***

Мне снилось ночью, что ты плачешь,
и ветер, кажется, листву
затем будил, что ты чудачишь
не в шутку, а по-существу.

Я сразу хвать тебя в охапку
и почему-то не могу
не унести тебя, растяпку,
куда, закончив, сам сбегу:

большая комната, положим,
под невысоким потолком.
И тут не спрятаться, но можем,
напившись тёплым молоком,

улечься спать без покрывала,
в одежде прямо, полусон
наполнив радостями шквала
внезапно виденного в сон.

Ты, между прочим, в платье старом,
и плечи кутаны в наряд
цветущих лип залитых жаром
живых тюльпановых оград.

Они поднимутся, согласны
любому вздоху твоему,
и небо там над морем ясно,
и мне опять всё по уму.

Не успокоенный наверное,
теперь большое пропущу
и, вместо громкого безмерно,
отточенное распущу:

здесь, в сердца комнате, разлёгся
весь мир в больших своих цветах,
и до пределов он разросся,
объявленных в больших стихах.

И посреди, в весны наряде,
ей заместительницей, вдруг
вскружится тихая и взглядом
очертит песенного круг.

И вот, что ясно: простота
запомнится; готовность скроет
шероховатости моста
от мира к сердцу; смоет

своим лучом твоя весна
тоску, нужду в покое,
неясность сменит строем сна,
разлитого на всё живое.

Глазами новыми всему
очнёмся. Что-то правит
границы воздуху всему
и нежностью их плавит.

Мы встали - ведь пока пора.
А фоном нам - зима кончалась.
И в жизнь вошли, пока заря
с водою в лужах обнималась.

Теперь не плачь. Ты вне себя
ужасно много знаешь.
И от себя ты в мир меня
спокойным отпускаешь.