сухим выходит,
Царапины одни да синяки.
Жестокий, неуступчивый с врагами,
Чужого в руки сроду не возьмёт.
Товарищам, коль надо, помогает
И в драку лезет сам  и наперёд».

…Немного успокоившись, продолжил:
(горячим, дерзким сотник слыл)
«Но распрю  возбуждать – себе дороже, 
Не нужно здесь впустую тратить пыл.
Мы тоже знаем о большом отряде,
С Москвы намедни люди донесли.
И к вам идут войска не Бога ради…
Так что известья мохом поросли.
Стрельцы в полках  не неучи босые,
У всех пищали с боем на руках
И цели здесь их точно не благие,
И биться с нами будут не за страх.
Вот так и расскажите атаману,
Что встретим их по мере наших сил,
Чтоб вы стояли тоже без обману…
Истома никогда не подводил.
Поэтому напрасно не ропщите,
Не к вам мой гнев сегодня обращён…
Помолимся друзья, а Вседержитель
Поможет нам, кто в планы посвящён».
И через день посланцы ускакали
Чуть только свет ещё, по холодку,
И долго всадники вдали мелькали,
Придерживая шапки на скаку…

Людей набилось в крепости бессчётно:
Стрельцы, холопы, смерды, казаки…
И всех здесь принимали их охотно,
Записывали в сотни и полки.
Сюда бежали те, кто был обижен
Поборами, боярином, судьбой,
И каждый пригождался, не был лишним,
Ватаги приводили за собой.
С тех пор и появилась поговорка,
Елец, мол, всем ворам отец теперь,
Пустилась по хоромам и задворкам,
Прилипла.  Ей, как хочешь – так и верь.
Припасов зелья к пушкам, ружей много,
Отсюда «царь» готовился к войне,
Лжедмитрий здесь, с елецкого острога,
Хотел на Крым поход начать к весне.
Но планам не пришлось его решиться,
Вмешались: бунт, поляки, может чёрт…
Парила Смерть над Русью Чёрной птицей
И тень её маячит до сих пор.
Теперь же весь запас стал очень кстати,
Карательные Шуйский шлёт войска
И Воротынский едет сюда с ратью,
Так просто не отступится Москва.
Какой же царь в доверенных пределах
Позволит смуте голову поднять?
И даже очень, если б захотел он,
Ему не даст его верхушка – знать.
 
………………………………………..

Садилось солнце в пыль за горизонтом
И светом золотило, тракт, траву,
А тучи надвигались чёрным фронтом 
Заря подчёркивала грозную канву…

«Ан, видишь, как всё нынче повернулось,
Но кто же мог заранее всё знать…?
ПомнИлось, что удача улыбнулась
И было за что шею подставлять.
Но в мае «лжецаревича» низвергли
И будто знамя выбили из рук,
На лучшее надежды тоже меркли
Из-за интриг бояр московских, сук…
Витали слухи не царевич Дмитрий,
А беглый он монах, авантюрист,
Боярский сын, пронырливый и хитрый
И на руку не очень, бают, чист.
И мне по нраву не пришлась привычка
Пиры любить и ляхам потакать,
А мы при нём, как вроде для затычек
И можно как угодно помыкать….
А пани  эта,… из высокородных,
С мордашкой лисьей, похотью в глазах…?
Жила в утехах Богу неугодных,
Святые не смущали образа.
К тому же ей (какое святотатство!)
Прислали музыкантов в монастырь ,
Чтоб там она могла бы развлекаться,
А не читать жития и псалтирь.
Подумать ли кто мог, что ту девицу
Московский патриарх  своей рукой
Венчал на царство и нарёк царицей
По воле преднамеренной, дурной,
Он плюнет на каноны православья,
(вкусит она: и хлеба и вина),
Что может шага быть того лукавей?
Царица и невеста!?  Не жена.

Но дыма без огня ведь не бывает,
Не будь того, не станут поносить,
А правду он один лишь только знает,
Покойника уже не расспросить…».


               2. Шуйский


В самой Москве давно неразбериха,
Поэтому  в земле её разлад.
По всей Руси разгуливает Лихо…
Лицом в лицо, теперь на брата брат…

Второй там месяц Шуйский на престоле,
Ещё не осознал, что стал царём,
Не сжился он, покамест, с этой ролью,
Но шаг был сделан перед алтарём.
Пред  Богом дал он целовально клятву
Обид напрасных людям не чинить,
Но может статься, что и на попятную
Надумает да некем заменить.
Мечтая о короне властной тайно
И сделавши немало для того,
Его на царство вовсе не случайно
Из всех других назвали одного,
А люд московский был обескуражен:
«Без слова патриарха приведён,
С поспешностью невиданной посажен
Боярской кучкой на московский трон?!».
Соратники остались за спиною
(удобней оставаться им в тени)
И управлять, как вотчиной, страною,
А  перед ним врагов своих чернить.

