Сказка о Коте и Поющем Золоте

                СКАЗКА О КОТЕ И ПОЮЩЕМ ЗОЛОТЕ

                Снова дождь за окном, огни.
                Не грусти, мой малыш.
                Хочешь, я расскажу тебе сказку?
                1
 ...Эта длинная и скучная история была мне рассказана в одной из попуток до чужого, ненужного города. Машина медленно тащилась по размокшей колее, поминутно увязая в лужах, вокруг тянулись нескончаемые поля: грязно-желтые, унылые осенние травы под низким, свинцово-серым небом.

Послушайте - и поймите:
Огонь на кончике нити,
Огонь, бегущий навстречу -
Ты спросишь, а я не отвечу,
И оборвется нить,

Пламень сердец небесным
Пожаром в душе не вспыхнет
В молчании - мудрость мысли,
Молчаньем воспламенить

Веру в любовь, как в бездну
Пронизанную светом,
И танцевать на этом
Небесном луче - хранить
Молчанье.
  ...Все это начиналось очень давно, много лет назад, когда в город пришла весна. По тающему, просевшему снегу гуляли мартовские коты. Женщины в демисезонных пальто и в сапогах с каблучками. Мужчины в кожаных куртках. Детишки в ярких комбинезончиках. Взъерошенные, линяющие городские псы, отощавшие за зиму. Все привычно шествовали по аллеям парка, кто-то торопился по своим делам, кто-то просто так гулял.
  ...Таял снег.  И - то ли это на деле самоуверенность рассказчика, то ли время такое, а, может быть, в подобных случаях всегда так бывает, но в городе было в тот день только два человека. Это вовсе не означает, что город был пуст: просто только они двое из всех были.
  ...Один из них несколько дней подряд пил. В кругу друзей, когда праздник незаметно перетекает в прогулку, а прогулка - в небольшое путешествие. Вот и тогда двое друзей вдруг поняли, что время для путешествия давно приспело, а они спохватились слишком поздно. Теперь оба спешили, меряя аллею широкими шагами и куря сигареты, ведя меж собою оживленный диалог.
  Ребенок сидел на лавочке - типичной парковой лавочке - он гулял с собакой. Это был не совсем, как вы понимаете, ребенок, с таким же трудом это существо можно было назвать взрослым. Взрослой - или, по крайней мере, недетской была доза белого порошка — пресловутой «белой смерти», что время от времени требовал его организм. К тому же этой ночью ребенок пил водку, а все хорошие, воспитанные дети никогда не пьют водки, даже не подумают об этом. Но наш ребенок пил, да к тому же еще и курил - не только сигареты, а все, что придется.
  ...В общем, была весна. Несомненно, только поэтому, а может быть, еще и потому, что каждый из них, слишком давно ожидал этой неожиданности, но они встретились, эти двое, на перекрестке двух аллей. Правда, воздух в тот вечер был густым и слишком прозрачным, и закат был подобен неподвижному, влекущему к себе пожару. Но от этой точки путь их еще долго лежал вместе. Хотя, казалось, было бы очень простым и совсем неудивительным, если бы дороги их так же разошлись, как и соединились - в той самой точке. Или гораздо позже - разве мало было таких моментов - но нет, видно, это было угодно...
  ...Тут мой рассказчик прервался, чтобы жадно затянуться сигаретой. Нельзя сказать, что я очень ждал продолжения, да и он не особо спешил. К тому же количество глубоких луж в колее увеличилось: дорога шла под гору, и теперь требовалось еще большее внимание и мастерство от водителя - если, конечно, вы не расположены заночевать тут до следующей попутки. Потому сигареты мы выкурили в полном молчании.
  Но вот дорога снова пошла в гору, взревел мотор. Я подумал уже, было, что мой драйвер совсем забыл о своем намерении рассказать мне давнюю историю своей неудавшейся молодости, и собирался хоть из вежливости напомнить ему об этом. Но он вдруг заговорил сам:
-Да, все это было очень давно. И тот город, и те дома, что видел я из окна, никогда уже не станут прежними. Все проходит...
-Ну, а что те двое? - рискнул я вернуть его воспоминания в прежнее русло.
-А, они?.. Да, и вот они стали они. Не скоро после той встречи они по настоящему отыскали друг друга (а нашлись они весьма характерно для них тогда - под летним дождем в том же парке, ну, может, чуть дальше...). И наконец, они стали быть вместе. Белый порошок был заброшен, и ребенок вырос, а водка порой навещала их, но тогда они оба искренно сожалели об этом... Эх, да не то это все!
