Слабость позднего часа

Самый маленький — мал,
а великий — велик.
Никогда не поверю я
в повести книг,
что читать заставляют себя
через силу и боль,
как в начале пути
говорил алкоголь:
важность времени нужно учесть.
Слабина не покажет
всей той глубины
проницаемых чувств,
как бокал из руки,
добротой не целованный мчусь
и под звук перекрёстков
складирую лесть.
Ты не смей, я не смею,
и никто не посмеет
тебе предпочесть
солнце,
мазню,
барабаны —
и тлеет сигара,
как прекрасно и ярко,
и мило,
и капельку нет
отзвук детства за партой
крадётся
по треснутой полке.
Роль свободы давно как в иголках.
Взашею прогнать,
отозвать,
пустоту оградить,
нигилизм приравнять к обороне.
Добрый вечер, страна,
ты нас якобы чтишь,
от чего же,
по-твоему,
стонем?
Нас всех заставляют,
клюют,
не хотят давать жить,
забирают последний испорченный торт.
Интересно узнать,
а давно ли во лжи
мы живём
и идём,
и работаем?
Самый главный комфорт,
как по мне,
это счастье во сне
и под боком в ночи
обниматься с заботой,
а не только делить одеяло.
Чтобы не променяла
ни жена,
ни квартира,
ни преданный пёс
и чтоб сам не остался,
никто не унёс
приросшего к благу.
Пусть стерпит бумага,
и слова сохранит,
и даже согреет,
коль надо.
А слабость,
та самая,
позднего часа,
тревожит отнюдь не меня одного,
кривая гримаса,
пустая огласка,
теперь-то,
надеюсь,
пустой разговор
не станет меня упрекать
за то, что живой.
И кого я обманывать стану?
Срастать не устану,
давно, как сказал, уж прирос:
к забытому городом дому,
к пустому пути,
в котором найти
себя же
и хочется,
найти и оставить
пустого себя
в разговоре,
который на ушко
рокочет и нежно
щекочется.