Невзрачный внешне – хил и мал росточком,
Глазами слаб и плечи не в разлёт,
Волос остатки вьются над височком…,
Мельчал на нём, когда-то славный род.
Тщеславен, льстив, продажен, изворотлив,
Потомок Рюрика нижегородский князь,
Коль выгодно – становится угодлив,
А нет – затопчет, не погребав, в грязь…
Однако Шуйский был почти напуган,
Груз власти что-то не хмелил,
Забилась мысль настойчиво, упруго:
«А хватит ли ума на всё и сил…?
Опомниться не можем от раздрая,
И знать, и чернь взялись за топоры,
А вор Ивашка всюду собирает
Людишек низких в войско до поры.
От севера до юга Русь клокочет,
И несть бунтам на ней пока числа,
И трон под задницей не очень прочен
Кого ж на усмирение послать…?
Скопилась чернь в Ельце, доносят, в Кромах,
Что в помыслах у них - пойди, узнай!
И как во всём добиться перелома?
Сиди теперь и голову ломай….
Останки Дмитрия из Углича доставить
Велел в Москву всем людям напоказ,
О самозванце слухи поубавить,
Хотел придать ему другой окрас.
А тут холодный ветер с Дона дует –
Казачество готовится к войне,
На Круге на своём сидят, мозгуют
На чьей им выгоднее будет стороне.
Нельзя никак собраться им позволить,
Посольство бы направить, но кого?
Такое, чтоб могло толково спорить
Склонить их отложить, хотя б на год.
Приехать да с руками не пустыми,
А с порохом, подарками, свинцом
И речь вести спокойно, без гордыни,
При этом не терять своё лицо.               
 Бояре пусть на время, но умолкли,      
 А сети друг на друга всё ж плетут      
И смотрят через них прям, аки волки,
Не думая, в удобный час сожрут,
Не брезгуя, со всеми потрохами.
Не дрогнет нервом, сотворивши сё  – 
Лелеялась семейственность веками
И зависть с первенством ломали всё».

Мутили мозг, лишали равновесья,
Мешали спать насущные дела.
А их осталось… уйма! Хоть разбейся
И жизнь уже почти вся утекла.
Ухмылки, взгляды – те косые, вражьи,
Когда (он  помнил)  кликнули царём.
«Промашку дашь – взликуют и размажут.
Как шатко всё…  Кругом одно ворьё!
Нагие, Бельские да эти…Трубецкие,
А с ними присные от века навсегда.
Рогатки ждать ещё от них, какие?
И царской властью не закроешь рта.
Соперники мои во всех коленьях,
Им сызмальства втемяшили в башку
Что только их имеет важность мненье,
И действуют они всегда тишком.               
Но с ними надо мне договориться,
Чтоб жизнь наладить, бунт скорей унять,
Одни и те же всюду вижу лица,
Других на руку скорую, где взять?

Над паствой Гермогена  утвердили,   
Собором русских иерархов, на Руси.      
 Преклонных лет вельми, но в доброй силе
И верой крепок, мудр и не спесив.
И не было в одном ряду с ним кто бы
Принять мог этот православный чин.
За прямоту сей пастырь неудобный,
Но это лучше лживости личин.
На всё и вся своё имеет мненье,
В глаза всё скажет прямо, не смолчит.
Задачек много и для их решенья 
Сумеет к душам отыскать ключи.
Во днях его не сыщешь человека
Подобного ни образом ему,
Ни гласом, ни вопросом, ни ответом…,
Кому быстрее внемлют и поймут».


  3. Блокада.  Победа.

              (сентябрь 1606г.)

Гостей отправив, сотник кликнул старших:
Стрельцов, казачьих, земских вожаков,
Судьбой ведомых или так приставших,
Лихих, отчаянных  сорвиголов. 
В одеждах пестрых, разномастных:
От серых и до цветности любой…
Одни стрельцы в своих кафтанах красных
Являли целое меж них собой.
Держались казаки непринуждённо,
В повадках, жестах вольница видна,
В речах, оружье, яркой сбруе конной,
Для них привычная среда война.

Расселись, как могли, в избе просторной
Истома вышел в центр и заявил:
«Грозит нам Шуйский скорой смертью чёрной,   
И войско, нечестивец,  снарядил.
Я думаю, их встретить нужно в поле,
Не дать им оглядеться, отдохнуть.
Тогда мы князя сможем приневолить
Не все полки для боя развернуть.
Холмы, поля, яруги , перелески
Используем во благо для себя
Сегодня осмотрите всю окрестность
И местные пусть тоже пособят,
А завтра соберёмся, помозгуем
Какую силу им поставить супротив,
А сечи, я уверен, не минуем,
Так что готовьтесь, руки засучив».

Казак поднялся.  Взором всех окинув,
О саблю опершись, заговорил:
«Кумекаю, что ты уже помимо
Всех наших дум заранее решил
Кого и сколько вывести навстречу,
Кому остаться, в крепости сидеть, 
Чтоб в случае чего врага картечью
Могли горячей угостить успеть.
Путивль тебя поставил воеводой,
(царь Дмитрий был тогда ещё живой),
За ним, как ты, мы шли в огонь и воду,
Пойдём и нынче, сотник, за тобой,
Терять, понеже   нечего, сам видишь…, 
Коня лишь только, жизнь свою одну,
А ждать за тыном смерти своей, сидя…,
Да лучше я подпругу   подтяну…!». 
….Заёрзали зады, поднялся гомон
И воинство покинуло избу.
«Ну, коль совет прошёл вельми не комом,
То есть надежда обойти судьбу», -
Подумал сотник, стоя у оконца,
Смотрел, как уходили со двора.
Давно за полдень укатилось солнце…
И ни росинки с самого утра.

Вступать в борьбу с Судьбой – себе дороже,
Победа здесь всегда предрешена,
Она, не глядя, на ковёр уложит,
Под жест «туше» ударится спина.


             4. Воротынский


Полвека скоро князю-воеводе,
В опале был, помилован, пригрет,
Оставил память малую в народе,
Как деятель мятежных, смутных лет.
Зело слыл чутким к ветру настроений,
Род Рюрика – черниговская ветвь,
При Шуйском же он не был его тенью,
Своё изволил мнение иметь.
Сегодня он с царём единогласен,
Причины нет к расколу никакой,               
Но день придёт и спустит его наземь
С высот всевластья собственной рукой.
Объявит приговор ему боярский,
Сообщники в монахи постригут,
Нацелен будет сам на посох царский –
Взыграться аппетиту не дадут.
Почит он в бозе через два десятка,
Прервётся род по линии мужской…
Сей час же здесь – походная палатка
Да быт военный вкупе со слугой.

