Всякие отношения

СОДЕРЖИМОЕ

Кроме
Когда внезапно глубокой ночью…
Помнишь ли ты наш день…
Песня про белых тигров
Меч
В трёх соснах
Спи
Давай уберёмся с этой планеты…
Музыкант
Можешь не слышать меня…
Воскресная алкоголическая
Скучная сказка
Кто-то ищет кого-то
Из
Пигмалион наоборот
Дом
Право
Геометрия
Не тревожь мои губы, не грей мои руки…
Солнечный сумасшедший
Монологи ВК
Ну подумаешь
Бывший
Поздравительная открытка
Ты не прочтешь обо мне в Завете…
The after-party
Исследователь
Узнавание
СТИХИ ПОСТОРОННЕМУ ЧЕЛОВЕКУ
О ГЛАВНОМ БЕСЦЕННО-ОБСЦЕННО


КРОМЕ

Ты заберешь меня после пары
Шляться по охтинским берегам,
И за плечами твоя гитара
Вновь закачается в такт шагам.
Небо укутает капюшоном,
Снова - от часу и до шести
Мы говорим о всех струнах, кроме
Той, что дрожит у меня в груди,
Что в Универе wi-fi бесплатный,
Что Джим Уоррен сильней Дали,
Что перспективы нас ждут... дошли
До перехода. Пошли обратно
Долго кружили мы возле дома -
Столько, что кружится голова,
Грелись мы в каждой парадной, кроме
Номер один
(А квартира - два)
Сталью расплавленной вдоль позвоночника.
Я побеждаю опять, опять
В битве, в которой безумно хочется
Хоть на мгновение - проиграть.
Спрятав носы в капюшоны курток,
У светофора на N-ском шоссе
Ждем мы в молчаньи мою маршрутку,
Номер которой здесь знают все,
Кроме тебя, и, дрожа от ветра,
Ты изучаешь глаза мои,
Те, что бывают любого цвета,
Кроме просящего-о-любви.


***

Когда внезапно глубокой ночью
на горло снам наступает явь,
И, обездвижив и обесточив,
изводит, как безотказный яд,
В ней видишь угол до жути ясно
и всё, что прячется за углом,
Иди ко мне, и давай бояться,
давай бояться с тобой вдвоём.

Уже яснее ты слышишь топот
копыт нездешних за тишиной,
Уже яснее ты видишь толпы
за растворяющейся стеной,
Пускай пожар озарит окрестность
и надрывается битвы горн,
Мы не спасёмся, но будем вместе,
мы заберём на себя огонь.

Мы будем вместе, мы будем вместе,
с натуры писаные точь-в-точь,
как Бонни с Клайдом, как Сид и Нэнси,
Как плюс и минус, как "прочь" и "ночь".
Мы - неразлучная ковалентность,
ковыль и дождь в мировой степи,
Мы - всё, о чём во вселенной пелось,
ведь завтра может не наступить.

Взлетают искры, и, зубы стиснув,
идём в атаку за перевал.
Я слышу голос твой (или мысли),
я посылаю тебе сигнал
последней песней в парадном блеске
лететь над пропастью и пропасть
короткой вспышкой над вечной бездной
и страхом, переходящим в страсть.


***

Помнишь ли ты наш день, солнце моё, в глазах «да будет свет», когда ты на меня смотрел?
Нынче же — словно кот с нычками за диван, в море далёких стран скрылось светило дня.
Ветер случайных слов каплями по щекам, рушащихся плотин невыносимый треск,
Предштормовой закат, вновь растревожен взгляд; и вот ты обрушил гром и молнии на меня.
Это же я была, шла за тобой след в след, будучи первой из
Выдуманных тобой, сделанных для тебя (чтоб оттолкнул потом).
Грея, не жгла и шла, если ты вверх — я вверх, если ты вниз — я вниз.
Тихая, словно тень, всем я была тебе, но никогда врагом.
Это же я была бросившейся в толпе
Сквозь очумелый вой, скомканное тряпьё
Через века и смерть протягивая тебе,
Чтоб обтереть лицо измученное твоё.
В жёлтой пустыне зла,
В жаркой саванне бед
Это же я была
Выкрикнувшей тебе,
впившись рукой в песок:
— Я же тебе не враг,
Ты для меня —
Всё,
Зачем Ты со мной —
Так.


ПЕСНЯ ПРО БЕЛЫХ ТИГРОВ

Знаешь, из каждого человека
строится на протяжении века,
чтобы не бил дорогие чашки,
что-то навроде пушистой няшки.
Строят по камушку, по кусочку,
белому локону, завиточку.
Вот и сама я толкаю речи
на услаждающем слух наречьи,
вот и сама я играю в игры,
в ми-ми-ми-крию домашних тигров.
Только не гладь меня против шерсти:
я перейду на язык жести,
я перейду на язык бестий,
так что, пожалуйста, осторожней,
если мне холодно и тревожно,
если меня ненароком штырит,
если ищу я себя в квартире,
не нахожу под столом и креслом —
если нет места,
месть будет вместо —
если я, сердце пустив галопом,
хрупкую чашку швыряю об пол,
если из кожи полезли иглы,
спой мне балладу про белых тигров,
белую песню про белых тигров.
Белые тигры живут на воле,
белый Амур ледяные воды
плавно несёт к замутнённым вешним —
тигр отдыхает на побережье.
Тигр — исчезающий и бесследный.
Тигр — настоящий и заповедный.
Спой мне про это, прошу, на ночь.
Спой мне про это, прошу.
Надо,
чтоб этот миг — он и дальше длился,
чтоб этот тигр — мне сейчас приснился.
Чтоб не забыть мне твоей песни,
переходя
на язык жести.


МЕЧ

Лейся, лейся, моя печаль
докрасна раскалённой лавой.
Закаляйся, твердей, как сталь,
дорогим становись металлом.
В недрах пламенной головы
или в кузнице душной сердца
есть горнила и для любви,
от которых фигеет Цельсий.
Плавься, плавься, моя любовь,
неприкаянная, случайно
расплескавшаяся. Собой
наконец становись - словами.

Неужели подумал ты, что вода, тобой не испитая,
будет литься бесцельно в ночь, орошая луга и окрестности?
Неужели подумал ты, что кровь будет течь килолитрами,
что ты словно бы новый Ной посредь моря бушующей ревности,
весь такой типа без греха? А вот моря - поди ж ты! - нету.
Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха, где ты видел водицу, детка?
Где водица была - там лёд - вот такое термодинамо,
ну, а буйство земных пород на глазах застывает магмой,
и рабочий стучит в груди по измученной наковальне,
и, бесформенный прежде, стих очищает, шлифует пламя.

Потерпи, потерпи, душа,
это кажется, что напрасно,
это - в форму отлиться шанс,
гори, горе, светло и ясно.
Уж недолго осталось - печь
отворю, остужу. Спектакль
начинается! Выну меч,
меч, с которым пойду в атаку.
Как оружию своему
безусловно я доверяю!
Им я вечность твою возьму.
Остальное - пусть забирает.


В ТРЁХ СОСНАХ

Безответно и безвопросно,
Не окликнув и не взглянув,
Покидаешь меня в трёх соснах,
Оставляешь меня одну.
Не воскликну, не вздрогну: "Как же,
Если хода и брода нет,
Мне идти до восхода - дальше,
Меж ветвями искать просвет?
Без тебя заблужусь, замёрзну!"

Как по пояс в сырой земле,
Я останусь смотреть бесслёзно
В твой последний бесследный след.

Уходи! Я не стану плакать.
Лживых "будешь" не нужно мне.
Я останусь - холодным лапам
Проницающих тьму корней,
Индевеющим паутинкам,
Как подвешенным в черноте.
Я останусь - пустым тропинкам,
Извивающимся, не тем,
Приводящим всегда - обратно
Видеть зрением боковым:
Возникают и гаснут пятна
На твердыне стволов кривых,
Словно отсветы от... чего-то,
Бросишь взгляд - и опять стена.
Не просветам в ночи - пустотам,
Ежечасно зовущим нас,
Оставляешь меня. Останусь
Здесь, в прозрачности ледяной -
Странным шёпотам и дыханию
Учащённому за спиной.

Променяв на тупую соску,
Чей ответ на всё в мире - прост,
Оставляешь меня в трёх соснах,
В трёх ветвящихся к небу "SOS".


СПИ

Спи. Это просто комар-москит,
Мелкий, залётный, южный.
Спит одеяло, подушка спит,
Спи же и ты. Так нужно.
Спи-засыпай. Уходи скорей,
Требуй как можно больше
Снов себе ярких, цветных идей
Там. Всё, чего захочешь.
Вдруг прямо завтра нас унесут
С горячей такой постели?

Ночь - это чёрный большой сосуд,
В который налито время.
Я же - соринка внутри него,
Так, чёрт-те что плюс бантик.
Мне же ни всплыть, ни уйти на дно.
Лунный смешной романтик,
Так зачем я? Если не избыть,
Выпив, - извечной чаши?
Мне ни открыть её, ни разбить,
Ни поцарапать даже.

Пусть я люблю, только всё равно
Мне не спасти - утонем,
Ведь не сдавить мне в объятиях ночь
Больно - до хруста (звона).
Всё, что могу, - одинокий крик,
Апофеоз дыхания,
Грустный усталый negative creep,
Ночь, о моя нирвана.
Спи. Ибо тёплых сплетение рук
Не защитит от тления,
Мы - только бьющийся резкий звук-
Всплеск - о глухие стены.


***

Давай уберёмся с этой планеты,
Из атмосферы слиняем - что проще?
Сколько бы ни - до Луны километров,
Помнишь, у нас "Ангара" есть, ракета,
Топлива в ней в любом случае больше.
Давай заберёмся в какой-нибудь кратер,
Очень хороший уютный кратер,
Полный застывшей, но тёплой магмы,
В нём нас не слышно, не видно как бы,
Кто бы ни врал, зачем нужен кратер,
Ты их не слушай. Пора бы знать им:
Кратеры делают для объятий,
Кратер - крователь и укрыватель.
Нас не достанут жестокие ветры,
Нас не засыплет космической пылью,
Утром вернёмся вниз, на планету,
Напрочь забудем, что мы здесь были.
Только порой, поглядев на небо,
С куртки той самой стряхнёшь бездумно
Ты неизвестной природы пепел,
И улыбнёшься внезапно лунно.


МУЗЫКАНТ

что же ты так?

ведь забылось
только.
сшили,
срослось,
пусть непрочно,
тонко,
нет, ты приходишь
и снова маешь,
струны,
играючи,
перебираешь,
точно тебе
балалайка я пьяная,
словно бы гусли тебе
да баяны я.

эй, ну хорош.

я не скрипка,
во-первых,
но (хоть и вправду
немножко нервно),
не инструмент я,
не инструментарий,
сама по себе,
и меня не парит
ни твой куплет и ни твой раешник,
ни зазывания скоморошьи.
музыкант-шмузыкант
полуночных оркестров
сновидений, -
мне это
неинтересно.

ты скажи,
ты не видишь
и вправду:
струны
как натянуты
вымученно,
безумно?
и колки повернуты
до предела,
чуть коснешься -
всё к чертям полетело.

