Не оживёшь если, не умрёшь

– Дай нам поесть?
– Ты будишь себя кормить или его?
– Тебя и его? На! Ешь сам, а то не научишься есть этот хлеб!

***
  Из сырости, из темноты, из ада:
Умершей в прахе и своей судьбой...,
И народившись в бытие чрез врата,
Себя увидел прижимающем Её рукой.
  Иконописная в старообрядец дева,
В любви к душе, младенца сокрывала,
Что изошёл от таинств бытия и чрева,
Чтоб жизни семя в суть произрастала.
  А Глада тьмы и вязла в скорби, и печали;
Тянулась шлейфом в тягости земного.
И было это позади, и не было вначале;
И было голодно, и так хотелося съестного!
  Но узок был проход(живым сжималося живое-
усилием оберегающем стремилося вперёд).
И было в этом что-то, не совсем, земное:
Грехами увивались лозы жизни в переход.
 И вот уж позади загробный мир стенаний,
Но не грядёт обетование ни раем и ни в ад,
Лишь, воплощение земных признаний –
Видение предчувствия, чем уповает взгляд.

  Но, а пока плато гранитного навеса
И встречный с обетованною душой...
Прижавшийся к стене скалистого утёса,
Сидел с нахлынувшей к судьбе мечтой.
 В руках его хлеб, испечённый только ж
(тревожит сущность пустоты души),
А уж присевшая подле него (посколько ж)
Молила - поделиться хлебом средь глуши:
"Дай нам,- испрашивала она,- поесть?"
"Его или меня кормить ты будишь? -
и хлеб ей протянул, - возьми вот весь?"
"Тебя! Его! - ответила она, - вот видишь?
Возьми и ешь, как ибо он и ты в нём есть...