Писал дьяк думный быстро под диктовку,
Пером гусиным буквы выводил
Изящно и привычно вельми ловко,
К царю с письмом, закончив, затрусил…

…Стрелец дежурный скрипнул тихо дверью,
Войдя, бумажный свиток протянул,
Князь взял его и с чувством суеверья,
Присев, поспешно здесь же развернул.
«Нагой и Трубецкой побиты вором
Болотников за ними по пятам,
Того гляди настигнуть может скоро,
За них я медного гроша не дам.
Идут в Калугу спешно, там осядут,
Сынков боярских к делу призовут.
Тебе же, воевода, в стойле стадо
Держать! Из рук, не выпуская, кнут. 
Осаду не снимай, дождитесь мора,
Запасы кончатся – на пузе приползут,
Вяжите всех смутьянов без разбора,
Там с корнем вырвать надобно бузу».

 «Осаду снять, уйти? – ударят в спину,
Сидеть и ждать, и скрадывать как зверь,
И чахнуть от безделья и рутины?
А приступом не взять уже теперь.
За тыном крепостным не лыком шиты,
Такие же стрельцы и казаки.
И в бой идут без страха и открыто,
А с ними купно злые мужики.
Числа их там никто не знает точно.
Склоняюсь, что поболе, чем нас здесь,
Острог зело сработан этот прочно,
Людей у стен поляжет… и не счесть.
А войска моего со мной пять тысяч,
Пополнить некем, неоткуда брать
И могут, не дай Бог, ещё раз высечь,
Когда начнётся паки   эта брань. 
Кормиться людям нужно ежедневно?
А жрать они…, прости меня Господь!»,-
Ронял слова в сердцах князь гневно,-
«Посулами сыта не станет плоть.
И так уже продукты на исходе,
Обозников повсюду посылал,
Тащили всё, что было в огороде,
Сентябрь – мужик уже почти собрал.
Овса коням, где взять, скажи на милость?
В округе деревеньки не густы , 
Одёжка на стрельцах поизносилась,
Здесь хошь -  не хошь – невольно загрустишь.
Но мысли эти громко вслух не скажешь
Ни людям, ни тем более царю,
Он, видишь ли, свои узоры вяжет
И ждёт, когда победой одарю.
А, если верх возьмёт вся эта свора
Людишек подлых? Будет, что тогда?
Опять слёз реки, кровь и споры,
И снова бесконечная вражда».

             …………………

Тяжёлой выдалась на редкость сеча,
Немало полегло от пуль стрельцов,
С уставшими полками в самый вечер
Истома появился под Ельцом.
Вернулся он и заперся в остроге,
Побит был, но ещё не побеждён…
И верх взять друг над другом без подмоги
Не в силах ни одна из двух сторон.
Царёву рать изрядно потрепали,
В смятенье Воротынский пребывал,
Когда своих убитых посчитали,
То понял, что пока здесь проиграл.
И князь решился только на осаду
Засевших в крепости, измором одолеть
Да так, чтоб жизнь там оказалась адом,
Отбить охоту бунтовать им впредь.

Но в крепости вельми не бедовали,
Потуже затянули пояса,
А шалости и кражи пресекались
Публично в поученье на глазах.
Мятежники зализывали раны,
Убитых отпевали по церквам,
Как вырваться придумывали планы,
Как вылазки устроить по ночам.
Со стен кричали колкие насмешки
Их сдабривали матерным словцом,
Грозились дать всем шуйским на орешки,
А «шубника»   помазать гов-цом.         
Постреливали изредка из пушек,
Но пушечное зелье берегли,
Не избегали так же заварушек,
Ночами стены зорко стерегли.
Недели через две со дня осады
Дозоры задержали казака,
Скакал из Кром, устал и чуть не падал
И конь был измождён у смельчака…

«Эй, сотник, спишь?  Вставай, гонец примчался,
Секретом встречен, тайно проведён.
Видать из Кром, в полон чуть не попался,
На всех дорогах выставлен заслон».
Истома встал, потряс волос копною,
Протёр глаза и буркнул: «Заводи
И пусть он ждёт, а я пойду, умоюсь,
Вернусь, один оставишь на один».

«Ты, значит, из-под Кром от атамана?», -
Переспросил Истома казака, -
«Какая, видел сам, у нас охрана
Надёжная.  Пускай себе пока…
Один почто? Гляди, не побоялся
Попасть в полон к стрельцам, как кур во щи»,-
С иронией Истома засмеялся,-
«Но ты как ветер и… – ищи-свищи!
Скажи мне как дела у вас, но честно?
Помял, я слышал, сильно князь Нагой.
Осаду держит так же повсеместно
И вы, как вроде бы, в петле тугой…».

Слугу покликал через стену громко,
(а тот любил на лавке прикорнуть),
Сказал, возню услышавши в потёмках:
«На стол нам собери чего-нибудь».