  Как танцевало солнце, и листья купались в золотых лучах - то было их первое лето. Оба тогда видели впереди слишком много, и легко оставляли позади то, что мешало идти вперед. Ребенок был, правда, болен и слаб, но зато тот, второй, что был с ним - вел их, ибо был здоров и силен тогда - не в пример...
  ...И пришла осень. И желтые яркие листья выстилали городские улицы. Они снова гуляли там - под дождем или редким осенним солнцем. Потом листья облетели, и черные, голые ветви воздели к небу свои руки. И что-то умирало, а что-то приходило извне - и все возвращалось на свой круг. А они жили там и что-то делали все это время. Да, делали... Один из них был музыкантом, он учился этому - ведь чтобы быть хорошим музыкантом, нужно немало учиться... А второй... Самым положительным занятием из всех его прежних тоже было обучение, он хотел быть художником, и к этому располагала его натура. Оба они были, несомненно, люди творческие - оба в свое время учились и музыке, и писали стихи. Но это было давно...
-Нет, все это совсем не то, главное, что я хотел бы рассказать, - вдруг сам себя перебил водитель и полез за очередной сигаретой. - Хотите?
-Спасибо, - ответил я, но меня уже тошнит от этого дыма.
-Вот-вот, грустно усмехнулся мой собеседник, настроенный сейчас на лирический лад. Вот и тогда часто говорилось то же самое.
-Что ж, если вы не возражаете, я открою окно. Я равнодушно пожал плечами, и он продолжил:
-И дым сигарет. Как раз его-то и не хватало моему рассказу. Оба они курили сигареты, хоть в разной степени сами страдали от дыма. Подарком тогда была пачка сигарет, что-нибудь типа Rothmans, ну, конечно, и зажигалка в придачу.
  Когда наступили холода, и наш ребенок приходил за своим другом, чтобы проводить его домой, они курили в вестибюле или на подоконнике того самого здания, где учился и, может быть, теперь работает его друг. (Здесь трудно ошибиться, ведь в нашем городе оно одно такое). Приходил он часто, почти каждый день. Так часто, что это стало у них традицией. Так вот: они курили сигареты, папиросы или трубку, ежась от холода. Говорили о чем-нибудь, или просто молчали, и каждый думал о своем. Потом они одевались, и он запирал свой класс. Они выходили на улицу, садились в стылый, полупустой троллейбус и ехали. Иногда за прогулкой проходил вечер, и они оба оставались ночевать у него дома, вместе. Но чаще всего они целовались на прощание, потом друг выходил на своей остановке и шел к себе домой, а ребенок ехал обратно, уже один. Тогда его грело теплое чувство к тому, кто уже, наверное, дома, разделся и пьет чай.
  ...Давно уже выпал снег, и зима затянулась (зима всегда кажется долгой, а в тот год она особенно хорошо обосновалась в городе). Потом снова пришла весна, которую они оба так ждали, начал таять снег, и в лужах под ногами задрожали размытые огни фонарей. Наши друзья по-прежнему так же часто встречались, гуляли, ходили в гости. Недалеко было опять до мартовских котов, но...
  ...Но тот год, что прошел, сделал свое дело. Теперь по весне они оба хорошо чувствовали это: они пришли, наконец, друг к другу, как и стремились. Но темен и неверен, стал вдруг их совместный путь. Лишь самый далекий и самый светлый его изгиб — начало их вместе — освещал дорогу. Но, как известно, весна - то время, когда просыпается живое, а мертвое остается на месте, и о нем забывают. И это был еще не конец.
  ...Да, это был еще не конец, хотя оба они уже с тоской и болью ждали его не раз. Потом каждый из них, словно бы, клал на чашу весов часть себя - и они снова были счастливы тем, что вместе, хоть все более и более кратким было то счастье.
  Ребенок был молод - и тем силен, он плакал - но учился. Учился таким простым вещам, как брать и оставлять. Теперь он выбирал какие-то вещи, думая (так, по крайней мере, ему казалось), что выбирает. А на самом деле он ничего, по сути, не выбирал, лишь совершал поступки - так выбирают сиденье и смотровое стекло в едущей уже машине. Хоть он был почти здоров и силен теперь. Силен тем, что узнал, и тем, что получил, но вряд ли он мог вести эту машину с грузом самого себя. К тому же случилась еще одна беда: друг его заболел, и теперь уже просто сидел рядом, глядя вперед, в туман, неуверенно и отрешенно.