но аккорд за аккордом
ежеминутно,
не щадя,
извлекаешь
из сердца лютни,
и шальные звуки
сначала робко
побежали по
черепной коробке,
в пустоте ее
отдаваясь эхом,
заливаясь,
давятся звонким смехом.
и танцуют,
взявшись за ручки,
бодро,
лапают друг друга
за плечи,
бедра,
и, на пары разбившись,
встречают утро
по своей
гармонической
камасутре,
любят так,
как мы тоже
с тобой любили,

а потом у них
отрастают крылья.

и они
к чертям
разбивают стены
и слетают с губ
ля-минорной темой,
бьют стекло
и - вверх,
размыкая небо,
прыгают гуськом
в колесницу феба,
и - еще быстрей,
набирая силу...

ах, играй еще,
продолжай.
красиво.


***

Можешь не слышать меня (не слушать
Гибельных голосов),
Можешь тянучкой заклеить уши,
Чтоб не прийти на зов,
Можешь поёжиться: "Как тут мрачно!
Чей этот скорбный гимн?
Это не город - обитель плача".
Можешь уйти к другим,
Где посмешнее, где вина пенны
Радуют, не губя.
Сменишь на Талию Мельпомену -
Кто ж упрекнёт тебя?
Да веселись. У тебя есть право,
Право на смех и грех,
Право оставить по их октавам
Колоратурных тех,
Кто ни на ноту тебе не нужен,
Больше, не звать на бис,
Право уже безвозвратно чуждых
Радостно не любить.

... Можешь меня ненавидеть, хаять
И вызывать на бой,
Можешь побрезговать и стихами
(Или они - тобой),
Биться в истерике: не права я!
Если устал, по щам,
Жить, можешь врезать. Но, прерываясь,
Взвинченно бормоча
Что-то о долге пред миром, славе,
Кругом вертясь, темня,
Ты одного не имеешь права:

Права забыть меня.


ВОСКРЕСНАЯ АЛКОГОЛИЧЕСКАЯ

я пью тебя,
не страшась сокрушительного похмелья,
напиваюсь тобой
до упаду, до ручки, до стельки,

залпом, в доску и в хлам,
и соломинкой по глоточечку,
принимая тебя
с твоей жгучестью, пряностью, горечью,

каждым словом твоим,
его смысла немыслимым градусом,
каждым словом твоим,
показавшимся чуточку ласковым.

и если вдруг ты не со мной,
то причина этой нелепости:
я настаиваю тебя
до ядреной, до бешеной крепости.

и, пусть каждый глоток
отдаётся во мне из глаз искрами,
всё равно никогда,
никогда мне тобой не насытиться.

так всё пить мне и пить,
и буянить, бокал в руке комкая,
упиваться, пусть и
только ранами, битыми стёклами.

до последней черты -
до чертей и до змия зелёного,
"ты, ты, ты, ты, ты,
ты!" -
с высоты
дна бокала бездонного.


СКУЧНАЯ СКАЗКА

Расскажу вам сказку про жили-были,
впрочем, жил-был он,
и она жила-бы...
где-то на Неве, на Днепре, на Ниле,
черт его, короче,
давай о главном.

Впрочем, что главнее? Сплошная скука,
да, придвинься ближе, дитя, к камину.
Он любил, конечно, играть в машинки,
а она, конечно, любила кукол
в чёрном, фиолетовом, алом, синем.

Наряжала их в бересту и клёны
и давала каждой чудное имя:
куклу Катю - куклой звала Дидоной,
Клавдией, Гертрудой и Жозефиной.

И орала, пела, плясала с бубном
в их кругу. И ожил безмолвный идол.
И сама казалась себе как будто
песенницей, словницей и сивиллой,
пифией, провидицею их судеб.

И врастала в них, становясь пластмассой,
плача их слезами, смеясь их смехом,
и никак ей было не догадаться,
что сама, по сути, - не больше эха.

И одну из них, в упоеньи властью,
мальчиком со смуглой и нежной кожей,
причесав и тщательно разукрасив,
нарядила. Было совсем похоже.

Но игра не клеилась что-то. Нужно
для такой игры - чтобы были двое,
и пошла однажды к нему канючить,
Говорить: "Пошли, поиграй со мною".

Только он играл не в такие игры -
видите ли, с трепетом и истомой,
с муками-разлуками - и в другие,
правила которых ей незнакомы.

Что ему сомнительный блёклый космос?
Что ему бездушность тупой пластмассы -
где у ней, скажите, вот, кровь и мясы?
Где у ней сияние первых вёсен
На щеках под толщей облезшей краски?

Потерпи, дитя, не зевай так громко,
сказочка почти подошла к финалу,
вот лежит растерзанная Дидона
на полу с лиловым большим фингалом,
вот, отбросив ножницы, выбегает
кто-то - в толчею облетевших клёнов,
улицы, развязки, мосты, кварталы

чтоб питать собой до изнеможенья,
чтобы их насытить своим дыханьем,
с невозможной, кукольною надеждой,
что когда совсем ничего не станет,

что когда проложат иные трассы
в городах иных и иных вселенных
что когда всё вместе - и кость, и мясо,
и лоскутный мир - станет меньше тлена,
сохранится лёгкое дуновенье,
где-то он - в не нашем, чужом пространстве

вспомнит, что в столетьи двадцать каком-то
он был самым важным, родным, любимым
для нелепой девочки-фантазёрки
с подорожной скатертью,
ветром в спину.


КТО-ТО ИЩЕТ КОГО-ТО

(Кто-то ищет кого-то)
На дремлющий город
Одеялом, расшитым созвездьями,
Вновь
Наползает, окон освещенные норы
Плотно, душно укутав,
Осенняя ночь -

Распахнула пространства, раскрыла пустоты,
Снова, снова, опять в лихорадочной тьме
Кто-то ищет кого-то, кто-то ищет кого-то
На прильнувшей к дивану холодной стене.

Засыпая и вновь прогоняя дремоту,
В задыханьи, в болезни, в жару и в бреду
Кто-то ищет кого-то, кто-то ищет кого-то
И бормочет, как мантру: "найду, я найду".

В этом зыбком пространстве, сгущающем краски,
Намечаются двери сквозь толщу домов,
И смыкаются дали незримо, неясно,
И расходится близь полукругами снов.

Просто кто-то кого-то, просто кто-то кого-то,
И не нужно искать в этом больше, чем есть,
И идут сквозь прорехи, ночные пустоты
Полуночные сыщики чьих-то сердец.

Слышишь, слышишь невнятный, приглушенный шорох?
Кто-то с кем-то в ночи, с десяти до шести,
Кто в секунду пройдя океаны и горы
Засыпает на чьей-то далекой груди,

Кто нашёл, кто блуждал, одинок и потерян,
Кто томился и ждал, кто молчал и таил,
И, покинув незримо чужие постели,
Этой ночью все, все обретают своих.

Кто-то ищет кого-то... И кто-то далёкий,
Сам, быть может, не зная, стремится на зов,
По ночным перевалам, по узким отрогам,
Сквозь пустые берлоги промокших дворов.


ИЗ

От моста до нового моста,
Нелюдима,
Прошатавшись (город расшатав),
Исходила.

Греет до кипения асфальт
Божий примус.
Жидкость из бутылки (вроде спрайт)
Испарилась.

Что же, будет место для письма,
По теченью
Я его отправлю. Мне - всем нам -
В искупленье.

Спит аквабус грустный на Неве
У причала...
Изболелось сердце по тебе,
Исстучалось.


ПИГМАЛИОН НАОБОРОТ

Плавно резец рассекает
слонову кость,
знает материя:
"это уже не я".
Твоя наживная
пигмалионистость -
повод для зависти
и восхищения.

Избороздили
морщины высокий лоб,
нет совершенству примера,
предела нет.
Было чело как чело,
а теперь - бело
и безразлично -
что-то с ним дальше
сделают.

Не за идею -
за идеальность
ратуя,
сделался Пигмалионом-наоборот:
слишком живой
на поверку слепилась
статуя,
надо исправить
неслыханный недочёт.

Слишком мягка
её кожа для долгой вечности,
алоланитность аляписта -
вот изъян.
Не создавал ты
назойливого сердечного
"тук-тук-тук-тук"
и занудных
"люблю-твоя".

Плавно резец
разглаживает неровности,
всё человечье,
трепещущее в руках,
резким словечком,
деланною суровостью.
Но да пребудет гармония!
На века!

Всё-то ты ведаешь,
скульптор,
всё видишь правильно,
Только гостей вот не ждёшь,
а напрасно.
В лучах зари
Ты хотел посмотреть
на меня-каменную?

Смотри:
...


ДОМ

я построю для тебя
дом.
я придумаю тебе
мир.
в этом мире будет бог -
он.
в этом доме будешь жить
с ним.

будет здесь всегда накрыт
стол.
на столе фамильный Сэр-
виз.
десять ложек золотых...
сто.
злато-яственная мля
ви.

сторожить вас будет мой
пес.
из трубы будет валить
дым.
будет сад, а в нем кусты
роз.
и еще - подземный парк-
инг.

будет красная кровать -
кедр,
(в общем, всё у вас теперь -
гут)
постигайте на ней сто
лет
те законы, что открыл
Гук.

не прорвусь я в общий ваш
сон,
сдернув шелковый балда-
хин
помню свято свой же за-
кон:
в этом доме ты живешь
с ним.

лишь с утра, касаясь сте-
ны,
поглощающей любой
звук,
пока смотрит он свои
сны,
вспоминай тепло моих
рук.


ПРАВО

Под копытами умрут травы,
И отточен стиха стилет,
У меня же на тебя -
Право,
Право путника на ночлег.

Я б на камне хотела высечь
Это право семи дорог
И семнадцати сотен тысяч
Мной истоптанных пыльных строк.

Это право незрячих комнат,
В них - шагов... я не помню цифр.
Где, как раб на каменоломне,
Я дробила каменья рифм.

Здесь от холода сводит челюсть,
Здесь так пусто и так темно,
А ты моя золотая Прелесть!
Золотое мое Руно!

Здесь впиваю я мёртвый запах
Уходящего дня из жил,
Там - из сердца когтистой лапой
Пустит кровь золотую Жизнь!

Как не быть мне безумным мавром?
Что мне судьи и что запрет?
Моему же на тебя
Праву
Миллионы и мили лет.

Да, поставят печать "оправдан"!
И поймут, что нельзя мешать!
У меня же на тебя
Право,
Что древнее, чем их скрижаль, -

Эти воды и камень плавят.
И - пока не пропел петух...
У меня же на тебя
Право,
О котором я дышу вслух.

Да, по запаху и зажмурясь
Отыщу я тебя легко,
Вот, по солнечным рекам улиц
Прибывает домой Арго.

Знаю, встретят меня литавры
Звоном радостным с берегов,
У меня же на тебя
Право,
О котором говорит
Кровь.


ГЕОМЕТРИЯ

Обожающий измерения,
Землемер и чертёжник пламенный,
Я любовь измеряю временем
Ненавистного ожидания.

Цель поставив безумно дерзкую,
Я сужаю плотней круги,
Измеряя любовь отрезками
От моей до твоей руки.

Я любовь измеряю милями,
Мне оставшимися ещё
Вдаль – до цели, безумно милой мне,
Фокусирующей зрачок.

