Впотьмах

Как затеплишь бра, колени
обернув в мохнатый плед,
тьму раскраивает в тени
расползающийся свет.

Выключателем в сгущенье
полуночных чудо-юд
щёлк - и лампочки свеченье
дарит крошечный уют.

В нём сидишь, в уюте этом
от ужасностей в шажке,
с креслом, с ковриком и с пледом,
словно в детстве на горшке.

Над тобой под сводом грота,
что вампирами кишит,
самый злой и гадкий кто-то
то и дело ворожит.

Нависая обветшало,
нагоняет сумрак страх.
Свет горит, но очень мало -
не космический размах.

К пятачку благословенной
маловаттной липнет жуть.
До конца твоей вселенной
только руку протянуть.

Бра лучится, но немножко,
освещая, как кропя.
Даже тапочку с бомбошкой
подбираешь под себя.

И лодыжкою лодыжку
трёшь усердно. А чутьё
заставляет выбрать книжку,
что бы спрятаться в неё.

Головы не поднимаешь.
Страшно. Тёмная пора.
Потому опять читаешь
небылицы до утра.

Насыщаешь впечатлений
до кровавой до зари,
чтоб побольше приведений
влезло в сумерки твои.

Что бы ночь предстала густо
монстром в шляпе и в плаще,
Ты включать большую люстру
не пытаешься вообще!

Поджимаешь с писком пятки
к ягодицам, трепеща,
чтоб комочек света шатким
стал, зловеще хохоча.

Чтоб он взвился лампионом,
Чтоб, за шнур его схватив,
ты взлетел с ужасным звоном,
чашку с блюдечком разбив.

И витал, покуда чресла
не усядутся с утра,
скрывшись пледом, снова в кресло,
под угаснувшее бра,

Где заметишь, сбитый с толку,
что бы всё-таки уснуть:
Ветерок шевелит шторку,
а не что-либо-нибудь,

Чтоб под сумерки обратно,
ожидая вящий страх,
оживиться, сжавшись складно,
в трепетании впотьмах.