-Однажды, в самый расцвет весны, когда они оба чуть было не погибли от расплаты за возможность быть вместе,
- Помните, я уже говорил вам об этом? - Я лениво кивнул, и он продолжил:
-Так вот, оказалось, что цена гораздо больше, чем они оба смогут отдать. К тому же за ребенка платил его друг. Тогда-то он и обессилел настолько, что болезнь позже окончательно взяла его в свои лапы. Вышло так, что они переплатили по векселю. И то краткое время, когда они были свободны - память о той цене, цене, их любви - ведь они любили друг друга. Я, кажется, до сих пор не говорил этого, полагая, что это и так должно быть, очевидно. Я просто не стал делать на этом акцент потому, что наличие подобного обстоятельства для всех обычно сводит все проблемы к минимуму. А потом еще является как бы оправданием. Но, как выяснилось — не всё так просто. И тогда, на расстоянии шага от края пропасти, они увидели свой путь. Весна звала их вперед, память, что была с ними, стала мудростью. Но, то был дом на тонких сваях, а сами сваи - их верой друг в друга. Но, очевидно, одной веры мало - по крайней мере, легче признать это, нежели то, что сваи были слишком тонки. Но, что бы там ни было - с того момента им открылся путь под уклон.
  «Все это» было, на мой взгляд, достаточно банально. Тем обычно и оканчиваются истории, которые начинаются с рек водки и алого зарева. Я, разумеется, промолчал и приподнялся с сиденья в поисках сигареты. Меня начал утомлять этот рассказ.
Водитель, видимо, это заметил, но расценил как впечатление от услышанного.
-Такие вещи всегда тяжело слушать, даже если они и не касаются тебя. Да и ничего удивительного в этом нет.
-Да, (и тут я сделал неловкий жест):
- Сказал бы даже, что все подобные истории повторяют одна другую настолько, что сам пересказ их тем более неуместен, банален, если хотите.
  Если водитель и понял меня правильно, то он оказался крепким парнем. По крайней мере, он вздрогнул.
-Банальным, как рождение и смерть. Куда как банальна смерть близкого тебе человека, а ведь смерть бывает разной. Но все равно, нет ничего более банального и, вместе с тем, бессмысленного и жестокого. Так рвутся нити, соединяющие души, так же рвется и та нить, что соединяет человека с самим собой.
...Потихоньку мне начинало становиться уже плохо от всего этого нудного, с каждой новой фразой становящегося все хуже и хуже, как плохо сыгранный спектакль, рассказа. Сигарета была докурена, и я выбросил окурок в окно.
-Кажется, я догадываюсь, каков финал, - я решил не затягивать и без того чересчур долгого удовольствия:
- она бросила его потому, что он спился. Или он спился потому, что она его бросила. Или...
-Довольно! - вдруг перебил меня мой драйвер сухим и резким голосом.
Я покосился на него. Мне давно уже было ясно наверняка, что в этой повести о двоих его место - самое большее где-нибудь на заднем плане. Не в меру чувствительный наблюдатель, может быть, друг. Но может быть, я ошибся - тогда как недопустимо цинично!
-Простите, я знаю, это было бестактно с моей стороны, - сказал я, глядя на него в профиль.
Он на секунду оторвал взгляд от дороги и встретился с моим. Но всего лишь на секунду.
-Нет, ничего, - неожиданно усмехнулся он. Вы правильно поняли: это не про меня. Просто я был свидетелем тому, очень давно, в этом городе... Я редко бываю здесь теперь, но по пути сюда мне каждый раз почему-то вспоминается... Даже не знаю. Может быть потому, что я был его другом, и они - они всегда казались мне чем-то необыкновенным... тогда. Нет, не знаю.
  Далеко впереди мелькнула темная лента шоссейки. Мы въехали в лес.
- Ну вот, - с явным удовлетворением в голосе снова заговорил водила,
-еще пару километров тут срежем. А там и на трассу. По прямой-то здесь - нет ничего, так ведь дорога-то окружная - эдакая дуга.
-А что, до сих пор нет прямой дороги на город?
-Прямой дороги? Да она откуда - ниоткуда прямая, нам с тобой, только не повезло, - он рассмеялся.