Не могу не дойти! Сосчитаны
Каждый шаг, каждый жест и стон,
Я любовь измеряю ритмами,
Как я точен!
Как я – никто…

Знай – любовь измеряют скоростью
Вдоха-выдоха – задыхания
При одном отебешном помысле,
При малейшем напоминании.

По тропинке, соединяющей
Точку А с долгожданной В,
Обретающий, вновь теряющий
Я спешу, я бегу к тебе.

Только… что за фигня, милейшие?
Ближе цель моя не становится,
В измереньях моих погрешность ли?
Или впрямь – такова пропорция?

Подвели сантиметры верные!
Злую шутку сыграли линии!
Чем ты дальше – тем страсть безмернее,
Чем сильней - тем недостижимее.

По прямой – и конца не видно ей,
Я чертежник, но здесь – черта.
Мукой, мукою неевклидною
Измеряется эта даль.

Вот такие, ребята, истины.
Эээх, любить так любить – сплеча!
Измеряя любовь немыслимой
Нескончаемостью луча.


***

Не тревожь мои губы, не грей мои руки,
Не лечи меня больше. Всё глупости. Брось.
Для чего же, кривясь,
Задыхаясь от муки,
Ты бросаешь собаке - слоновую кость?

Не держи меня больше. Приручена. Хватит.
"Приручен" и "ручной" - это разное, верь,
Что, нужна тебе девочка в розовом платье,
А не этот лохматый,
Озлобленный
Зверь?

Не ломайся пинцетом, не пробуй ланцетом,
И операционную - мимо - кровать,
Ты так жаждешь наитий, открытий и вскрытий,
А ведь я так безумно и больно - жива!

Целомудренно, нежно касаются пальцы,
И войдет в меня плавно, спокойно игла,
Для меня же во всем - потаенные связи
Яркой крови в окне с выражением глаз.

Только ты - упоенный дождем и стихами,
Не смеши меня, милый, - какая любовь?
Разве можно такими сухими губами
Говорить?
Выдыхать сочетания слов?

Не стучи же в окошки, не взламывай дверцы,
Так спокойней. Оставь мои бредни со мной.
Я прошу - ты не тронь мое наглое сердце,
Мое влажное сердце,
Весной.


СОЛНЕЧНЫЙ СУМАСШЕДШИЙ

Ты такой же, как я,
Ты из племени сумасшедших,
Солнцем случайно,
Отчаянно
Заболевших.
И душою зеркальной
Холодного гадкого фрика
Только ловишь и ловишь
Смешные и сладкие блики.

Ты такой же, как я,
Я других не встречала похожих,
Я студеной зимой промышляю закатом,
Ты тоже.
Мы боимся луны, как боятся родных по крови,
Но мы любим ночь,
Серебро в груди,
От него мы ведь тоже словим.

Мы не строим, не сеем, не пашем, не жнём, не ваяем,
Мы в стозвёздную ночь яркокрылых птиц
Отпускаем!
И рождаем мы только
Строчки безмозглые!
И считаем мы только
Столбы перекрестные!
Не слагаем гимны,
Никому не верные,
Кроме слов старинных...
...Значит, мне, наверное,

Будет можно тебя любить.


МОНОЛОГИ ВК

Эй, привет! Давно тебя не видно там, в окошке с надписью "онлайн" сине-белом... скудная палитра, правда? Ну короче, как дела?
У меня? Да что там... как ни странно, я не знаю, что тебе сказать:

- что я светом режущим экранным наконец испортила глаза?
- что могу я петь и так, и этак книги, сиги, пери и Перу, но читают - вычурных поэток, что живут на рыжем "Стихиру"?
- что опять снаружи недоосень, недонебо, недокорабли? Восемнадцать, тридцать, сорок восемь, то же, так же... "Детка, се ля ви"?

(Говори же, ну! Тебя не слышно! Поболтай с апостолом-Петром!)

Что, как прежде, гордой-строгой-лишней втиснешься в забитое метро?
Что, еще не убраны на полку книжки? И нести не тяжело?
Что, как прежде, эмовская челка в беспорядке падает на лоб?
Что, как прежде, фриком-духовидцем веришь ты в святое "пуркуа-па"?
Что, не можешь спеться и смириться с хором торжествующих лопат?

Как там мною брошенная трасса? Заросла уже?

Пойми, мой друг, я же волк, продавшийся за мясо в ласковую клетку теплых рук навсегда... А помнишь, на охоте... Помнишь, как загнали эту жизнь? Как же им живется на свободе, крыльям неприрученной души?

Расскажи... А впрочем... нет, не нужно, я забыла... в кухне стынет чай. Помолчи. Прошу тебя. Мне скучно.

Отпишусь.
До скорого.
Прощай.


НУ ПОДУМАЕШЬ

О, любимый,
слушай,
слушай и не бойся,
я не стану в уши
лить сопливый бред,
не стесняйся:
смело
и спокойно,
просто,
просто и красиво
говори мне:
"Нет!"

Ну подумай,
где-то
в черноте Анголы
мрут, как мухи,
девочки
с глазами нимф,
ну подумай:
где-то
каменя на гору
весь седой от муки
волочит Сизиф.

И от того, что ты мне
вот сейчас ответишь,
на Земле не станет
больше боли, чем
за спиной у нас
в черноте столетий
пуды зла, что тащишь
на своем плече.

Не умрет внезапно
в белоте больницы
кто-нибудь любимый,
кто-нибудь родной,
и на крыше дома
не замерзнет птица,
чтоб свалиться трупом
на пути весной.

Не порвут все связи
Запада с Востоком,
не прорвет плотину
на ближайшей ГЭС,
не наступит точно
за два дня до срока
долгожданный,
милый,
дорогой
КС.

Не засохнет море,
не погаснут звезды,
не сгорят гектары
кормовой травы...
Ну подумаешь, еще
парочка солнц взорвется
внутри моей
бестолковенькой головы?...


БЫВШИЙ

- Созвонимся?
- А может, спишемся?

Изо рта выдыхаю пар.
От твоей беззаботной бывшести
Я внезапно чуть-чуть глупа,

Да просто дура, которой снится
Чёрт-те что.

- Ну, пойдем?
- Куда?

От твоей безвозвратной близости
Я общаюсь чуть слышным "да".

Я - растеряна, обезврежена
(Хоть сейчас - заходи и грабь
Спящий город). От бывшей нежности
Я прощаю, мой бывший враг.

Всё равно снеговые лопасти
Прячут, прячут от взгляда - цель,
Снова снится, что мы у пропасти
Там, на камне руин Шапель.

Где удвоенным одиночеством,
Свесив ноги, сидим, и ты
Называешь меня пророчицей
Твоей будущей высоты.


ПОЗДРАВИТЕЛЬНАЯ ОТКРЫТКА

С Новым годом, май френд, с новым счастьем,
Я желаю тебе (а, впрочем,
Знай: в желания жадной пасти
Без следа исчезает "хочешь?"),
Так... успехов - и в личном тоже,
Ну, здоровья и - до седин,
Да, любви... (и как дай Вам Боже
Быть любимым другой/другим).
Исправленья прости - а, впрочем,
Все равно конверт не дойдет,
Почтальон уже пьян, и точно
Он оступится в гололед
И уляжется, засыпая,
Глядя вверх на огни ракет,
Как прекрасно они летают,
Видишь - эти же? Или нет?
Хэппи нью ер, блин, хэппи нью ер,
Двести грамм - это все же слишком,
Да, целуй их, но нет - не верь им,
Не видавшим того, что - выше.
Я волшебница, верь, пророчица,
Знаю: эта ракета - ты,
Только позже - ей в небе хочется
Еще судорожнейшей высоты.
С Новым годом, май френд, с Новым годом,
Не целую, а фигли - вето,
Поцелуй запрещен Природой
Ненавистнейшим из запретов.
Но - с любовью! Любовь - поэта,
Исцеловавшего б - разреши! -
Каждый санти- и миллиметр
Твоей близкой, как даль, души,
И вот здесь - ничего не сделаешь:
Под летящие в небосвод
Фейерверки трехстопной нежности
Ты уходишь в грядущий год.


***

Ты не прочтешь обо мне в Завете
(Где о "прилепится к" и проч.),
В церкви ни разу не пели дети
Про нашу с тобой - одинокую - ночь,

Вдумайся: мы же с тобой не апокриф
И даже не ереси мыслеблуд,
И у двери Ада нам маленький коврик
С тобою не подадут.

Нету для нас ни графы, ни колонки
(Вписан - а значит, спасен),
Да даже и в списке проскрипционном,
Не будет наших имен!

Тех, кто влюблен не в друг друга, а только
В шепот своей тоски,
Кто не родит иного ребенка,
Кроме бегущей во тьму строки,

И потому я тебе позволю
Больше не быть моим Божеством,
Больше не быть моей тихой болью
В наше безгрешное Рождество.

Скоро февраль (когда череп расколот,
Левые - правых, любя и губя),
Снова внутри головы - липкий холод,
И больше ни строчки тебя.


THE AFTER-PARTY

Откровеньем и оправданьем
Так заманчиво, ярко, гибко
Вытанцовываю тайну,
Выулыбливаю улыбку.

Подойди же ко мне. Бессловье
Мне сегодня всех рифм дороже,
Обеззвучен другой любовью,
Неразменянною? Я тоже.

Значит, это судьба, что в кольцах
Очень бледной (по умолчанью)
Кто-то чьей-то руки коснется
Для втанцованных в кровь качаний.

Что ж, пускай! Мы сильны. Ноу трабл.
(Поезд снова встает на рельсы).
У тебя юный свежий запах
И такое же точно сердце.

Я хочу, чтобы ты был мною
До конца. В этом ритме плавном
Отдохнуло бы все, что ноет,
Отпустило бы все, что давит.

Обнимаешь меня за плечи
Под ритмичную боль клаб-микса.
Я хочу, чтобы ты жил вечно.
Не противься. Так надо. Dixi.


ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

зачеркнуть еще одну дату
карандашным алым отрезком.
составляю о тебе - карты,
я исследователь твой дерзкий.
отмечаю я себя точкой,
путь к тебе - рисую пунктиром,
глаз наметан, как всегда точен,
все архивы скреплены скотчем,
сложных вымыслов эликсиры
разлиты по сотне пробирок.

да, тебя - желанную мекку! -
я внесу в мою картотеку.

ставлю карточку с еще - взглядом,
и еще - касанием, знаком,
ставлю карточку с "побудь рядом",
с каждым вздохом, каждым вдох-ахом.
на полях журнала - пометой
полумрак и кружева спальни,
да, беспроигрышен мой метод,
материал же мой уникален.
но, покинув тишь кабинета,
знаю я - всего важней "поле",
следопытом - по следам - следом
твоих снов тревожащей боли.
открыватель я твой - да, перво! -
мореплаватель я твой нервный,
навигации знаток - самый,
магеллан твой, васко да гама,

да, ис-следуя своей схеме,
приведу я знанья в систему,
чтоб отринув всё - по наитию
стать твоим великим открытием.


