Vale

 их много
они смотрят на меня
как дети
кажется я все о них знаю
все они у меня на примете
и я их частенько навещаю
а иногда они приходят сами
вертятся вокруг кричат о чем-то
мне не отделаться
часами
терплю их и поминаю чёрта
и только один
из последних или постарше
вдруг скажет такое
что я забыла
или не знала
и станет страшно
есть в них все же какая-то сила
а потом уйдут
 мне станет легче
пока не прорежется новый голос
а я уже не мечтала о встрече
но боролась и напоролась 
 

Первомай

Эти милые штучки,
Дорогие стишки ...
Все исписаны ручки,
Мел боится доски.
Я  твержу их на память,
Повторяю, смеясь.
День, который настанет -
Недотканная бязь -
Унесет их в кармане
В томно-сизую даль.
Там в далеком Ливане
Отцветает миндаль.
А московское утро,
В кумачовом дыму,
Машет флагом кому-то,
 Но не мне, а кому?


            ***
В Ливане дым гранатомета,
В Москве неспешный снегопад,
А мне отпущена немота,
И камни вещие молчат.

Не знаю будущего вовсе,
Не помню прошлого почти.
Сонм отголосков воздух носит,
Но нет в них голоса пути.

Звезды не видно путеводной -
В Москве неспешный снегопад.
Лишь отзвук мудрости народной
Порою слышен невпопад.

Как та кума, что с сердцем добрым
Могла прожить бы без ума,
Я все люблю и, глядя бодро,
Не размыкаю уст сама.
 
***
Зима пришла в Москву
Опять до срока,
А я опять живу
Хоть нету прока.

И на полдня дома
Все в белом снеге.
Еще слаба зима
В своем разбеге.

В Москву придет весна,
Вновь опоздает.
Хотя, к чему она,
Никто не знает.

 
***
 Когда я была маленькой  девочкой,
Прыгала через резинку и играла в прятки,
Я не могла жить без своего синего платья,
Привезенного мамой из Прибалтики.
Но время шло, стрелка поспешала за стрелочкой,
Взрослая жизнь наступала на пятки,
И мне уже предложили попробовать «Балтики»,
И дали понять, что не все мужчины - братья,

Я думала, что не могу жить без одного человека,
Хранила под подушкой его портрет,
Разговаривала с ним мысленно о высоком,
А иногда, очень-очень редко, и о низком.
Но вот прошла всего-то одна десятая века,
А былого увлечения и полследа нет.
Я, как все нормальные люди, думаю о близком,
А не о ближнем, таком милом и абстрактно-далеком.

Ну так вот этот близкий - он хоть на сколько?
Вот будет мне лет тридцать восемь,
Я найду свое синее платье, мятый портрет,
Позвоню близкому в Буэнос-Айрес или Гватемалу
И потребую объяснений, а он скажет только,
Что, наверное, авитаминоз, потому что осень,
И я схожу с ума мало-помалу,
И все это похоже на предклимактерический  бред.

Я тоже пройдусь по его умственным способностям,
Брошу трубку, налью себе красного сухого
И буду думать, что намного легче
Больше всего на свете любить синее платье,
А не дурака из Гватемалы с его отвращением к
                подробностям,
Отложением солей и боязнью зубного.
И еще подумаю, что время, налагает проклятье
В виде склероза, когда, как  знахарь, лечит.

Так вот я вовсе не хочу лечится,
Не от детства, не от молодости, не от старости.
Не быстрее, чем живу я время мчится,
А от жизни своей не отдам и ничтожной малости.


***
У лета странное лицо,
И загорелое, и потное,
И выраженье глаз дремотное,
Когда выходит на крыльцо
Такой беспомощно-прожаренный,
Такой растянуто-распаренный,
Живое все загнавший в тень,
Дождя просящий летний день.
И эта летняя Москва,
Так ненавидящая полдень,
Когда до середины пройден
И труд, и отдых - всё права...
Она полна вальяжной лени
И лиц пристойных выражений,
И слабостей артериальных
Пенсионеров персональных.

А за стеклом гремит, однако,
И маловеркою собака,
Ко мне прижавшись, всё дрожит,
Но от грозы не убежит.

Гроза! Гроза! Дождем пролейся!
Жара московская, развейся!
Все просит ливня, но увы -
Дождь прочь несется из Москвы. 


***


Любовь?  Недопитый и приторно сладкий чай потемнел.
Хочется дыма вдохнуть, сигаретного, злого,
Так, чтобы пепел красиво и мерно летел,
Ставил мундштук тчк после нужного слова.
Нежность? Боюсь посмотреть на свое отраженье в реке.
Правды там нет, только свет обреченный играет.
Что горевать? Я, как дервиш, бреду налегке,
Лишь в стиховом рюкзаке моя боль оседает.
Счастье? Какая прелестная роза в моем букваре!
Я никогда не курила - лишь снилось однажды.
Я погибаю в июньской московской жаре,
Но не от той, что была б столь естественной, жажды.
Истина? Путь мой не близок, а карта стара.
Мне ее выдал слепец, промышляющий правдой.
Все же меня доконает однажды жара.
Зверь в моем сердце кричит исступленнее: прав дай!
Искренность? Боже, какая неровная линия этих стихов!
Кардиограмма моих ощущений петляет.
Кто-то уже вырывал свои строчки у мхов.
Где-то она нынче тяжкий свой век коротает?
    Где же финал? Не эффектнее ль будет обрыв?
Брошу букварь, отыщу посерьезнее книги
И сигареты повыброшу  не закурив -
Как же ничтожны порой позитивные сдвиги!