- А что, в городе-то в какую сторону? Я сам в Новый квартал еду, но если где по пути, могу, хоть до места подбросить.
-Ну что ж, хорошо (хотя на самом деле мне было, пожалуй, все равно, да и мой драйвер успел немного мне надоесть),
- мне в Низы. Знаете, где это? Первый квадрат после поворота к вам туда, ну, там еще автобус поворачивает?..
-Нет, я через парк поеду. Но тебя, так и быть, подброшу - как-никак
разговор был такой... задушевный...
-Да... Я очень старательно смотрел в другую сторону. Не хватало еще, чтобы разговор этот снова продолжился, хоть опасался я зря: мысли моего шофера были уже где-то глубоко в городе, в каких-то одному ему известных делах и проблемах.
                2
  Очень давно, много лет назад, жил один человек. И у него было Живое Поющее Золото. Прекрасное, как солнечный свет, огромное, как мир и оно пело ему дивные песни. И жил бы он себе спокойно да поживал, но с тех пор, как стал он счастливейшим из людей, начали обуревать его разные непонятные тревоги - ведь, как известно, людям это свойственно. И тогда построил он большой крепкий дом и поселил в нем свое золото, чтобы оно каждочасно дарило ему свою радость и свет. В том доме не было окон, да они были и не нужны: ведь его золото освещало весь дом теплым светом солнца, а в окна могли, например, заглянуть завистники и украсть его счастье. Ибо тот человек был не мудр, и не знал он, что счастье нельзя украсть. Но  это его не успокоило. И вот, как-то, встав рано, он запер дом и пошел очень далеко, к одному известному мудрецу за советом.  Ибо он был не мудр и не знал того, что: во-первых, счастье нельзя спрятать.  А во-вторых, никто не в силах дать ему совета, ибо никому неизвестно сердце человека, кроме него самого.
  Но, как вы уже поняли, он не знал всего этого, а потому, проделав долгий путь, в конце концов, преклонил свои колени в пещере отшельника.
-Ты зря сделал это, - сказал мудрец, - знай же: оно боится разлуки, пустота ест его, как ржа железо, а от постоянной тревоги оно может померкнуть.
-Воистину, я убедился в том, что ты мудр! - воскликнул наш герой, - а потому, позволь, я вверю его в твою надежную и мудрую заботу. Ибо я слишком занят, чтобы самому быть с ним постоянно, а к тому же я нездоров сейчас, и мне предстоит отправиться в долгий путь по своим делам, а заодно и поправить свое здоровье. И тут он снова допустил ошибку, ибо нельзя вверять другим то, что дорого только тебе.
  Он благополучно вернулся домой, но застал там тишину и темноту, ибо окон в доме не было, а золото, как и предсказал мудрец, померкло и умолкло. С горечью и отчаянием в сердце он бережно отнес его отшельнику, и тот поместил его в самую глубокую расщелину в земле, так далеко, чтобы никто из смертных был не в состоянии добраться до него. Человек, успокоенный этим, уехал.
  Время от времени он навещал мудреца, приносил ему подношения, а мудрец за это обещал ему «воскресить» его счастье. И каждый день он клялся, что еще немножко, еще вот-вот, и золото снова оживет, запоет и засияет. И, утешенный, человек возвращался в свою далекую страну и спокойно занимался там своим делами, живя ожиданием и надеждой.
  Но отшельник врал, ибо он-то воистину был умудрен годами и просветлен размышлениями, а потому знал он, что поющее золото может жить очень долго, но когда оно умерло, уже ничто не в силах его воскресить. Ибо Живое Поющее Золото не относится к природе ни богов, ни людей, ни металлов; оно внезапно, как всплеск на воде, как вспышка молнии, оно тонкое, как легкое дуновение ветерка и хрупкое, как самая тонкая веточка в твоих руках; нет в мире ничего, способного ему противостоять - такова его сила, когда оно поет, сияя солнечным светом, но когда оно гибнет, в руках твоих остается лишь маленькая горстка пепла. И мудрец знал все это. Но ему просто не хотелось причинять боль отчаяния и безнадежности неплохому человеку, который все это время жил лишь верой в чудо. К тому же он боялся, что эта весть убьет человека.
  ...Это очень грустная история.
  ...Сказки бывают разные. Длинные и короткие, веселые и грустные, добрые и не очень, мудрые... и просто сказки. Я и сам всегда любил истории со счастливым концом, а потому, может быть, зря я продолжаю эту и без того уже не совсем короткую повесть?