УЗНАВАНИЕ

1

это -
первая дрожь касания,
это -
первый и страх, и бег.
узнавание,
узнавание,
узнавание в себе
всех
предыдущих,
бежавших так же
со всей скоростью бледных ног,
углублявшихся во тьму чащи,
упадавших на сырой
мох,
чтоб сквозь кожу впитать биение
предвкушающей жизнь земли,
чтобы слушать позади -
пение,
свист и пение
о любви.

узнавание!
узнавание!
как знакомы мне все слова!
как - на тропах чужих, незнаемых
научилась я узнавать?

2

одноклеточным
изумленным
вижу я, как ползу в траве,
столь недавно морским,
подводным
удивленно гляжу на свет,
только знаю - есть в мире где-то
пробудившемся ото сна
так же - прячущийся от света,
так же - ищущий лишь
меня,
вакуолями,
ложноножками
обволакиваю его,
это - больше, чем
"чуять кожей",
да - первичный бульон,
раствор.

это - больше, чем просто песня,
это - вечный, сквозной мотив,
так пою я, весенний вестник,
создавая о тебе
миф.

3

да - познанье колеса, круга
на древнейшем из всех пути,
чтобы нам с тобой - друг для друга
на секунду - произойти.
и, предчувствуя
неизбежность,
мы всегда выключаем свет,
чтоб во тьме дремучей,
кромешной
не увидеть - кто глядит вслед,
чтоб не видеть на стене тени,
закрывай, закрывай глаза!
узнавание в себе -
тленья,
узнаванье - что идет "за".

это миг, когда мы с тобою
понимаем, что не спастись.
узнавание в себе
боли
распадающихся частиц.


СТИХИ ПОСТОРОННЕМУ ЧЕЛОВЕКУ

I
ТЕЛЕГРАФИСТ

Где край полночной глухой степи
Соприкасается с черным небом,
Где суховей никогда не спит,
Взметает пыль и колышет стебли,

Где напряжённо сквозь гул и свист
Сигналы ловит одна из станций,
Аз есмь. Дежурный телеграфист,
Вершитель таинства коммутаций.

И ни под страхом, ни ради страсти
Покинуть пост не имею права,
Я – долгом связан, работник связи,
Бессонный служащий телеграфа.

За эти годы – верней, года -
Привык я к мысли, судьбе и роли,
Что проводник я – по проводам –
Людского счастья, любви и боли

Во все пределы настенной карты:
- Рожденьем внучки
- Целую
- Да
- Жду адрес
- Выйду
- Приеду марте
Апреле
Осенью
Никогда

- Сдала
- Нет денег
- Мария любишь
- Прости
- Несрочно
- У Бельских дочь
Всё – череда неизвестных судеб,
По узкой ленте бегущих прочь.

И, превращая за словом слово
В сигнал, пронзающий небосвод,
Меня – меня! – воплощенье зова,
Никто на свете не позовёт,

Я знаю. На телеграфный ключ
Мне не нажать, чтобы в ночь отправить…
Своё единственное «люблю»
На вдрызг раздолбанном аппарате

Не выстучать. Потому что та,
О ком дышу и о ком тоскую,
Не знает Морзе. И никогда
Мой крик не примет, не дешифрует.

И вот, сегодня, плевав на долг,
В кровь разбивая костяшки пальцев,
Измучив виды видавший стол
Неутомимым жестоким вальсом:

- Приди!
Я гибну!
Я одинок!
Я, нервный узел бессвязной правды! -
Остервенело стучу я в ночь
Свою - бессмертную - телеграмму.

И превращаюсь в летящий звук,
Что раздаётся в ночи бездонной.
Зову, зову… vous… зову, зову.
И там, на станции, на приёмной

Почти уснувший дежурный вдруг
Невольно вздрогнет и обернётся,
Приняв спросонья за сердца стук
Настойчивые сигналы Морзе.

Недоумённо он разберёт
Привычный хаос тире и точек
И в изумленьи откроет рот,
Поднимет брови и лоб наморщит.

Сквозь монотонность – один в один –
«Прощай» прощальных, «привет» слащавых
Прислушайся и переведи
Мои прерывистые сигналы,

Что замыкают и провода,
Что кровью красят бумагу ленты,
Откликнись судорожным «да, да!»
На этот дикий мотив – крещендо.

Вверху, где мимо – чужая жизнь
В сплетеньях чуждых друг другу линий,
Лови, бессонный телеграфист,
Мои печальные позывные.


II
АРИФМЕТИКА

от меня до тебя
25 км
(ну, примерно,
а может,
больше).
сосчитать -
так близко,
совсем-совсем
(если хочешь,
могу и площадь).
от меня до тебя
25 минут
в предрассветном
пустом вагоне
(килограммы-тонны
железа рельс
снегом утренним
занесённых).
от меня до тебя
чуть быстрей в ночи
по прижатым друг к другу крышам
крохи-городка
на крутой горе,
(если хочешь,
могу и выше
описать): сигнал,
что по проводам
(и по венам) во мрак
был послан,
их сплетённые нити
над тьмой домов,
а над ними -
открытый
космос.
космос,
космос -
сшитая
крепко
ткань,
так блестяща,
плотна,
упруга
в безнадёжности
бесконечности
жизни, прожитой
друг без друга.
столько дней без "ты!"
и ночей без "мы!"
(если хочешь,
могу и ближе),
столько сказанных
мне - другими - слов,
что тебе
никогда не слышать.
миллиметры кожных покровов и
прутья клетки,
в которой бьётся
в пароксизме бешенства и тоски
и у каждого - своё солнце
в неизмере-
неизречённости,
для которой нет больше слова.
от меня до тебя
неизбывный путь
в необъятную даль
Другого.


III

У меня для тебя есть тысячи средств
вербально-семантических.

Grammar nazi,
я полна причудливых коннотаций,
у меня играют в крови контексты.
По мне кабинеты и залы плачут,
да только плевать бы на них хотела я.
Когда я говорю "привет" - это значит
ни много ни мало, а - "вся вселенная".
Разомкну уста, распахну я руце
и скажу чуть меньше, чем ничего,
я к тебе - всей вычурной элокуцией,
где хиазмов с зевгмами до...
так вот:
их не хватает на одно, столь странное
в своей неукрашенности "возьмии!"
Щербой клянусь:
вот такие драмы
на уровне полисемии.


IV
МЕТОНИМИЯ

слушай: отныне, где б я ни была,
только скажи "обними меня",
я же твоя,
я же твоя,
я же твоя
метонимия.
велия тайна! послушай: теперь
знак - не условное, мнимое,
я - стану словом, что о тебе,
лишь начертанием имени.
нет - стану звук, растворённый везде
(или нигде), и не звук, а
эхо от звука, что на частоте
верхней, не слышимой уху,
над окияном взвивается синим
в светлое и золотое.
и шепчется пара влюбленных дельфинов:
"славно звучат
эти двое".
я стану плеском влюблённых хвостов
их, стану пеной морскою,
на побережье от каблуков
следом - иду за тобою.
не насмехайся и не укоряй
за невозможные бредни,
"я
о тебе" -
это больше, чем "я",
я же своё
метасердие.
в чем же "ха-ха"? хи-хи-хитрость моя?
таинство таянья тайны?
став частотой - нет! частицей! - тебя,
целым - тебя обретаю.


V

О, ты. Близкая, как даль, душа. Далёкое, словно страх от меня сейчас, сердце. Сердце, камертон точный, верный для струн моих, глупых, дрожащих, пропащих. Как же хочу я слышать тебя, говорить с тобой и дышать тобой. Нет, никогда не устану стыть по тебе, жить по тебе, писать по тебе стихи. О, ты. Жизни привет мой нескладный и робкий, солнечное небу моё "аллилуйя" и первое "да!" цветущему миру.
Приди.
О, ты. Тайна велия моя, лунность моя зазеркальная, золотые нити рассветные. Дай омою сердце моё раненое в прозрачных водах души твоей иорданских. Нет у меня ни мирры, ни масел, а есть только голос, лучистый и ясный, но порою набирает он звонкую, чистую высоту, и на крыльях её вознесёшься ты к небу.
Приди.
О, ты. Рассказала мне сумеречная птица: не сейчас и не завтра, и не с первым лучом, но придёшь ты ко мне в оконный проём через тысячу дней и ночей, через несколько солнечных лет, через крыши, пороги и шелест страничный, через жизни и смыслы, всё - выше и чище. Буду хранить тебя в этом во всём, как дорогое, признанное вино, и чем дольше я жду, тем оно крепче и слаще.
Приди.
Там услышат. Заколышутся шторы. И в каплях весенних дождей по крышам будем жить всегда, будем вместе всегда в поцелуях тех, кто будет жить после, даже после того, как погаснет солнце.
Приди.


VI
A tribute to Татьяна Ларина

Мне сегодня говорили, что тебя не существует.
Ну не правда ль, это глупость и нелепица, и бред?!
Нет - распахнутости сердца в ожиданьи новой бури,
Нет - мерцанья лунных лилий на немыслимой заре?

Я распахиваю окна и сияющему миру
Шлю привет, и я плевала на морозы двадцать шесть,
И не ты ли по обоям солнцем утренним в квартиру
Проскользнёшь ко мне украдкой и шепнёшь: "Привет, я здесь"?

После - выйдя из трамвая, я по улицам-проспектам
Вдаль лечу, расправив плечи, наплевав на красный свет,
Кто ж спешит ко мне навстречу, сном овеянный и светлый,
В каждом утреннем прохожем - долго-долго смотрит вслед?

И когда, захлопнув двери, я за письменным диваном
Забываю всё на свете, кроме тонкого пера,
То не ты ли где-то рядом улыбаешься глазами,
Весь такой совсем без шапки, как допущенный во храм?

И когда бессонной ночью бьёт по венам каждый шорох,
И тиски в четыре стенки давят сердце, как в аду,
Не тебя ль зову, не ты ли вновь спешишь по коридору?
Не тебе ли на колени молча голову кладу?

Да не ты ли наполняешь содроганьем и биеньем
Каждый взгляд мой, каждый вздох мой, каждый шаг и каждый жест?
Мало, мало. Заклинаю: тормозни моё мгновенье.
Напиши мне, напиши мне.
Докажи мне, что ты есть.


VII
ПРОСТО

понимаешь,
стало
не как всегда,
что-то щёлкнуло,
сдвинулось,
прорвалось.
то ль подкорка
за корку
в башке зашла,
то ли нежность,
то ли
печаль и злость,
но еще вчера
я уснуть могла,
нынче ж вою псом,
потерявшим кость.

что мне ты,
что мне ты,
у меня - своё...
на подушке - пара,
ага,
волос.
так целует,
словно бы душу пьет,
так безумно,
крепко,
тепло
срослось,
и никто на части,
заметь,
не рвёт,
и никто не ставит ребром
вопрос.

да, наверно, просто
Господь, скорбя
так вздохнул за шторой
в глухой листве,
уронила пяльцы
на миг
Судьба,
чтоб опять вернуться
к своей
канве,

что мне стало вдруг холодно без тебя,
мой далёкий, единственный
Человек.


VIII
ПОСТОРОННИЙ

Здесь - навечно забитые окна,
в трубах ветры межзвёздные воют.
В этом доме не ждут посторонних.
Посторонний,
пройди стороною.