«Помял»,- кивнул в ответ, вгрызаясь в мясо,
Продолжил, прожевав кусок еды:
«Теперь Нагой нам нынче не опасный,
Прислал Исаевич   узнать – как ты?
Намылить холку, сможешь воеводе
Иль так и будешь сиднем взаперти?
А время как вода в песок уходит,
Вам надо первыми удар здесь нанести.
Нагой и Трубецкой с остатком войска
В Калугу подались, менять штаны
И ты зело за них не беспокойся,
Они уже совсем не той цены».
Молчал Истома, а затем ответил,
Негромко вслух пытался размышлять,
Выказывал гонцу доверье этим,
Велел слуге старшин к утру собрать:
«Ну, что ж, и мы вздохнём тогда свободней,
Понеже помощь князю не придёт.
Обсудим весть твою, гонец, сегодня,
Ударим там – противник, где не ждёт.
Куда пойдём – решим потом на месте,
Москву пока нам в лоб сейчас не взять,
Людей не хватит. Шуйский этот, бестья,
Не станет просто так сидеть и ждать…
А ты скачи назад без проволочек,
Когда под утро самый крепкий сон,
Из крепости как мышь тишком проскочишь,
Коня в пристяжь возьми, сгодится он».

Наутро собрались в избе Истомы
Стрелецкие, казачьи вожаки,
Услышав новость о победе в Кромах,
Шумели: «Кончить игры в поддавки!
Чтоб завтра же, за день и ночь успеем,
Всё воинство в один кулак собрать,
Напасть врасплох, пока заря не рдеет   
И… поминай нас, князюшка, как звать!».
«Кончай галдеть!»,- одёрнул громко сотник,-
«Пороть  горячку будете не здесь,
Не уж то есть средь вас такой охотник,
Чтоб, голову сломя, под пушки лезть?
Ну, что молчите? Знамо дело – нету
И я о том же молвить вам хочу,
Подумаем, как следует.  При этом
Себя на место князя ставьте чуть.
Поэтому….
…На третий день, сказать вернее утро,
(туманы росные ещё в лугах)
В час сонный и рассветный, сизо-мутный,
Уже все люди были на ногах.
Палить костры и факелы не стали,
На стенах лишь привычные огни,
Полки мятежников стояли, ждали,
Проходы меж домами, заслонив.
Ворота, словно крылья, распахнулись,
Стрельцы сначала канули во тьму,
За ними следом конные нырнули,
Потом и земство в эту кутерьму
Приблизившись на даль полёта пули,
Стрельцы открыли дружную пальбу
Казачьи сотни лавой развернулись
И начали кровавую гульбу…

…Народ горохом высыпал наружу
И в поле кинулся искать своих:
Отца ли, друга, сына или мужа
Среди убитых многих и живых.
Погибших всех до вечера таскали,
Отпели и придали их земле,
Над ранеными бабы хлопотали,
Над всеми и чужими в том числе.
Свои, чужие… – НАШИ! Христиане,
От крови и от плоти русаки!
Посадские, холопы, горожане,
Стрельцы, бояре, смерды, казаки…

…«Ну, ладно мужики. Поржали, хватит!
Давайте думать дальше нам куда?
Чего сидеть без дела, время тратить,
А, может быть, за князем по следам?»,-
Сказал стрелец в кафтане нараспашку,
Толкнув рукою рядом казака,-
«Как браги не допив, оставить чашку…
Намнём ему, как следует, бока!».
«Ты прав»,- заметил вдруг стрельцу Истома,-
«Но сделаем чуток совсем не так…
Очухаться не дать им от разгрома,
Теперь для князя и щелчок – кулак,
Поэтому пошлём отряд за ними,
А силы главные направим на Рязань.
Я, думаю, она нас не отринет,
Согласна будет дружбу завязать.
Порукой в этом станет нам Сумбулов ,
С людьми своими к нам он перешёл,         
Когда бежал князь-воевода в Тулу.
Остался князь наш гол аки сокол…
И нам спокойней, мы им не обуза,
Другие к нам, так думаю, примкнут,
Одним к Москве? Не вышло бы конфуза…
Они там быстро, что к чему смекнут».

     5. Переяславль – Рязанский

          октябрь 1606 года

Проворно в трапезной сновала дворня,
Готовила гостям к вечере стол,
Прокопий Ляпунов слыл хлебосольным
И жизнь свою не схимником  провёл.
Годов ему, хозяину, под сорок
И ликом свеж, без рыхлой полноты,
Степенный, но в решеньях будет скорый,
Не носит, как другие, бороды.
«Эй, Митька! Глянь, поди, паршивец,
Не гости ль к нам подъехали уже?
Шустрей давай! Всё спишь опять, ленивец!
Вот выгоню, возьму ужо взашей», -
Согнал слугу с насиженного места
И тот вразвалку выбежал во двор,
Вспылив, хозяин в морду Митьку треснул,
Шлепок пылал на коже, как костёр….
За тыном у ворот топтались люди
Оружные с конями в поводу,
Подняв запор и навалившись грудью
Слуга открыл и ждал, когда войдут.
Их пятеро и все держались кучно –
Истома,  сотоварищи за ним,
С хозяином здоровались поручно,
С поклоном уваженья поясным.
Боярин поманил к себе холопа:
«Возьми коней, сведи, задай овса,
Понял? И нечего глазами хлопать,
Иди, не стой! Потом проверю сам…».

... Лежала ночь, укрывшись чёрным пледом,
Мерцали в россыпь звёзды-угольки,
Застолье мирно тешилось беседой,
Давно так не сидели казаки.
Пытливый взор он чувствовал весь вечер
Прокопия – напротив тот сидел.
Откинулся, вздохнул, расправив плечи,
Спросил с ухмылкой хитро, поглядев:
«Почто, как девку, щупаешь глазами,
И речи длинные к чему ведёшь
Понять хочу, а ты всё ускользаешь…,
Вокруг да около силки плетёшь.
Пытаешь-то почто меня, хозяин?
Я весь перед тобою на виду.
Давай со мной, Прокопий, не с окраин,
Что знать ты хочешь? Может, снизойду.
В одной упряжке – так вот получилось,
Земной тебе за хлеб и соль поклон,
А чтоб неверие меж нами не сквозило,
Обсудим; как и что со всех сторон».

