Она устала просить

Она устала просить, безнадежно считая секунды, растворяясь в бинтах и катетрах, крича на последнем вдохе. Крича на последнем вдохе, умирая на выдохе снова, и опять по утрам воскресая, надрывалась в продрогших стенах. Надрывалась в продрогших стенах, разрывала кедровые четки, швыряя молитвенник в стену, проклинала чёрта и бога. Проклинала чёрта и бога, скурив все свои мечты, осыпалась пеплом багровым, утопилась в своей крови.

Она в зеркалах /искала/нашла/опять потеряла/ выход в страну чудес, где королева злая рубила головы с плеч. Отраженье уныло молчало, зло улыбаясь в ответ, а кровь по рукам стекала, навек оставляя след. Рисунок на коже бледной, кармин на молочно-белом и смерть, обводящая мелом труп на сырой доске.

Душа молча сидела рядом, касаясь нежностью рук изгибов изящной шеи, остывших холодных губ, воздушности белых кружев и мертвенно бледных рук. Так странно впотьмах увидеть знакомые с детства черты, держать себя же за руку, забыть про свои грехи. Искать свое отраженье, и так ничего не найти, и знать, что тот, кто так нужен, уже не успеет придти. Сидеть, понимая, что рядом лежит твой разбитый сосуд, не нашедший родного дома, в котором верят и ждут. В котором звезды на стенах, не призраки по углам; в котором кофе по венам, а не удар по зубам.

Смерть рисует узор мелками, красный, желтый и голубой, словно черный давно не в моде, словно нужен какой-то цвет в этом мраке изломанных судеб, много лет не видавших свет.

Ей больше не будет больно, загустеет алая кровь, растворится душа в закате и останется только след, разрисованный красно-желтым и немного совсем голубым.