Да, пройди. Ибо в нём средоточие
беспокойной и бьющейся жизни,
здесь фундамент - пугающе прочен,
здесь вокруг - водосточные жилы,
электричество - тонкие нервы,
а каркасом - железо, наверно.
Здесь - недвИжимость и недвижИмость,
архитектор здесь нужен, и Первый.
Ты - текучая, плавная зыбкость.
Не корабль се.
Здание - сила.
Мореход, не ищи здесь буксира.

Да, пройди мимо снежного сада
(здесь растить и заботиться надо,
и возиться на грядке с лопатой,
и не факт, что дороешь до клада).
"Мимо чёрных кустов, вдоль оврагов".
Что Гекуба тебе (что Геката)?
Мимо мистик и прочей бодяги
(что тебе - эти степени мрака?),
Мимо стопок тетрадной бумаги,
испещрённых подобиями знаков,
Ещё больше - подобиями чувства
(кое-что о тебе... ну, ты в курсе).
Да, заметь - в потолке пара трещин.
В общем, помни - не так уж и мило,
Мимо русской натопленной печки
(очага и пристанища - мимо).

Посторонний, среди своих странствий
иностранец всегда, странный странник,
проходи, проходящий, в пространство
от таких вот кать, манек и ванек.
Это всё не твоё - так не близко,
странен ты - ну, а я же страннее,
отпинай мной рассыпанный бисер
по углам, хлопни горестно дверью.

Чтоб оставшись опять - со своими,
что плетут и интриги, и речи,
захлебнуться сознанием - не "ино-"
мне, измерившей в миг бесконечность,
и бежать по сугробам за ветром
стороной, что в несхожестях тонет,
и орать во все стороны света:
"Посторонний! Вернись! Посторонний!"



IX

уплывают сонные части речи -
я переворачиваю страницу,
мне ж - куда? такому противо-речью?
где мне - речь, чтоб радостно, плавно влиться?

и в тобой написанном предложении
на листках, что пальцы твои касались,
мне позволь быть - парочкой осложнений,
парой обособленных обстоятельств.

я устала быть безусловным целым,
я хочу побыть - хоть немного - частью,
льнущим и потерянным, до предела
в предикат влюблённым
дееприсчастьем.


X
ФИГУРА УМОЛЧАНИЯ

расскажу тебе
про чего-нибудь,
например, про рассветы
и - во! - закаты,
об одном промолчу,
ибо - никому! -
что тебя мне смертельно,
смертельно
надо.

но в стихе всё выложу,
стих - ладонь,
на которой смысл
поднесу я гордо,
а не хочешь - что ж,
а не хочешь - вон,
а не хочешь -
той же ладонью
в морду.

знаешь, это как...
океан. без дна.
говорлив, кипуч
и самоуверен,
но вдруг схлынет
бешеная волна,
обнажая гладкий,
уютный берег.

но о тёплом пляже
нельзя мечтать,
ибо вновь несётся
в слепом разбеге.
это как
пронзительная деталь
в миг, когда с утра
размыкаешь веки,

первым бьёт в лицо
(впрочем, нежно) луч,
но его - не видишь,
важней - предметы,
и он прячется
за каскады туч...
эх, слона-то милый
и не приметил.

так и я
блистательные слова
всё метаю, как
пресловутый бисер,
а одна закатится под диван
и лежит,
и светится там лучисто.

обойду я камни
и спотычки,
я безумно,
трепетно осторожна,
для всего, что нужно -
до немоты,
онеменья, если точнее,
дрожи,

в полночь из груди
исторгает вой,
словно кто из тебя
голосит волчарою, -
существует дивный приём,
такой,
как фигура мягкого
умолчания.


XI

Рай придумали - мол, поверьте
в избавление от проблем.
Проще вера моя, банальней,
молчаливей самой могилы:
если правда, что после смерти
мы становимся сразу - всем,
то когда-нибудь ты узнаешь,
что...
нет, КАК я тебя любила.


XII

Нет, видать, у меня не получится
Объяснить – ни с какой «точки зрения»
Эту тайну твоей вездесущести,
А точнее – во-всём-нахождения.

Как тебе удаётся, нечаянный,
Забираться на многоэтажные?
И сиять сквозь прозрачность стеклянную
Светом утренним, мыслью миражною?

Ах, глоток этой солнечной нежности
Как в ладони собрать ни пытаюсь я,
Но единственной мне принадлежностью
Остаётся твоя ускользающесть.

Никакой как бы драмы, трагедии,
Просто так – раз, сквозь пальцы, и всё...
… Чтобы снова еще раз набредить, а?
В лицах встречных прохожих – лицо?

Растворённость твоя в окружающем
Так похожа на солнечный вымысел,
Но едва я за кисть – исчезаешь ты
В мутных дебрях неопределимости.

Ты же - правило неизречённости,
Ты растаешь, лишь кликну по имени,
Мне ж с тобою не пить и не что-нибудь,
Тем смешнее и необъяснимее,

Что настойчиво лезу из кожи я
(Не засунешь назад – хоть убей!)
Ради этой шикарной возможности –
Невозбранно скучать по тебе.


XIII
МОСТ

эй, господа,
а в моём поле зрения
мост -
воплощение соединения
нынче.
зудит и ребрится вопрос
праздный:
"а мост
или, всё же,
не мост?"

... значит, два берега,
левый и правый,
слитые речкой,
каналом,
канавой,
общей воды серебристые брызги
виснут
на стеблях травы шелковистой,
в зыбкой воде от деревьев отдельных
впрямь наблюдаются общие тени,
видишь -
далёких ветвей столкновение?

... ног одинаковое омовение
тёплой водой
(между прочим - живая!).

только тогда
берега зацветают,
нежатся, солнцу подставив бока,

ну, а когда
замерзает река,
намертво скованы мощными льдами,
жмутся друг к другу,
срастаясь, сливаясь.

но вот незадача -
меж теми, кто слит
прочно, навечно, -
черту провели.
чьи-то паскудные,
грубые руки
строили мост -
воплощенье разлуки.

если б могли, показали бы пальцем,
но лишь беспомощно, горько косятся:
мост,
расторгающий,
мост,
разделяющий,
вернее, чем волны,
разъединяющий,
напоминает бетонным уродством
о несхождении
и о несходстве
чуждый и чёрный, наш дьявол и чёрт,

ибо, где мост -
там отсутствует брод,
мутной воды равномерные всплески,

ибо,
где мост -
там не вместе.

мост -
это мысль,
что мы ближе не станем,
это - блаженству в неведении
месть,
это -
наглядное расстояние,
это -
осознанная недостижи-
мость.

ах, да мораль этой басни проста,
в общем, да здравствуют
общие рыбки,
общие чайки,
не нужно моста:

не строй моста,
не совершай ошибку.


XIV
КАНАТОХОДЕЦ

Это безрассудно, стрёмно, весело:
Вниз - и лбом! При всём честном народе...
Но упорно держит равновесие
Стих мой - молодой канатоходец.

Пусть зевак гуляющих процессия
Наблюдает, тыча в небо пальцем,
Как пытаюсь выжить в твоём сердце я,
На последнем - всё же – удержаться.


XV

А в воскресенье мир проспит обед,
лишь мне брести походкой сонной, раннею,
пусть крутят у виска и шепчут "бред".
я влюблена - и сим
неправильна.

И не по делу, не за хлебом, не гулять -
бродить, блуждать под солнечными окнами,
и на асфальте рисовать каля-маля,
влюбленною - и сим
бездомною.

И нет людей, деревьев - нифига,
и мир не мир - палитра красок смешанных,
и я для всех - не более мелка,
я влюблена -  и сим
отвержена.

Но если кто-то помешать посмел...
Хоть брат, хоть сват - падёт от жгучих, жалящих
жестоких слов, разящих точно в цель,
я влюблена - и сим
безжалостна.

Я превращаюсь в ошалелый взгляд,
в солнцевороте бесконечно тонущий,
там, в глубине оконного стекла.
Я влюблена - и сим
беспомощна.

Мелки летят в малинные кусты,
и дождь легко разделался с картинками,
кому-то в этом мире нужен ты,
я влюблена и сим...
Приди ко мне.


XVI
КИНО

Эти персонажи - плод фантазий,
Эти совпадения - случайны.
Мир, цветущий в ярких, пышных красках
На квадрате солнечном экрана.

Было так темно в пустом партере,
Что сплетались руки рефлекторно,
И дыханье делалось синхронным
В ритме пульса древности мистерий

Долго...
И однажды оказалось:
Этот мир - он создан был двоими,
Теми, кто из сумрачного зала
Наблюдал за ходом кинофильма.

Вот мудрец в плену у тщетной мысли,
Вот отряд берет уснувший город...
Мы, всё мы - герои и артисты,
Зрители и также режиссёры.

Эти совпадения случайны,
Эти персонажи - плод фантазий,
Всё - до каждой ноты, каждой фразы,
Кроме слов "пожалуйста, останься".

Испугавшись сходства на картинке,
Не вставай с насиженного кресла,
Не иди по туфлям и ботинкам
К двери, где висит табличка "exit".

Досмотри. О, разве так уж мало?...
Можешь ли понять, что значит это -
Досмотреть со мною до финала,
Досоздать со мною до рассвета?

Чтоб над этой солнечной вселенной
На исходе -
Выходе из зала
Я могла, где нужно "посвященье",
Надписать твои инициалы.


XVII

в ночь на понедельник выдалась среда,
приходил лукойе, пьяный, как всегда,

сел на подлокотник, посмотрел в глаза,
маленькую сказку тихо рассказал.

мол, пока на крыше ветер бушевал,
любопытный странник в сумерках блуждал,

он такой красивый и совсем не пьет,
он стучался в сердце, чьё-то - не мое.

"ах, какая свечка на столе горит",
было очень стрёмно двери отворить,

за окошком темень, ночь, пурга и муть,
если осторожно... шторку отогнуть.

сказочник хватался за клюющий нос,
сказочно багровый. мол, в глухую ночь

кто-то с кем-то через мутное стекло
объяснялся жестом холодам назло.

исчерпался порох у зимы. заря.
кто-то на пороге, двери отворя:

заходи, мол, странник. будешь кофе, чай?
гость вошёл украдкой, будто невзначай,

оглядел пытливым взглядом интерьер,
"заходи скорее, холодно, мон шер!"

он сказал: "как мило:) любишь чистоту?
впрочем, шёл я мимо. мимо и пройду.

любо мне любое тихое жильё,
но... прости, спасибо... в общем, не моё".

он был очень вежлив. помахал рукой.
тут конец и сказке про сто семь бычков,

старенький обманщик у огня храпит
и во сне кого-то глухо материт.


XVIII
ГОСТЬ

Увязая в болотах, шурша листвой,
Вниз по руслу - до самой дельты,
Миновав огоньки - постоялый двор -
И сабвей, и депо, и верфи,
В ночь уходит маленькое существо,
Странный карлик с глазами эльфа.

Кем он был? Это самый большой секрет.
Мы не видели его паспорт,
Ну, подумаешь, грелся. Ну ладно, грел.
У камина он ежечасно
Всё рассказывал сказочки - дивный бред,
И, признаться, весьма потрясно.

Он смешил нас. И ржал до упаду сам,
Дрыгал крохотными ногами.
Он был циник. Выстёбывал чудеса,
А в зрачках танцевало пламя,
Говорил нам о мачтах и парусах,
Об охоте за жемчугами.
Чаровал. Колдовал над нами.