И Ляпунов от слов его холодных
Замялся чуть, застигнутый врасплох,
Неловкость сгладить чтобы, кружку поднял
Увёл в другое русло красный слог:
«Наслышан о тебе…, вельми наслышан,
Но чтоб в упор вот так – судьба видать,
Набил себе я в жизни много шишек,
Приходится с оглядкой доверять.
И время…, знаешь сам, ох, не простое!
Вокруг престола столько лет грызня,
Вельможные  в Москве друг друга кроют
И жизнь как в поле скошенном стерня.
Забыл Господь наверно нашу землю
И шлёт ей испытанья за грехи,
И разуму уже никто не внемлет,
И будто стали сразу все глухи…».

Прервал его Истома в этом месте,
Когда про Бога он – царапнуло внутри,
Невольно на груди ощупал крестик
И словом, не сдержавшись, укорил.
«Не нужно всуе так, Прокопий, Бога,
Не в нём причина общих неудач,
Я думаю, что в царских тех чертогах,
Поэтому повсюду стон и плачь.
Спроси ты мужика о том на пашне,
Когда с него придут три шкуры драть:
В казну, тебе, тиун себе в загашник,
А что потом с ним будет – всем начхать!»
Начало от земли берут раздоры ,
Хватаемся за меч или пищаль,
И ты не выдержал, дал тоже дёру,
У трона ссорятся – чубы у слуг трещат.
И я, и ты – мы все тут не простые
И каждый одеяло норовит
К себе тянуть… Бориска, царь постылый,
С него пошло, что Русь опять в крови…».
Впервые вслух сказал о том, что думал,
Что дни и месяцы так мучило его,
В нём тот, другой, уже недавно умер,
А новое рождалось нелегко.

Смотрел Прокопий пристально и долго,
И щёку подперев, заговорил.
Как старший, говорил солидно, с толком,
Стараясь не обидеть, вдруг спросил:
«Кто войско поведёт, ответь мне, сотник,
Иль порознь каждый выступит сейчас?
В одно свести, не будет ли угодней?
И время есть для этого как раз.
Стремиться верх взять над тобой не буду,
Как сход решит – тому так значит быть,
Чтоб не рождать ненужных пересудов,
Чтоб чёрт те, кем промеж людей не слыть.
Давай на днях ближайших всё устроим,
Чего нам тут кота тянуть за хвост?
Всего-то воевод нас только двое,
Кому-то всё равно доверят пост…
…Мои угодья тоже погорели,
Насчёт крестьян с тобой я соглашусь.
Громили всех и ноги мы успели
Едва-едва…, не чаял, что спасусь.
Но скинем если Шуйского с престола,
Начнут крушить бояр по всей Москве
И наш с тобою век не будет долог,
И к нашей подберутся голове.
И драка предстоит уже нам с ними»,-
Продолжил мысль Прокопий излагать,-
«Для черни мы останемся чужыми,
Озлобившись, не станут разбирать…».

Была причина жечь его поместье,
Забыл, шельмец, как земли отнимал
С любимцем царским   и Захаром  вместе,
Подлогом и обманом разорял.               
Сейчас он пожинал, что сам посеял,
Так с кем же Ляпунову по пути?
Детей боярских – не его ль затея
Поднять и против власти возмутить?
Отца бояр в Михайлове убили,
В Зарайске следом головы снесли,
А проще говоря, им просто мстили
За то, что службу царскую вели.
На добрую слова упали почву,
Застряли там и вскоре проросли
(здесь каждый выбирает в одиночку)
И в стан врагов вчерашних привели.

Прислушавшись невольно к разговору,
Почувствовав, что привкус не с медком,
Угасли речи, шутки, смех и споры,
Умолкли все, сидел кто за столом.

                ……………

Народу уйма собралось у храма,
Все ждали, что решит служивый люд,
Подобного не знала площадь гама,
Творила тут же позаглазный суд. 
И спорили, и веско говорили…,
Истома люб, кому-то Ляпунов,
Резоны им в поддержку приводили,
И там, и там хватало крикунов.
Рязанцы за Прокопия стояли,
Мол, возрастом он старше и умом,
А кто с Истомой путь прошёл с боями,
Настаивали только на своём:
«Мы съели с ним не меньше пуда соли,
Умён, надёжен, хоть и молодой,
А вашего никто не видел в поле,
Не верим!  Будь он трижды золотой…».

И на подворье шумно Ляпуновых,
Страстей накал накатывал как вал,
Когда устали спорщики, взял слово
Собранья старший, усмиряя гвалт:
«Полдня уже без отдыха  решаем
Кому здесь старшим быть из них двоих,
Потоком слов впустую хвалим, хаем
И делим на чужих и на своих,
А завтра нам плечом к плечу сражаться,
Уверен – это не последний бой.
Зело прольётся крови нашей, братцы,
А мы тут лаемся промеж собой»,-
Щунял сынов боярских старый воин
И те в ответ ни слова супротив,-
«Принять сей пост, лишь тот достоин,
Кто опытней в делах таких, сметлив.
Прокопий Ляпунов хоть уважаем,
Годами выше, саном, чем Пашков,
Но старшим видеть над собой желаю
Истому, сотника из войска туляков.
А ты, боярин, - глянул на рязанца, -
Обиду вон! Для дела нужно то,
Истома тоже не из рода оборванцев,
Уменьем ратным наделён при том».
Внимательно Прокопий слушал речи,
Чуть хмурился, с усмешкой иногда
Да пальцы в кулаки сжимал  покрепче,
Не всем ласкает ухо прямота.
«Да, что там, право! Пусть себе бушуют,
Сегодня он, а завтра буду я,
А свято место, знаю, не пустует,
Во всех трудах земных Господь судья».