  История - в том виде, в котором она стала мне известна - закончилась. Мы летели по узкой блестящей впереди ленте, нас то и дело обгоняли другие автомобили, мы в свою очередь, тоже кого-то обгоняли. Водитель, казалось, совершенно забыл о своей прежней лиричной меланхолии. Вот почему я был немало удивлен, когда, при самом въезде в город, он вдруг, резко снизив скорость, сделал поворот под совершенно немыслимым углом с трассы и вырулил на непонятно для каких целей приспособленный, клочок асфальта со знаком «тупик» на столбе. Впрочем, скоро все разъяснилось.
-Говоришь, ты не был в этом городе «не одну пару лет»? - (это правда, я действительно так сказал в самом начале нашего разговора, и специально тогда не назвал цифру, чтобы сразу отделаться от его назойливого любопытства).
-А я не был здесь очень давно - большой срок для меня, родившегося в этом городе...
-«Пошло-поехало», - подумал я.
-...Не будь я за рулем сейчас - я предложил бы тебе выпить, парень. И кем бы ты ни был - сразу говорю - извини, но вряд ли я стал бы тебя уважать, если б ты...
-«...О, проклятая старая песня!» -
-...а потому я предлагаю хоть выкурить тут по сигарете. Пусть это символизирует...
 Я, наверное, так никогда и не узнаю, что это должно было символизировать потому, что, вылезая, громко хлопнул за собой дверью. Водила еще долго копошился там, внутри, бормоча себе что-то под нос, а я стоял на огненно-желтых листьях и держал в руке не зажженную сигарету. Это снова осень, и яркие желтые листья... Я со странным, отрешенным удивлением вдруг почувствовал, что внутри меня рвется какая-то нить. Ослепительная вспышка света внутри - я как заново увидел небо. А потом...
  Мы не спеша, курили, стряхивая пепел на бледно - и сочно-золотые пятна под ногами. Разговор не клеился. Как-то резко обозначилось вдруг, что кроме этой истории о чьей-то, наверное, большой любви нас ничего и не связывает. Он, вероятно, тоже подумал об этом.
-А скажи вот, - поинтересовался он, впервые за время нашего общения, глядя мне прямо в лицо, и я рассмотрел наконец, что глаза у него светло-карие, очень усталые.
-А тебя ждет кто-нибудь там?
  И почему-то в этот момент мне было труднее всего держаться так, словно бы ничего не было, словно бы я тут не причем. Может быть потому - я знал это точно - город, что лежал впереди, заранее был пуст. Ведь там-то уж точно никто не ждал. Мы - реальные мы были здесь, на стоянке, и нас было двое, вообще только двое. Так я узнал, что обычно сопутствует этому ощущению — ощущению грядущей беды, ожидающей тебя впереди боли. К тому же все время до этого момента моя печаль оставалась лишь моей печалью, раз это было надо для тех, кто впереди. Что же делать теперь, когда увидел вдруг, что впереди никого нет - ради кого тогда?!
 Я ответил с самым серьезно-спокойным лицом:
-Меня ждут одинокий серо-зеленый котик и больной старый пес. Пса замучил ревматизм, и все дождливые дни напролет он лежит на своей подстилке, уткнувшись носом в бахрому, и изредка тяжело вздыхает. А котик долго неподвижно сидит на окне. Он ждет, он так давно ждет! Я приеду и расскажу ему о том, что было. Он вспрыгнет мне на руки и замурлычет, и пес вскочит и застучит хвостом о мебель... Мы зажжем свечи, можно растопить камин и усесться вокруг него втроем. Пес будет время от времени поворачиваться, кряхтя, с боку на бок, а кот поведает мне обо всех их приключениях. О том, как терпеливо они меня ждали, такие одинокие в этой холодной, сумрачной квартире в старом доме. Я, пожалуй, буду курить трубку у камина, а мой пушистый нежный котик свернется теплым клубком на коленях...
(О старые образы, яркие, будто бы кукольные, о вечное незабвенное покрывало! Зачем? И неужто теперь навсегда?!)
-Да, - подытожил я, - меня ждет тепло и уют. Я расскажу своим зверям сказку о большой любви... только, пожалуй, изменю конец: «они снова встретились и жили долго и счастливо» - совсем как по Грину, и...
