Я столько лет не знал себя как знать

                *     *     *
Я столько лет не знал себя как знать,
как знак любви на новородном теле,
где мимо рук гражданская казна
со свистом шла казнить себя по телику.
А у любви нет спроса на режим.
И сатану, как ласточку, приемлет.
Но чем в себе как вещью дорожим,
то и взойдёт под солнцем параллельным.

Черна душа в прокуренных словах.
И ночь свербит тик-таком по мембране,
где уголовный кодекс, как Аллах —
не допускает честь степей обранивать.
Я вышел в свет, но света не узнал.
Затем что падшей ночью очарован,
он проходил по смете не как нал,
а, как вокзал шашлычный, — на жаровне.

Тогда я вышел в поле как душа,
не открепивши связки от облома,
и начал русла рек я иссушать,
затем что век был слишком избалован.
И гром прошёл по свадебной земле.
И содрогнулись горы, и дома — навылет.
Лишь с изумленья чувства, не замлев,
мигал дракон, пришпоренный на миле.

Аэродромы спутались — и  тьма,
как облагают данью побеждённых,
входила в город души изымать
и провожать — как яблони, под дёрном.
Так, на посадку шли не корабли,
а караваны ангелов при косах —
пока весь тёмный свет не погребли б,
чтоб новый цикл пустить не в перекосе.

А я стоял как вкопанный, — молчал,
и тыщи вёрст мелькали, как в вагоне,
где била в нос мне с тамбура моча,
и конский топот за окном догонит.
И детский всхлип мой сон не нарушал,
и лишь слегка трясло, как в подворотне,
где шла на нерест громкая душа —
но что не в масть, с дороги не своротит.

Куда идёшь, как с дождичка в четверг?
Где тот исход, откуда снова выйдешь,
где бы в себе себя ты не отверг —
может, ещё подкинут что на идише?
Может, какой-то новый миф взойдёт,
слагая гимн из спящих предысторий,
где б не сидел пленарный идиот
и, наконец-то б, что-нибудь достроили.

Ну а пока — понурый — не взыщи,
что, соль земли, ты сыплешь мне на раны.
Я, как «торпеду», твой недуг зашил...
И не сидел, как Блок, по ресторанам.
Что с перестроек рот не разевал,
но наблюдал, как входят в рост сомненья,
где с черепичной крышею развал,
может, в самом и черепе что сменит.

Как Хейердал, —  под воду не пойду:
не выносил я вид русалок с детства.
Но что живём в законченном аду,
легко понять — как с фабрики одеться.
Четвероногих веселит мой вид,
а сам в себе я, видно, невесёлый,
раз, как сирена, хочется мне выть,
когда идёт товарный через сёла.

Благодарю судьбу и смерти не прошу —
она сама придёт, как ей придётся.
Пока ж для жизни вздёрну парашют,
чтоб приземлиться, не задевши дёсны.
Храни Господь, и ангелу — салют!
что, раз задев, не проходил уж мимо.
И пусть там в реку памяти сольют:
и то, что был — уже неповторимо.