        6. Село  Троицкое-Голочёлово   
      
         начало октября 1606 года

Село немалое с домами по порядкам,
В слободках не по две и три избы…
Чернели зябью убранные грядки
За редкими жердями городьбы.
Людей нигде: на выгоне, задворках…,
Как будто жизнь здесь вовсе замерла.
Кусты чернели всюду по пригоркам,
Осенний лес стеной левей села.
Церквушка, тёсом крытая, торчала
На видном месте, рядышком погост
Да Троицкого храма величаво
Стояла колокольня в полный рост.
Обитель женская за тыном невысоким
Ютилась на окраине села,
Как путник на дороге одинокий,
Тропинка к ней под липами легла.

…Обоз тащился, сдерживая войско,
Хотя для конных было всё одно:
Сухим ли тракт был, грязно-скользким,
Повозкам же совсем не всё равно.
Коломну по дороге «взяли взятьем»,
Оставили разор велице в ней,
Пограбили, пожгли бояр, как тати
И дальше двинули своих коней.
Осенний день дождлив и сер, и скучен,
Устали кони, люди не бодрей
И небо беспросветно в хмурых тучах,
И ночь не за горами на дворе…

 «Помимо этой, нет дорог проезжих,
Поэтому села не миновать…   
Из сведений известно самых свежих,
Мстиславский здесь нас станет поджидать.
Григорий , конные пошли разъезды 
Пускай осмотрят всё, как есть, окрест,
На самом деле что там – знать полезно,
Не влипнуть бы, не нужно нам чудес».

«…Так сколько, говорите, вёрст осталось…
Пяти не больше и уже село?
И войска перед ним стоит немало?
И пушек видели у них зело?»,-
Пытал вопросами Истома конных
И те в ответ кивали головой,
«Понятно», - вдруг вздохнул он облегчённо,-
«Готовится нам в этом месте бой».


…Устроили у Северки   ночёвку, 
Телегами, как тыном, окружив
Открыто безо всякой маскировки,
Поставили дозоры – сторожить.
И вечером, когда войска заснули,
Собрал к себе Истома всех старшин,
Шатёр его гудел как будто улей:
«О бое завтрашнем давай решим.
Подумали, как действовать мы станем?
Мстиславский – воин битый, не простой.
Был первым он при взятии Казани
Гирею , хану, взгрел он под Москвой. 
Не взять его одним лихим наскоком,
Обманом бы суметь, да только как?
И речка впереди – ещё морока,
Людей пошлите, броды отыскать».
«Нашли мы броды»,- глас подал Григорий,-
«Там речка узкая совсем, – ручей,
Я думаю, пройдём её без горя,
А пушки перетащим на плече».
«Добро!»,- кивнул ему согласно сотник,-
«Потом своих возьмёшь и часть стрельцов,
Московским в тыл поскачешь, где пригодней
И весть оттуда нам пришлёшь с гонцом.
А мы, Прокопий, двинем по дороге,
И тихо встанем против шуйских войск,
Осмотримся на месте без тревоги
И с божьей помощью завяжем бой.
Когда их коготь весь увязнет в схватке,
(смотри, казак, момент не проморгай),
Тогда и ты наступишь им на пятки
И пушки сразу, сможешь если, отсекай».

Внимая речь, сидел Прокопий, слушал
Покамест, не встревая ни во что.
Истома сам молчание нарушил:
«Прокопий, до сих пор молчишь почто?
Кто против если – скажет пусть причину,
Другие планы есть на этот счёт
Пока пред вами рисовал картину,
Не выслушав, всех загодя вперёд...?».
Галдёж подняли дружный, но негромкий
В поддержку слов и мыслей вожака…
Дрожал огонь свечи пугливо-ломкий
И воск трещал, оплавившись, слегка.

А утром, вместе с зорькой, спозаранку,
Оставив, что мешало бы в бою,
Без лишней суеты и перебранки
Полки Истомы двигались в строю.

Мстиславский не учёл манёвр Истомы,
Хотя в сраженьях был не новичок.
Потом поймёт он в полной мере промах,
Когда наступит от разгрома шок.
Когда на поле сгинут его рати,
А раненых… – им будет несть числа
Когда появится нежданно сзади
Сумбуловский отряд из-за села.
Висело солнце мутным красным шаром,
А грохот был сильней, чем от грозы,
И дым стоял как будто над пожаром,
И смерть давно забыла про часы.
«И бой «велице бых, и сеча злая»,
И «многое там множество» легло,
Разбойники и воры волчьей стаей
Набросились и били их зело».


                7.  Москва

                (ноябрь 1606г.)

Повсюду на Москве царит смятенье
И многие наладились бежать,
Труднее стало с хлебом и снабженьем,
Пугали слухи, что не удержать.
Роптали нищие, купцы, холопы
И «рознь велице» меж бояр была,
Того гляди Москву буза затопит,
Тогда уж точно ей огнём пылать.
И Шуйский нервничал  вельми и злился:
«На склоне лет… нашёл себе хомут!»,
В собор Успенский часто шёл, молился,
Хотя готов был, в общем, ко всему.
«Господь всемилостивый Бог наш, дабы
От града гнев святой свой отвратил,
Послал бы твёрдость в души людям слабым,
Разбойных кровоядцев усмирил».
С ближайшими боярами и знатью
Грозу пытался Шуйский отвести,
И слал навстречу вору рать за ратью
И письма, чтоб мятежников прельстить.
Но с севера Москва была свободна –
Дорога ярославская жила,
И вот по ней, пока ещё пригодной,
Толикой малою, однако, помощь шла.
«Господь не дай! Займут её вдруг воры,
Тогда и нам здесь всем конец придёт.
Навалит не сумняшес тр горы,
Взбесившийся от крови живоглот »,- 