А теперь его нет. И в какой же край
Он, одевшись не по погоде,
Умотал за неведомые моря?
Кем он был? И какой породы?
Мы его не спросили. Наверно, зря.
Всё, что знали о нём - что ему пора,
Что уходит он.
Да, уходит.

Он был всем. И забрал он с собою - всё.
Насовал по мешкам созвездий,
И дрожания, трепета голосов.
Лодки, вёсла (в строку не вместишь)
И колчан потихонечку вынес он,
Прихватив напоследок песню.

Что осталось нам после? Увы, увы,
Даже уголь - и тот утащен,
И сидеть нам здесь незачем - ОРВИ
Да ещё ОРЗ в придачу.
Разве сказка его была о любви?
Нет - о листьях, во тьму летящих.

... Может быть, ты однажды, открыв окно
В осень, - струны в себе встревожишь,
И тебе вдруг почудится топот ног -
Торопливых, бегучих ножек,
Я прошу - хоть чуть-чуть пожалей о нём,
Коль о нас пожалеть не можешь,

И не хмурься, скорей от окна уйдя.
Ночь приветствуй - вперёд ладонью,
И тогда ты услышишь запев бродяг
И, конечно, узнаешь, вспомнишь,
Да - те самые листья во тьму летят
По лугам пожелтевшим, сонным.
Это птицы курлычут: "куда, куда?",
Это - грохот и лязг вагонный.

Это он, это я, это ты - дождя
Стук -
Всех в мире сердец бездомных.


XIX

что рождено землёю - уходит в землю,
всё, что скиталось - вновь обретает дом,
каждой русалке снится морская пена,
каждой октаве грезится нота "до".
да, всё вернётся - это закон природы.
к мальчику в пёстрой куртке - бумажный змей.
что рождено водою - то канет в воду.
что рождено душою -
да сгинет в ней.


XX
ИТОГ (простенькое)

Здорово, Итог! ; ; ; ;
; ; ; ; Давно мы не виделись.
Жму руку тебе
; ; ; ;как гостю желанному.

Ответь же мне, что
; ; ; ; дебильнее - вымысел?
А может, глупей
; ; ; ; казаться обманутой?

Ах, да, не забыть,
; ; ; ; понятье абстрактное -
немое, как бы
; ; ; ; размыто-невнятное,

кружило, влекло
; ; ; ; тумано-лиманами,
и вот привело
; ; ; ; к черте узнаваемой.

Где слилось, стекло
; ; ; ; в дождливость субботнюю.
Всем весело... кто
; ; ; ; ответит сегодня мне?

На этот вот маленький -
не более капельки
с промокших волос
на щёки -
вопрос:

"Зачем
в беззвучную, безветренную ночь
я чувствую тебя так сильно, что
мне кажется порой, как будто дождь
стучит и умирает об окно
вагона, уносящего к тебе?

... Я слышу болтовню и смех в купе,
я вижу, как пространство поезда
стремительно пронзают - и тогда
знаю я: ты есть,
чувствую, ты здесь".

Кого я храню
; ; ; ; в извечной своей дали?
Кому я пою?
; ; ; ; Верхушкам деревьев ли?

Где дом мой (домой!),
; ; ; ; кем дышит моя душа?
Тобой ли, тобой?
; ; ; ; Или ветром всего лишь, а?

... По чьим-то следам,
; ; ; ; не зная, по чьим, бродить.
Откуда тогда
; ; ; ; нелепая боль в груди?

Но это пустяк,
; ; ; ; не стоит считаться с ней.
И, собственно, так
; ; ; ; нужнее и правильней.

Скажи,
в безлунную и пасмурную ночь
ты чувствуешь меня, моё тепло,
особенное, лунное тепло?
Ты чувствуешь, какой сегодня дождь,
не бьющий, но ласкающий стекло,
смягчая даже резкие огни?
Прислушайся, он шепчет "помани!".

Не может быть, чтоб ты не слышал зов
моих в листве звенящих голосов.
Знай же, что я есть,
чувствуй, что я здесь.


XXI
В темноте

Носится по залам пустым сентябрь, многорукий мучая канделябр,
хлещет им, как веником, тень плеча; у тебя свеча, у меня свеча.
Нерасчёт движения, слишком сильно,
гаснет, растерявшийся, твой светильник,
я протягиваю руку -
чуть-чуть огня.
Умоляю: не бери его
у меня.

Потому что он обжигает пальцы, он отобразится смертельным танцем,
пляскою безумия на стене, древней пантомимой своих теней,
страхом, тошнотой, головокружением,
потому что бешеное движение
производит сдвиги
порой в уме...
Если же и это
не аргумент,

скажем проще: всё это потому что
невозможно навечному
стать насущным,
и огни бессмертные, к сожалению, в данной парадигме - не исключение.
Да ведь это истина - с детских лет:
потому что это больно - всегда гореть,
потому что это значит –
всегда закат
в твоих сомкнутых судорожно
руках.

Это страшно - знать, что отныне ты проплываешь в сумерках золотых,
задеваешь пламенем горизонт, проползаешь тихонько на небосклон,
чтоб, подслушав на Бога нашедший стих,
в чернозём башкою опять врасти.

Слушай (о, как этой щемящей тайне
нестерпима буквенная буквальность!):
в пыльной воцерковленной тишине я просила - счастья тебе, а не...
И тотчас корабль мой (по рекам речи)
разнесло о камень-противоречие,
ибо мне не ведать иных объятий -
без таблички с надписью "поджигатель",
что мешает, давит,
врезаясь в плоть
(а чего еще
ожидать от слов).

Потому-то... и потому давай
мы погасим свет и пошлём слова,
и в кольце квадратном промерзших стен
посидим немножечко в темноте.
Потому-то, съёжившись, посторонне,
как бы не заметив твоей ладони,
может, протянувшейся бы ко мне
(или то кажимость, игра теней?)
уползу в тот угол, где меньше ветра,
где согнусь, где съёжусь на табуретке,
от тебя, от всех... от людей, вещей,
я сама - сокровище и кощей.
Потому-то свой дорогой огарок
я, тайком-украдкой оберегая,
изо всех поддерживая, храня,
безнадёжно рада, что ты - не я.

XXII
Зимняя песня

Снег.
Снег.
Идёт снег.
Я - твой,
Я - твой,
Я - твой человек.
Безвозвратно твой,
Безысходно твой,
Безнадёжно и необратимо твой.

1

Смешиваясь с прошлогодней листвой,
Он, уже обречённый, почти предвешний,
Укрывает Землю так нежно, нежно.
Он, как и в прошлом году, ненужный,
Кружится вокруг неё кружевом.
Потому что любит её.
Потому что.

Он хрустит под ботинками жалобно, глухо
И всё же любит. Безумно, глупо.
Он за окнами мается, мордою скалится,
Белый, лохматый, отчаянный сноумен.
Отполированных ветром стен
Вдоль - и дворами, проулками, станциями
Крутится,
Мечется, словно пьяница,
Соскальзывая
С бетонных плит.
Потому что любит.
Лю-бит.

2

Любит её!
Такую тёплую, манящую, настоящую,
Искрящуюся
Миллиардами ярких нарядных улиц.
Всё, чего жаждет он - это припасть к ней,
Покрыть её множеством поцелуев.

И нет для него
Осознанья жестокого,
Что он, мол, такой
Один из многого,
Всякого разного, сверху летящего,
Чёрт-те откуда, с высот бездомных.
Всего молящего, всего дрожащего,
Её сиянием привлечённого.
Ему ни одна не прописана истина…
Она для него - единственная.

3

У него к ней - поймите, не личное.
У него к ней - великое,
«Эф равно эмжэ» предвечно огромное,
Всем мирозданием обусловленное.
Будешь судить?
Не суди.
Раствори, растопи; впитай
От него только то, что действительно нужно,
Главное, лучшее,
Насущное.
Чтобы весною - в глаза, в сердца
Буйно-зелёным цветом,
Чтобы пышным и алым - летом.
Чтобы осенью -
Вверх колосьями!

Возьми
И забудь об этом.

4

Впитай - и оставь
На поверхности - лишнее,
Не пригодившееся,
Как то:
Случайную
Слезу космическую.
Испари - обратно к далёким звёздам.
... Как есть, на духу - чисто, бело, просто,
Непринуждённо-самоубийственно:
"Драгоценность моя немыслимая,
Мечта сапфировая,
Возлюбленная Планета,

Возьми
И забудь об этом".
____________________

Снег.
Снег.
Шёл - и упал.
В городе снег.
Город - мал.
Снег - он такой,
Там он и тут.
Если идёт снег,
Значит, я иду.
Знай -
Иду
По снегу, как снег...

Твой человек.


XXIII

Где ты ходишь? Вот вечер клонится,
Тени выхватив из забвения,
Расчертил лунной клеткой дворики,
Предлагая кому-то в классики,
Голосами зовущих мам
Из распахнутых окон полнится.
А тебя нет и нет. Терпение,
Ухмыльнувшись, скатилось с горки, и
Дружба уличная безрадостно
Разбредается по домам.

Где ты бродишь? Быть может, алгебра,
Тётка старая и противная,
Сиплым голосом, пальцем скрюченным
Приковала к тетрадке клетчатой
День твой солнечный, озорной?
Я б тогда по местам расставила
Живо зеты, иксы и игреки,
А уж цифры - те мной изучены!
Знаю: две головы наплечные
Точно больше такой одной.

Может, велик твой необъезженный
(Ветер в волосы, прыть педальная)
Поманил двадцать пятой скоростью,
Ярким бликом, дорожным месивом
На приподнятое седло?
Унисонным колёсным скрежетом
Покатила б с тобою в дали я
От бензиновой хмари города,
И в полях тебе спела песенку,
Знаешь - песню мою без слов?

Где ты, где? Может, ветер мнительный
Позавидовал силе, ловкости,
Может быть, ты в постели с насморком
(У дивана - обед отставленный,
Взгляд блуждает и лоб горит)?
Я - пришпорю коней стремительных,
Со всей дури вращая лопасти,
Для полёта в аптеку за угол,
Там найду тебе самый правильный,
Аспиринистый аспирин!

Нет и нет тебя. Спишь, наверное,
Позабыв кисть руки с царапиной
На истрепанной книжке Лондона
(Буквах, в дрёме закатной млеющих,
Осчастливле... и прочий бред).
Вздрогнут веки - приснилось нервное.
Я не стану будить и звать тебя,
Буду ждать, тихо ждать под окнами
Да мельчить туфлей на земле ещё:
"Выходи, приходи скорей!".

Без тебя и игра не ладится,
Без тебя даже мяч не катится,
Без тебя совершенно незачем
Мой кат-шот залихватский, фирменный,
Каждый матч, каждый матч - ничьей
Предсказуемо завершается.
Приходи - без тебя не нравится.
Приходи. Знай: играть не вечно нам -
Пока торты нас именинные
Ещё терпят числом свечей.