  Меня прервал звук. Мой собеседник, видимо, подавился дымом, и этот лающий кашель как-то неприятно резанул мой слух. Я даже слегка напрягся, вспомнив, количество выкуренных мною сигарет в сочетании с данными тестов на рак легких... Наконец он, откашлявшись, заговорил снова:
-А чем тебя не устраивает такой вариант: они по-прежнему также внешне были вместе, но в действительности все больше удалялись друг от друга. Ребенок был здоров, проницателен и умен, а потому видел, как все дальше, вроде бы оставаясь на месте, уходит тот, кого он полюбил до конца дней. Вот за деревьями мелькнула в последний раз знакомая спина, унося с собой его сердце. А то, что осталось с ним?.. Оно было с поверхности таким же, но внутри оказалось совершенно чуждым ребенку. Некоторое время они смотрели друг на друга с недоумением, потом возникло раздражение, как от взаимопроникновения двух чужеродных тел - и тогда расстояние между ними впервые заметно (заметно для тех, кто вокруг) увеличилось. И с тех пор все и осталось так. Они встречались по-прежнему: временами - чаще, временами - реже, совершали совместные прогулки, если тому не противоречили какие-то их дела... А потом как-то и не заметили, как забыли друг о друге. Просто-напросто их разделили расстояния - вот те самые километры... но, впрочем, тогда это уже было неважно.
                3
  ...Однако в один прекрасный день человек все-таки вернулся, отдохнувший и полный надежды, он с тайным трепетом взглянул в глаза мудрецу. Так настал тот день, когда мудрец больше не смог обманывать. Тогда, терзаемый муками совести, он развел в своей пещере огромный костер и вошел в него. С тех пор от него ничего не осталось, и люди забыли о нем.
  Человек же в своем крушении надежд познал боль, о которой не мог помыслить прежде. Он пошел, ослепнув, прочь, собирая по дороге обломки воздушных кораблей и топя их, как в вине, в своем сердце. И мрак безнадежности сокрыл его путь. Он шел, равнодушный ко всему, что встречалось ему, и вот, наконец, оказался перед глубокой пропастью, той самой, на дне которой отшельник спрятал его золото. Человек, конечно же, не мог знать об этом, просто она внезапно возникла перед ним, и он понял, что сейчас сделает. Он подошел к самому ее краю, так близко, что вниз посыпались мелкие камешки. Он стоял на краю своего отчаяния, он был совершенно один, а над горами восходило солнце, и легкий ветерок трепал его волосы. И тогда он поднял голову - в последний раз взглянуть на небо - и увидел солнце и понял тогда, что боль его такая же пронзительно-светлая, как солнечный луч. И он запел песню, прощаясь. Одну из тех, что когда-то пело ему его золото. Зная, что когда допоет ее, мелкие камни из-под его ног покажут ему дорогу туда, где он, наконец, обретет покой.
  Но вдруг случилось невероятное - он услышал оттуда, из самых глубин земли, отзвук своего голоса, а кромка скалы у его ног осветилась золотым сиянием. Это было Живое Поющее Золото.  Так, ни на что уже не надеясь, он вернул надежду и вдохнул жизнь. Спев золото, он стал им. Они пели вместе, а потом он сделал свой шаг, но это был путь на небеса, к солнцу.
  Мой самый любимый серый Кот!  Серый, совершенно зеленый, такой теплый и пушистый... Как ласкает душу твое знакомое мурлыканье. Ты устраиваешься на коленях и злишься слегка, что тебе не удается найти удобной позы, но ты по-всегдашнему осторожен и внимателен, стараясь не царапаться и не толкаться.
 ...Большой белый Пес - совершенно наш и ничуть не одинокий - растянулся на медвежьей шкуре перед камином. Собаки не курят трубку, как тигра не ест репейника. Коты иногда курят трубку, но никогда не подают вида, что делают это.
  ...Я так скучал по тебе, мой Кот! Как долго мы не видели друг друга, мой малыш! Когда улеглись первые бурные впечатления, и Пес устал молотить хвостом и сел - помнишь, как много сказали мы друг другу за несколько этих минут? Я рассказал тебе тогда о долгих дорогах, покрытых грязью, о дождях и ветрах, а ты - о раскаленных городских крышах, знойных вьюгах пыли в подворотнях, о прохладной пустоте подвалов... О, как я ждал этого, Кот - узнавать друг друга с полуслова, с полу жеста... Вот ты тянешься, втягивая и вытягивая когти, зеваешь, показав розовое небо и маленький красный язычок... О, мой Кот!  Мы уже давно и навсегда знаем, друг друга, и мне нет нужды пересказывать тебе свою сказку. Ты, как и я, знал ее еще очень давно, наверное, уже тогда, когда никого из нас не было еще на свете. Ты мудрый, мой Кот - вряд ли ты стал бы мучить кого-нибудь, даже самых дорогих тебе, подробностями чужой (им!) личной жизни, правда?..