               


Занимательная ветеринария

Локализованная боль,
Диагностические пробы,
Больницы скорбная юдоль
И швов уродливые скобы ...
Когда бы иссекалась злость
Алмазным скальпелем из сердца,
Как много б страждущих нашлось
Вновь заглядясь не наглядеться
На  медсестер и докторов,
Когда б считался нездоров
И злой, и глупый - все, кто нынче
Народ в свою же лужу тычут.
Народ, когда б судил ты строго,
Давно б хозяина за ногу,
С цепи сорвавшись, укусил
И придержал, сколь было б сил.
 Но вот какая незадача:
Такая сильная отдача
Возможна по команде «фас»,
А вдруг ее дурак подаст?
Не избежать мне, может, драки,
Но мнится забрались собаки
Служебные в хозяйский дом,
Людей пиная под столом.
Рискую быть я битой дважды,
Но если человек однажды
Из-под стола укусит пса,
Не превратится ль в пса он сам?

;;;***
Радуга послезакатного летнего неба
Радует глаз и тревожит забытые сны,
Манит туда, где никто до меня еще не был.
Стены любые становятся как-то тесны.

Только тебе я не верю, о летнее небо.
Да ты прекрасно, но это не знак, а закон.
Не приведешь ты туда, где никто еще не был,
О мой лукавый сосед - соглядатай окон.


***
Я не знаю дальних странствий.
Провожая пароходы,
Я машу рукой небрежной
Вслед улыбчивым матросам.
А в моем земном пространстве
Не бывает непогоды,
Нет в нем места ни акулам,
Ни китам, ни альбатросам.

Не бежит волна, ликуя,
Не блестит на гребне солнце,
И на коже загорелой
Соль не выжигает тавра.
И на лбу покатом буя
Чайка с чайкою не бьется,
И Sargassum  не похожа
На сухую ветку лавра.

Но однажды теплый ветер
Распахнет пошире ставни,
Облака эскадрой белой
Уплывут в моря заката .
И когда никто на свете
И удерживать не станет,
Позабуду в петлях странствий
Все, чем я жила когда-то.



     Ветреность

Шелестят шестые сутки
Листья клена на асфальте.
Разлетелись листья клена -
Листьев клена не собрать.

А один листок беспечный
Залетел в объятья к иве
И, не в силах оторваться,
На ветвях ее повис.

Засвистел мальчишка ветер,
Подхватил листок на крылья,
Из объятьев ивы вырвал
И подбросил в небеса.

Лист взлетел в порыве страстном,
Но напрасно все, напрасно -
В лапы серого асфальта
Возвратился, шелестя.

По нему всплакнула ива,
Кроной горестно вздохнула
И забыла о кленовом
Желто-солнечном листке.

И листок забыл об иве,
Шепчет старому асфальту
О полете в поднебесье,
Об осеннем ветерке.


                ***
Что мне былое теперь? - Пустяк.
Клочья бумаги сожму в кулак.
Клочья душевных дождей и вьюг
Уж не хранятся - плывут на юг.

В темной воде отраженья ив.
Месяц над речкою молчалив.
Тают, белея среди коряг,
Клочья, забытые, как пустяк.

Смеха неискренности слезу
Не разглядишь под листвой внизу.
Слез откровенности тихий смех
Прячется в греющий шею мех.

Все позабыто, и пуст кулак.
Так это было или не так?
Тот ли меня, как свою, не ждет?
Все сносят воды за поворот.





;;;
Я почти улетела,
оторвавшись от этой земли.
Мое бренное тело
Остывало и тлело вдали.
Я летела на свет,
Я была этим светом сама.
Ни забот и ни бед,
Не страшна мне подножная тьма.
И крылатою тенью
Промчавшись над миром людей,
Как в чертог вдохновенья,
Я входила в собранье идей.
Вот Любовь, её руки
Горячи, и нежны, и крепки.
Ей неведомы муки,
Лишь свобода от серой тоски.
Вот Свобода, её
Я с любовью венчала всегда.
Вот и Слово мое.
Что сверкает? То соль, то вода.
Что сияет вдали?
Нет не солнце, а Истины свет.
Крылья мне опалив,
Передать повелел он привет
Всем, к кому я вернулась,
На знакомую землю упав,
Где собой обернулась,
Крылья спрятав навеки в рукав.

;;;
Все о себе и о себе,
И о любви и о судьбе.
Все те же слезы, тот же смех,
Хотя уже не помню тех,
О ком страдала, кем жила,
Кого смешила и ждала,
Кому клялась, кого кляла,
Кому я годы отдала.
Нет память так же хороша,
Но не болит о них душа,
И сердце смотрит на других
И о других тоскует стих.
И пусть тоскует, плачет пусть,
Ведь так моя проходит грусть,
А я грущу лишь о себе,
И о любви, и о судьбе.
И потому о том же стих,
И сколько б не было других -
Все не напрасно: всяких мук
В стихах благоустрою звук.


Провожая каждый день как последний,
Трудно надеяться на лучшее.
Она - надежда - не без последствий:
Тошнотой и болью мучает.
И в русле постмодернистских традиций
Я говорю себе просто Vale
И потому ли что разлюбила  гордиться -
Разучилась скандалить.
Так тихо, будто для звука не придумано               
                уха.
 Пробегая мимо своих отражений,
Я говорю: привет старуха,
Ожидая каких-нибудь странных сближений.
Но тихо. Тут тихо до нервного тика
Часы днем тикают беззвучно.
А ночью я сплю. Просыпаясь от крика,
Думаю: здесь все же лучше -
Здесь есть хотя бы законы физики -
Тамошних законов я не знаю.
И вот еще птица поет панегирики,
Может быть, солнцу, а может быть, маю.


1994-1998