XXIV
ДОЖДЬ

Ночь, просто ночь, просто дождь, тук-тук,
Стук - череда наболевших звуков
В сердце стучит, отдаётся вдруг
Тихим межкамерным перестуком.
Там, за стеной, за пределом, за
Сном - он стучит, повторяясь, ночью,
Будто бы что-то тебе сказать,
Что-то сказать безнадёжно хочет.
Будто в мучительный поздний час
Точно такой одинокий узник
Прочно сбивает, скрепляет нас
Спешным, последним, ночным союзом.
Флаг мой изорван, мой дом разрушен,
И с корабля побежали крысы -
Только и помню, что кто-то нужен,
Только и слышу, что каплет с крыши.
Капли, застывшие на весу,
На один миг, только миг, а после...
Слышишь? То чашу несут, несут,
Рядом совсем, изголовья возле
Шлепают жалостно по траве,
Плещут небрежно на парапеты,
Неотвратимо и мимо - век -
Стук - тук-тук-тук... И вот этим, этим
Ежесекундно себя травить
Ночь в ожиданьи своих заплечных:
Нежностью - больше любой любви,
Верностью - дольше любого "вечно".


XXV
СВЕТОПОЛОСА

бывает:
локти, углы, в стекло
смотришь, серый завес, заслон.
вдруг -
резанёт, будто лезвием, из-под век.
и затем абсолютно чужой человек
развернётся,
покинет волшебный круг:
рюкзак,
незнакомая прядь у виска,
и что взяла,
то - с потолка
вагона,
летящего
между сном и днём.
но ведь было! было! было!
потом
собьёт,
круговорот
мыслей, печально, сожри таблетку,
слёз, плачет мир, подставляй жилетку,
и пойдешь, как ни в чём, спать, гулять и есть.
а ЭТО останется:
прорезь, порез,
капель взволнованная взвесь,
борозда - и воздушный посев дождя.
вот почему
не забыть мне тебя,
как всех забывают, светло, беспечно,
чтобы легче, легче, легче,
легче!
чтоб смеяться и чуть прикрывать глаза -
светополоса.
было!
вспомнишь
эту вот череду
схваченного на коротком лету:
вот
самолёт,
какой-то особенный разворот
головы, секунда: высверк из-под век
(закрыл глаза: сон,
блик, свет,
дождь, который идёт сто лет,
мальчик, бегущий (неважно) за).
всё, на взлёт,
светополоса.
головокружение,
неописуемые круги,
вспугнутых стай оголтелый гомон,
между псковом и питером,
облаком, куполом,
аэродромом:
водянистые литеры,
синие знаки,
где в прослойке прозрачности и пустоты,
составляясь из капель искристой влаги,
распускаются неведомые цветы.


XXVI
ночная чувствительная

облако трепетно чувствует ветер
в серой запруде среди мошкары
мнит себя белою рыбой что сети
ветрено выберут рыбой из рыб

ветер отчётливо чувствует тучу
тучные белые плечи обняв
мчит её чутко где чище где лучше

а ты -
меня?


XXVII
БОГА РАЗВЕ ЛЮБЯТ?

Нет, я не люблю тебя.
Ты же - бог
просто. Знаешь, это совсем не странность.
С ним я говорю сейчас - не с тобой,
Бога разве любят?
Он -
данность.

Не люблю. Но всё, что люблю я - ты.
Бред на бреде, кажется,
а поди ж ты.
Бога - разве любят?
Не знаю,
стыд,
надо мне, наверно, порыться в книжках,
если это, впрочем, хоть каплю важно.
Бог - не каждый.
Он
обитает
в каждом.

Бог - он далеко, не достать рукой,
бог - недостижим и для самых дюжих.
Бога разве видят?
Тепло, тепло...
Что он носит,
просит,
что ест на ужин?
Бога разве на ночь целуют в лоб?
Бога разве любят?
Ему
служат.

Смея верить, что ему это нужно,
ходят, бродят, перебирают чётки,
ночью над трактатом сидят учёным,
ввысь возносят тысячи аллилуй,
бьются мордой об пол, слагают гимны...
Богу - можно просто сказать "люблю"?
Бог -
неназываемое
имя.

Бога разве можно забыть - и всё?
Променять когда-нибудь на кого-то?
Безымянный палец несёт кольцо,
а второе - в ящик второй комода,
в красный уголок,
в потаённость места.
Боги - женятся?
Но
у них есть
невесты.

Да, всю ночь дежурить у алтаря!
Жить всегда - по только твоим заветам!
Угадав по знакам их, по приметам,
по суровому выраженью ветра,
по тому, как скоро взошла заря
(и безмерна скорбь, и восторг немерен).
Бога разве знают?
в него
верят.

Только вот во сне
(глупость, суета) -
в человечьем облике, против правил...
- Боже, расскажи, научи, направь!
Боже, для чего ты меня оставил?
Ты же меня создал, так не бросай.
Неужели всё, что могу - молиться?
Горько, невозможно и больно знать,
что тепло рассеется на частицы,
и - в неощутимость, бесплотность сфер,
и - в пространство чистой, холодной мысли.
То ведь - жизнь моя, моя кровь и нерв.
Для каких таких - кто их видел - истин?
Неужели вправду мне для тебя
можно только жарить ягнят и злаки
и роптать, мигая смешно и жалко
от своих кощунственных притязаний?
Бог приходит ли к нам сюда?
Я знаю
лишь одно:
как он от нас
исчезает.

Нет, я не люблю тебя. Это - так
не зовут. И, знаешь, большая радость,
в том, что насовсем,
в том, что навсегда,
что мне ничего от тебя не надо:
ни сверкающих семицветий букв,
ни садов твоих, ни святого чуда.
Ты же просто бог.
Ну так просто - будь.
Знаешь, это, право,
не так уж трудно.


XXVIII

Я перестаю существовать.
Тают постепенно рукиноги.
Опрозрачнела дурная голова,
Обнажив все помыслы в итоге.
Я перестаю существовать
Медленно, легко, совсем бесшумно,
Без о череп бьющихся кувалд,
Без маньяков сумрачно-безумных,
Просто - без давления извне.
И не нужно быть самоубицей,
Чтоб в пятнадцать августовских дней
Взять - и до конца развоплотиться.
Я перестаю существовать
В корчах подыхающего лета.
Ты меня стираешь на раз-два,
Как эскиз хренового портрета.
Я перестаю существовать.
Ну так что ж? Забей, себя не мучай.
Неудачна выдумка. Давай,
Нарисуй чего-нибудь получше.
Черновик утопишь в сентября
Ливневом потопе. Будет вёсел
Плеск и тень большого корабля.
Я же - я не встречу эту осень.
Где я буду? Может быть, в воде
Бессознательно-околоплодной
Плавать посреди слепых идей,
Позабытых или нерождённых?
Одного мне жаль, что на земле,
Этой вот подвижной, зыбкой корке,
Не смогу, как все, оставить след
На волне холма, на гребне горки.
Я перестаю существовать.
Там, на горизонте, видишь пламя?
Ветер клонит ветку и права,
Чьё-то право на чужую память,
И горит чуть смятая трава.
Я перестаю...


XXIX
01.15

Ты всё время приходишь, когда не жду.
Ожидание - есть система.
В ней минутное переселение дум
почитается за измену.
Ты всё время приходишь, когда я не
влюблена, ибо час пятнадцать,
и когда, как с ветвей прошлогодний снег,
наконец сознаю, что пора бы мне
осыпаться и отсыпаться.
А возьму да и здорово стебанусь
над закона подлянкой пошлой,
знай: ни дня и ни часу, ни двух минут
я не жду тебя, мой хороший.
Я иду на автобус, иду домой,
выбрав тропку поинтересней,
не сижу, не глотаю сейчас комок
этой горло сдавившей песни.
Это финт, это метод, тем, кто постиг,
нужно грамоту дать и кубок.
- Не бегу, всё расшвыривая на пути
к оголтело звенящей трубке.
Выйти следом, всегда обращённым вспять,
сделать память - единой жизнью,
ожиданье - простым компонентом себя,
незаметным, неотторжимым.
Закопчённое небо, летит зола.
Будет время - что будет с нами?
Реки двинут назад, и орбиту Земля
поменяет.
Тогда, я знаю,
ты придёшь, когда я перестану ждать,
шумно хлопнешь входною дверью,
впустишь ветер в кристалликах чистого льда,
нет, я брежу, нет, я не верю.
И тогда что-то словно замкнётся внутри,
что-то выплеснется наружу,
по глазам и без слов, задыхаясь, смотри,
как ты нужен, как ты мне нужен.
Будет ветер отчаянный, ветер ничей
биться градом, ему так легче.
- Бесконечно рыдать на твоём плече
и любить тебя бесконечно.
Бесконечность - такая. В ней времени нет,
чтоб чего-то там дожидаться,
ни столетий, ни дней...

...Циферблат-силуэт.
Пять, шесть, семь,
ноль один
пятнадцать.


XXX
РАДОСТЬ

а у тебя будет ещё радость,
огромная,
во-о-от такая!
так, что даже подумать о ней
как следует невозможно,
только если по буквочкам,
осторожно:
- р-а...
да, сияющая бессонно,
свет-попрыгунчик
заливистый
из зазеркалья.
да, у тебя будет ещё радость
немыслимая,
на бегу обнимающая,
захватывающая дух,
от которой все мысли мыслятся,
от которой все выси высятся,
от которой слова,
все слова непременно и точно -
вслух.
я люблю тебя так,
как не любят людей из плоти,
как бегут на разлёте
в ярчайшую синь и дымь,
как целуют, припав,
землю общей сердечной родины,
как хотят умереть за неё
восторженным,
молодым
и оставить - возьми! -
единственному наследнику
безграничное право
(границ у вселенной нет)
на её виноградники,
палисадники,
заповедники
и на семижды семь
неотъемлемо
звёздных
неб.


XXXI
Год за годом - планета вертится,
Под ботинками интуриста.
А давай мы с тобою встретимся
Во второй половине жизни.

Будешь ты, как сейчас родившийся,
Авенюшкой блуждать парижскою
(И, конечно, давно наскучившей)
В скучном поиске неизученных.

Буду я - как давно не пишется!
Привыкавшая и отвыкшая
Племенам, временам противиться
Раз пятнадцать самоубивица.

Будем мы несомненно лучше, чем
Есть на самом. Слезой ленивою
Чуть помянем всё, что упущено,
Всё, теперь невозобновимое.

И пойдём, не спеша и взвешенно
До Quartier latin, слово за слово,
Мимо шапок, густых, заснеженных
Крон и кровель, внизу распластанных, -

Мостовую забыв широкую
В новогоднем, слепящем мареве
Незаметно, не глядя под ноги,
Мы вплывём, крепко взявшись за руки,

Одиноким в проулки сонные
Огонёчком, в глазах двоящимся,
Оживлённые, обновлённые
И немножко ненастоящие.

И шепну тебе, между строчками,
Что полвека так плохо прячу я:
"Это всё никогда не кончится,
Я с тобой, что б сие ни значило".


XXXII
ПЕСЕНКИ, СКАЗОЧКИ и SILENTIUM

Никогда не ждала, не чаяла
Быть с тобою в одной связке.
Наступает пора молчания,
Всё давно и не нами сказано.

Всё давно и не нами спетое
Повторю ещё раз куплетом:
"Ты, ты, ты, ты" - и кроме этого
Ничего-то у меня нету.