  ...(О старые образы, яркие, будто бы кукольные, о вечное незабвенное покрывало! Зачем? И неужто теперь навсегда?!)...
  ...Прости меня, мой Кот, я, верно, еще как следует, не отдохнул с дороги. Мы счастливы вместе, малыш, и знаешь, откуда я понял это? Все это было очень давно. Но вокруг тот же город и те же дома - мы смотрим на те же звезды. Потому, что нам нечего возвращать - оно не ушло от нас
  Дядька, что вез меня к тебе, был очень хорошим водилой, славным и добрым парнем. Но он оказался не мудр, ибо не учел одного: спетая легенда на краткий миг возвращается на землю, и там, в том высоком, реальном, истинном свете - лишь плоть отбрасывает тень, а не скорлупа и не бумага. Я люблю тебя, мой Кот. И я эгоист, ведь я отобрал тебя у всех - и у него в том числе — для себя. Впрочем, тут уж нет моей вины: скорее, он просто не смог тебя удержать.  А я - смог, если в тебе ровно столько же тебя, сколько и меня (я подозреваю, что во мне -  то же самое). Нам больше никогда ничего уже не потерять, пусть даже я и неуклюжее двуногое, а ты - красивый и грациозный зверь. И - о, как я горжусь тобой и собой - за то, что создал тебя таким.
  ...Пламя гудит в камине. Задрав голову и глядя в окно, мы видим падающие звезды... помнишь, очень давно ты сам говорил мне как-то: в августе поток метеоритов встречается с землей... Спи, мой Кот. Наш дом крепок, и стоит он не на сваях, а на огромной платформе - огромной, как этот мир. Мы накрепко запрем двери и никого не пустим к себе - вольно же им убиваться по былому в своем казенном гараже! Тосковать по себе... Но мы не пустим его, мой Кот, - я никому не отдам тебя. Никогда.
  ...О, старые образы, яркие - и через столько лет вдруг так безжалостно ожившие! О город, ожидавший нас долго и покорно! Ибо город был пуст, и вот, туда, наконец, вернулись люди, и их было только двое... Машина ползла по старым аллеям, когда тучи рассеялись, и над головой вдруг вспыхнуло закатное небо...
  Но тут - занавес, так как теперь одного из них вел непонятный сонм ощущений, а второй знал, что имеет дело со своим врагом. Один ждал - и не дождался, и теперь можно уже напиться в гараже, и даже лучше всего в последний раз. Ведь, как известно, пламя и пепел сигарет и казенный бензин - очень плохое сочетание для замутненного алкоголем рассудка, и не вышло бы тут беды.  Второй был мудр лишь тем, чем мудр зверь, греющийся на солнце: он прощупал чужой доспех и увидел там пустоту, заранее зная, что увидит, ибо все, что могло быть там для него, он давно забрал и поселил далеко и надежно, прочее же - погибло. Но он, будучи прав по-своему, неправ по сути: то, что ушло под лед, не обязательно там умрет, и может когда-то вернуться и снова идти вперед.
  ...За доли секунды увидеть, почувствовать и признать свою ошибку - как отпустить руль на скользком склоне. Давно ли ты восхищался своим мужеством? Ты отверг, подумав, почему бы теперь не принять по ощущению? И не потому ли, собственно, совсем не обязательно тушить поленья в камине - они на редкость хорошо занялись...
  ...Не бойся, мой малыш. Я с тобой, это просто дурной сон. Жарко, видимо, потому, что слишком растоплен камин, ибо одиночество холоднее льда. Зато теперь я знаю, и чувствую это в своих руках впервые за много лет так ясно - мы вместе, вместе и вместе навсегда! Представляешь, мне вдруг показалось, что я теряю тебя, и тогда, как твой последний знак, огромная звезда сорвалась с небосвода и упала к твоим ногам.

                Татьяна (Эльф) Татаринова.
                27-28.08.1998г., Рязань.