Пашков, в достатке войска не имея,
Стоял у стен, не действуя почти.
Москва ж себя от Главного злодея
Старалась лихорадочно спасти.
Князья: Голицын, Скопин-Шуйский, Татев
У Серпухова, позже на Пахре
Болотникова сдерживали рати,
В Москву вернулись только в ноябре.
Людей в полки искали по «сусекам»:
«Дворян московских, стряпчих и жильцов»,
Любому были рады человеку,
Без разницы – с низов или дворцов….
Никто не знал доподлинно о планах
Разбойников – возьми они вдруг власть.
В подмётных письмах злобных, непрестанно
К расправе лишь над знатью чернь звалась.            
А что потом с державной Русью будет?
В ответах на вопросы – пустота,
Сейчас и здесь пока кровавый путь ей
Пройти придётся – быть иль перестать.


                8. Село  Заборье.

       октябрь, ноябрь 1606 года

Заняв село, повстанцы укреплялись
Стеною из повозок в два ряда,
Соломой в ней пустоты набивали –
На выдумку всегда голь не проста.
Водой мочили стену ту обильно,
Мороз ковал надёжнее брони,
Чтоб пушечный удар, порой, всесильный
Не мог вреда большого причинить.

Наснежило. Морозы прибывали.
Над избами стоят дымов столбы,
Во тьму ночную погружались дали,
Сугробов тёмно-синие горбы…

« К тебе, Филипп Иванович. Не поздно?
Но ты вельми, однако, не пеняй,
Привёл, вот, мужичка – зело он грозный!
Конём, cкаженный, чуть не сшиб меня.
Хотел узнать; куда, к кому, откуда?
А он набрал как будто в рот воды.
В потёмках, может стать, чего напутал?
В такую ночь недолго до беды….».

«Пускай заходит, глянем, что за птица,
За дверью будь, коль надобно – войдёшь,
Чем чёрт не шутит, можешь пригодиться,
Не знаешь; где уронишь, где найдёшь».

«Истома, сотник, будешь ты?», - с порога
Спросил вошедший, снег стряхнул и сел.
«Послушай, времени у нас немного
Но я б с дороги что-нибудь поел…
Тебе от Шуйского привёз письмо я,
Прочтёшь – подумай о семье своей.
Моё здесь дело, знаешь ли, восьмое,
Хотя негласное – в виду имей».
Уверенность и наглость поразили,
Пришелец вёл, как дома у себя,
Одежд простых вельможи не носили,
А будучи в гостях так не грубят.
Вспылил, но, странно, что-то удержало
Истому от желанья дать плетей
Да так, чтоб гостю не казалось мало
И помнилось до самых смертных дней.
Однако взял и стал, читать сей свиток,
На госте изредка задерживая взгляд.
В письме слова плелись шелками ниток
И кое-где вкраплялся скрытый яд.
Прочтя, спросил: «Не хочешь ли добавить?
А, если позову сейчас стрельцов?
Они помогут разбудить так память,
Что разом вспомнишь всех святых отцов.
Ты кто такой? Лазутчик, переметчик?
Какого рода, звания, кровей?
Почто я верить должен? Мне советчик
Один вот так же пел как соловей…».

«Ты, сотник, выводы не делай шибко,
В твоей я власти, Бог тебе судья»,-
Заметил гость, стараясь, скрыть улыбку,-
«Напомню лишь – в письме судьба твоя.
Моё же имя ничего не скажет,
Наверно сам всё понял из письма –
Не каждого из всех вот так уважат,
Последствия же могут быть весьма….
Скажу про то, что велено дословно
Касаемо тебя лишь одного.
Москвою Дон надёжно обусловлен,
Оттуда не дождётесь  никого.
В Смоленске, Вязьме местные бояре
Собрали рать велию против вас,
Разбоя вашего не убоялись,
И их полки идут к Москве сейчас.
С Двины, земли поморской, ей на помощь
Спешат стрельцов отряды на рысях,
О том я речь веду с тобой, чтоб понял,
Что с вами русская земля не вся.
Пример тому Сумбулов с Ляпуновым,
Ушли от вас намедни. Иль забыл?
А вин на них, как блох на псах, греховных!
Но царь не помнит зла и все простил…»

Последний разговор перед побегом
Ему соратников напомнил гость.
К нему пришли они, когда ночлегом
В одной деревне войско собралось:
«Уходите? Посулами прельстились?
И как теперь, прикажите, мне быть?
Не поздно ли за головы схватились
Однако?  Быстро же успели вы остыть.
Устали под моей командой что ли?
Так общество решило, не я сам.
Но дело ваше, как могу неволить!?
Не плакать бы, пришлось по волосам».

«…За вас, прося, в молитвах пребывает,
Московский патриарх всея Руси
И царь, Василий, лично призывает
Престолу вины   ваши принести. 
Тебе ли, воевода, дворянину
В одной упряжке с чернью воз тащить?
Когда ломать начнут на дыбе спины,
Тогда же не пеняй и не взыщи.
Так с чьей подачи кормитесь, Истома?
Москва же ни полушки   не даёт…   
Не шляхская купила ль вас корона?
Молчишь? Каков уж поп – таков приход….
Пора.  Я всё сказал, что мне велели,
Теперь осталось слово за тобой
И не тяни, Москва оценит в деле,
Но дважды платит, знаешь сам, скупой…

…Вели своим, чтоб вывели отсюда
Пока темно ещё, без лишних глаз.
Прощай, казак.  Увидимся – жив буду…
Господь всемилостив, аз есьм воздаст».