Раз ступенька, две да пять - лесенка,
И подняться вверх не так сложно:
Кроме наших да с тобой песенок
Ничего нет у тебя - тоже.

А той песенкой земля вертится,
А той песенкой звезда гаснет...
Мол, жила-была красна девица,
Всей материи сопричастная.

Это присказка, дальше - сказочка
(А молчание - твой-мой демон):
Мы с тобою всем вокруг связаны,
До того, что нас самих - где мы?

Где же - те, кто с пустотой слился?
И зияние сквозит смыслами
От поребриков и гранитностей
До высоких этажей. Мы с тобой

Не родные, не даже сводные,
Ни отечества и ни отчества,
И зови "это" чем угодно,
Да не тем, чем - как будто - хочется.


XXXIII

ОКРАИНА

... Вот например: я помню многоэтажки,
стеклопакеты иссиня, серебряные моря;
помню: в демисезонном поверх рубашки,
не довязав шнурки, житель края, по тем краям
шёл, мне попутно, размашистым быстрым шагом,
шли вдоль пролётов, на гребни бетонных волн
мы поднимались, беспечные, как лошары.
А ничего и не было. Не было ничего.

Сопки курились, и ветер нёс дым с промзоны,
солнцем зеркалили верхние этажи.
Ржал с моих шуток, прохожих, себя, озона,
свежести; ржал, да, и повторял: "держись".
По високосному льду, что размяк, истончал, подтаял -
скоро весна, сиречь "грязно", "грачи" и "град" -
мы добрались: мы дошли до черты и тайны,
где обрывалась земля и где начинался ад.

И вот например: не будет земель парнасских
больше; туземец, солнечно-белобрыс,
не повторит мне коронной своей "не парься",
здесь обретавшей какой-то внезапно сакральный смысл.


XXXIV
ФОНАРЬ И КАБЛУК

Общее меж туфлей и фонарём
есть моя стопа, что в неё обута
и соединяется каблуком
с полом полумрачно-пустой маршрутки.
А фонарь блестящим своим зрачком
озирает собранных в этом месте
нас. У туфли общего с фонарём -
"Форд транзит", застрявший на переезде.
Общее у них, несомненно, я.
Это мой каблук, и зрачок - он мой же.

... Это час, когда словно мир объял
мыслью, но сказать, разъяснить не можешь.

А что, если час - не один такой?
Что, если пойти дальше в область "мета-"?
Вдруг, соединяющие легко
самые разрозненные предметы,
есть часы, мгновения явных снов,
есть часы раздумий и отрешений,
что, если фонарь и каблук - одно?
С лёгким, незначительным искаженьем?
Это ли не принципы колдовства:
нить от вещи к вещи сквозь мнимый символ?
Колдовской обряд - есть обряд родства,
сотканный из слов мировой континуум.
Что у неба общего и у пня?
Дерево, которым он был когда-то.
Общего у Бога и у меня -
мысль о Нём в моей голове патлатой.

Ерунда. Мне просто прикольно быть
нитей и частот изощрённым ловчим.
Не соткать мне даже своей судьбы -
что у нас с тобой будет общим,
общим?

... Тронулись. Фонарь, испустив лучи,
уезжает мимо, увы, всё дальше.
И дорога вдруг опускает щит
между изнутри освещённых башен.
Путь открыт! Он, сотканный изо льна,
словно ткань, лежащая между нами.
В состояньи сумерек или сна
мы её касаемся временами.
Оттого-то жизнь есть и будет сном,
где я голос твой, лишь позвав, услышу.

Общее - планета, где мы живём.
Общее - весь воздух, которым дышим.


ОБСЦЕННО О ГЛАВНОМ


I

только не нужно меня жалеть
(это так мелко - для наших душ),
молча включаю я в ванной свет,
молча встаю под холодный душ.
хватит из койки творить алтарь,
сердцу приказывать - "славословь!",
кончилась виза, а с ней - февраль,
кончилась рифма, а с ней - любовь.
ну так и что же? ведь я - жива,
это - всего перемена вех,
будут чуть взвешеннее слова,
будет чуть медленней звонкий смех.
а в остальном будет то же - взгляд
синий иль серый - не все ль равно? -
и точно так же воскликну "бл*!",
в очередное вступив говно.
те же счета по ростелеком,
те же мелодии... черт возьми!
в общем, давай-ка скорей пешком,
Бог тебе скатертью выстлал мир.


II
МАУГЛИ

Да, я такое,
Рыжее, непричёсанное,
К звездам за фигом каким-то с рождения посланное,
Рифме пугливо-крикливой случайно обученное,
Чтоб упиваться до судорог
Недополученным.

Да, я такое,
Бесформенно-безымянное,
На три поколенья вперёд безнадёжными ямбами пьяное,
Я не читаю стихов, да и кто - и не пох*й ли? -
Смог бы меня наконец соблазнить ритмовздохами?

Да, я такое,
Вечное нервновлюбленное,
И я расхожусь - поцелуями невозвращёнными,
Я беру не спросясь, ухожу не простясь и не хлопая
В сумрак медвежьими век позабытыми тропами.

Да, моё сердце шершавое не обстругано.
Хлещет ручьями подкожное, кровное, грубое.
Сомкнуты брови густой первобытною линией,
И исподлобья: "Прими! Ну прими же! Прими меня!"

И я приду
За одною-единственной малостью.
Алым комком разорвавшей артерии ярости.
Ты не посмеешь - против меня! Да и надо ли?
Я же твоё
Светлоглазое
Бледное
Маугли.


III
З**БИСЬ

Немочь комнаты - нехоть ноябрьских нор.
Ах, забиться бы в серую сгинь!
Скрыться, скомкаться - так, чтобы стало смешно
даже вечное это "моги!".

Но могу. Указательный палец гвоздя
в пожелтевшей осенней стене
снова гонит меня в скользкий клёкот дождя,
нагло врёт, что как будто вовне

и снаружи вся эта и хмарость, и сырь,
не в печёнках и лёгких - о, нет!
И кладёт мои слёзы и те - на весы...
Нефиговый эксперимент?

Будто можно расплакаться вправду - тобой
хоть когда-нибудь, как-нибудь. Где,
всё равно размешать свою боль
в этой вечнотекучей воде?

- Ну, сравни, мол, ещё микрослёзки свои
с водопааааадом, несущимся с гор!
Только что мне в сравненьи? В ничтожности их?
Разве легче мне - оттого?

Разве стану топить вот такое... твоё,
как котёнка? Как в каплях - капель
растворю? Разве я расплескаю её
даже пусть по дороге к тебе?

Никогда. Никому. Гвоздь я вырву к ***м,
и останусь. Целуйся, молись.
Пусть другой кто навстречу. А мне без тебя
з**бись. З**бись. За-е-бись.


IV
ЕДИНСТВЕННОСТЬ

ох, как единственность мает и гложет!
дай, воспою я хрущевкины стены!
сотня одежек - и сотня застежек,
нет у тебя - и не будет замены.
и дело не в том, чтобы я там чего-то,
и даже не в том, чтобы я там куда-то.
просто - кто счастьем объелся до рвоты,
вдруг понимает - другого не надо.
и не найду твоего повторенья
больше ни в ком. и вообще. знаешь, лень мне.
может, покажется грубым все это
хрупким овечкам. еще раз. на пальцах:
так покидать - нужно ярость ракеты,
скорость ее (впрочем, лучше бы - света) -
бешено, радостно оторваться.

к этой ботинке хрустальной нет пары,
нет - ни в парижах, ни в келькепарах,
а ведь - напомню! - написано: твари
каждой по паре - и в синие дали.
а я? чем я хуже, отверженней парий?
золушка, феи тебя н**бали.

давай, до свидания, Неповторимость,
Неизреченность - до раны, до боли,
здесь бы твое льняно-льнущее имя
(было б красиво)... а впрочем, не всё ли...?

всё. да, такой вот банальненький alles.
чё-то "comedia", хлопалки дверью,
может, тогда уж - без словоистерик
(словокружений, словористалищ,
словоистомы и словоуслады,
словобезумия, словораспада),
древом по небу в ночи растекаясь,
просто -
расстались.
расстались.
расстались.


V

«Почему бы тебе не влюбиться в меня?» -
так,
тоскливым голодным вздохом.
услыхав мое
«ты!»,
вдруг сказал бы: «я!» -
это было б не так уж плохо.
говорят:
«предсказуемо и смешно»,
о безрыбьях и даже раках,
о случайности, слабости…
ну и что?
не о них ли нам петь и плакать?
почему не остаться тебе со мной
ненавязчиво, между прочим,
и курить в потолок, а потом,
потом
целоваться -
так дымно, сочно?
полюби! я, ты знаешь,
нежна, свежа,
стиханута,
высоколоба,
где-то, кажется, даже
была душа…
отыщи, изучи,
попробуй!
дай пристрою «ть» к сволочному «бы»!
гоу - на следующую страницу!
если оба два вдруг посмели - быть,
почему бы вдвоем - не сбыться?
в нас с тобой неозвученные слова
столько вёсен живут подспудно.
почему бы тебе не влюбиться,
а?
неожиданно,
безрассудно
в моё сердце, созвучное твоему
в перебоях неровных ритмов,
в непокое единых,
а потому...

а потому,
*** ты влюбишься,
эх, обидно.


VI
Я И ТЫ

я - комета, ты же - земля
на три четверти из воды,
жизнь таранящая лбом - я,
обволакивающий - ты.

стиснув зубы, ищешь бинты,
я - ору на весь квартал "бл*!",
больно ранишься о мир - ты,
больно ранящая мир - я.

мягкий свет, прохладная стынь -
сгусток крови, нервов, огня.
губы, сердце и глаза - ты.
зубы, локти и углы - я.

да бежать бы мне от тебя
на край света, пряча следы!
только вот беда - твоё "я"
так рифмуется с моим "ты"!


VII

сравнить тебя, что ли,
с палёною водкой?
поверь мне,
поверь мне,
ведь я не хотела,
но все же люблю
бестолково и кротко,
совсем не умеючи
ентого дела.
такая фигня,
мой малыш,
представляешь?
да, так невпопад,
неуклюже,
бесстыдно,
неряшливо,
что,
не вполне ошарашен?
неловко,
не в тему,
смешно,
неликвидно.

да с чем я к тебе?!
да с башкою -
вот с этой
мишенью - стилетов,
торчащих наружу?
с игольницей - вместо
горячего сердца,
с гримасою вместо
улыбки?
неужто

смогу я прижаться
к твой нежной коже
так - зная, что с каждой
секундой - все глубже...?
впиваться - впивая
тепло?
да возможно
ли это?
неужто,
неужто,
неужто?

о нет,
ты не бойся,
я не потревожу,
я спрячу поглубже
колючее сердце,
спартанским лисенком
царапать под кожей
порвать,
истерзать,
истревожить
донельзя.

все звери - по норам.
все шмары - по нарам.
все в море - кораллы.
ты знаешь, что ночью
альпийскою
горы
не ходят друг к другу?
да, жизнь вот такая
ебучая сука,
что "мука" плюс "мука" -
лишь дважды два "мука".
и нет в ней ни спаянных
в вечности рук, ни
единства удвоенных
одиночеств.


Екатерина Ликовская
2012-2016