          9. Село  Коломенское. Раскол.

             конец ноября 1606 года

Конь шагом шёл своим, без понуканья,
А всадник будто бы в седле дремал,
Товарищи за ним на расстоянье,
Расспросами никто не донимал.
Истома вновь вернулся к разговору,
(он только что с Болотниковым был),
Приведший их, к глубокому расколу,
Ещё свежо горел в нём спора пыл….

…Болотников, не выдержав, поднялся
И, горячась, по дому закружил.
Истома не во всём с ним соглашался,
Как дальше быть почти уже решил….

«…А веры я, Истома, православной,
Хотя в Москве зовут еретиком
И Гермоген, наш пастырь самый главный,
В листах   своих грозит нам кулаком.
Почто же так? Ответь мне, коли знаешь,
А не за то ль, что мыслю не как он?
Хорош тогда, когда их не замаешь,
У Шуйского один для нас закон.
Я думы свои выстрадал не сидя,
За крытым белой скатертью столом,
За жизнь свою я столько горя видел!
Так что же, унижаясь, бить челом?

Наследного ты выбрать предлагаешь?
Охотников на трон не перечесть,
Но нужного из них не угадаешь,
Была трясина бы, а черти уже есть!
Поставит он везде своих подручных,
Потерпят с переляку, может, год,
А там опять напустят разных тучек,
Уляжется – по-прежнему пойдёт….
…И я когда-то щи хлебал не лаптем
По жилам кровь не рабская течёт,
Мы, взявши град, сполна за всё заплатим
Царю с боярами их кровью под расчёт.
От них, цареубийц, пошла вся свара,
Один не мил, другой не ко двору…
И жить хотят они по Правде старой,
Понеже наша им не по нутру….
Из нас найдём, кто сможет дело править,
Кто видел жизнь не с царского холма ,
Навеки мог Русь-Матушку прославить
И старой жизни вытравить дурман».

И вспомнилось застолье Ляпунова,
Те мысли, что Прокопий обронил…
Сегодня здесь быть в роли пристяжного?
Не сильно ли Ивашка  возомнил?!

«Уж не себя ли ты на трон сей прочишь?», -
Прервал Истома грубо вожака,-
«А, если нет, то за кого хлопочешь?
А гривны, чья даёт тебе рука?
Читал я грамотку твою намедни,
Сердитые слова в ней пишешь ты,
Чужие, но знакомые моменты,
Я вижу – разные у нас с тобой мечты.
Возвысишься, Исаевич, а следом
Державой смерды станут управлять?
К сохе бояр поставишь в поле с хлебом?
Тягло отменишь или станешь брать?
Крестьянин должен быть к земле приписан,
Дворянство службу царскую блюсти,
А думским и другим придворным лисам
Я сам не против головы снести.
Но в том, что хочешь ты, – уверен твёрдо?
В прилестных письмах тех угрозы лишь…
Хотя мужик ты жизнью зело тёртый,
Но сам всего не знаешь, а рычишь.
И кто тебя поставил надо всеми
Чтоб ты указывал, куда мне повернуть?
Телятевский   вручил коня и стремя? 
Решать ты волен сам чего-нибудь?».   

Звучали речи эти едко, хлёстко,
Прямое недоверье слышал в них
Болотников.  Держал себя, но жёстко
С прищуром глянул на него и стих.
Не мог позволить разгореться  ссоре,
Поэтому решил всё прекратить
И не в его теперь поправить воле,
Пришлось бы кровью многой заплатить.
Судьба осады здесь на днях решалась,
Победа над Москвою так близка!
Негоже, чтобы свара продолжалась
Между собою из-за «пустяка»…
Хотя порывом было самым первым
Истому взять и тут же в железа,
Да сила у того была примерно 
Такой же – стоит только приказать.
По самому больному вдарил сотник –
Гордыню, самолюбье зацепил.
Раскол их навсегда развёл сегодня,
Никто из них в своём не уступил.

«Ну, ладно, сотник, время нас рассудит»,-
По-мирному закончил атаман,-
«Крестьяне и холопы тоже люди,
Не жиже кровь у них, чем у дворян».

…Уже по снегу, (сей год выпал рано),
В обход Москвы, у Красного села,
Истома, после спора с атаманом,
Отряд привёл дорогу оседлать….

…Бой не был неожиданным и скорым,
Упорствовали обе стороны,
Особенно с Двины стрельцы, поморы,
Настойчивы, решимости полны.
«Зело смелы и ратники велики,
Един воюет ли и бьёт за два,
А ин за три» стоять привыкли –
Своя всегда дороже голова.
Подобного отпора не встречали
От самого Ельца, с боями шли,
А тут споткнулись, как слепой очами,
И пороха немыслимо пожгли….
Скользнула тень ночная над холмами,
Чернели трупы всюду на снегу,
Сраженья угасало злое пламя,
Но кое-где стреляли по врагу….

«Выходит, мне не врал ночной посланец,
Такая рать пришла нас супротив!?

           ……………………

«Измена, атаман! Ушёл Истома
И с ним ещё пять сотен казаков…», -
Кричал Болотникову голосом с надломом
Наездник, мчавший с вестью от полков.
На что ответил тот, нахмурив брови,
А сердце жаром гнева обожгло,
Своя звучала правда в каждом слове,
Тисками пальцы стиснули седло:   
«Известно – ворон ворона не клюнет,
Не зря царь Шуйский кушает свой хлеб,
Однако распускать не надо нюни…
Ах, курвы же их мамочки, пся крев!!».


                Ноябрь 2012г. – МАРТ 2013г.