Незванный гость

Воротца в белокаменной стене
Открыты были настежь – заходи!
С ножом, с холерой, друг ты или вор,
Ворота нараспашку – заходи…
И он угрюмо сына подтолкнул
И сам вошёл, не слыша лая псов.
(Он сплюнул, не услыша лая псов.)
Он воротишки запер на засов,
Проклятья по-татарски бормоча…
(Сварлив он стал,
Стал въедлив он и строг,
В изгнанье старость встретивший свою,
Отбывший униженья долгий срок…)

За этот час желанный заплатив
Бессонницами, сединой, трудом,
Он тяжело переступил порог.
И вот –
Бери в ладони –
Отчий дом…
И острый глаз рассёк наискосок
Двор, вымощенный сизым плитняком,
И вздох счастливый медленно вобрал
Сосну над крышей, розу у окна,
Весь дворик, что до камушка знаком,
Встал в горле поперёк,
Застрял комком…

Пять тонких слив на левой стороне.
(Он вишни собирался посадить.)
Семь белых куриц рылись у ворот.
(Он красных собирался разводить.)
В углу мальчишка, на колено встав,
Натягивал струну на самострел.
Гость искоса лишь на него взглянул,
Он пристально на своего смотрел:
Подросток, сын, дитя другой земли,
С усталым любопытством на лице
Топтался тот и не решался сесть
На выщербленном дедовском крыльце.

Легонько, как пятнадцать лет назад,
Не постучав, нажал на клямку гость
И в угловую комнату пошёл,
Накинув шляпу на привычный гвоздь.
(Он вспомнил, как вколачивал тот гвоздь…)

Того, кто встал навстречу, ни о чём
Ни словом и ни взглядом не спросив,
Он затворил окно и сел к столу.
Хозяин был умён и не спесив.

Хозяин был умён и не спесив,
Он сразу понял, кто к нему пришёл.
Хоть не встречал, в лицо узнать не мог.
(Во сне его видал, но не таким:
С корнями вместо пыльных этих ног.)

«Так вот какой он!.. Стар и черноглаз.
Морщины проедают камни скул…»

«Так вот какой он!.. Он голубоглаз.
Не прячет глаз и рядом ставит стул».

На клетчатой клеенке голубой,
Ни жилочкой лежат не шевелясь,
Две пары рук…  Лежат, окаменев,
Сухие, словно крымская земля.

Хозяин молод был и не пуглив –
В себе уверен и в своих правах.
Пожёвывает рыжеватый ус.
Ни тени в солнцем выжженных бровях.

Старик был мудр: что было, то прошло…
Минутной правотою каждый прав.
Но мудрый ищет истину – она
Ему нужнее человечьих правд.
Та истина душе дарует мир:
Она всегда сладка, а не кисла…
Встал молодой, услыша как приказ
Короткое и хриплое:
                - Шасла! –
Встал молодой и молча вышел вон.
Вернулся тотчас… Встрепенулся гость:
Сорокоглазо выглянула гроздь,
Зашевелилась, заскрипела гроздь…
Гость щурился, подняв её на свет.
Она слезилась, как зелёный лёд.
Он ягодку ногтями сощипнул
И. словно склюнул, вчмокнул в жадный рот…

Дымит линкор на бронзовом плече.
На майке ищет пуговку рука.
Здесь нету беспристрастного  судьи,
Здесь всё решает нёбо старика!
А тот обмяк, нахохлясь, и молчит.
Да что же он?
               Иль обуяла сонь?
Забывчиво разглаживает лист,
Разлапый лист, похожий на ладонь.
И вдруг взглянул, пригорбясь как в седле,
Как будто вновь пускается в набег,
Мотнул широколобою башкой,
Ладонью чиркнул по столу:
                - Дюбек!

Табак был рядом – руку протянуть.
На книжной полке в банке жестяной.
(Ручная резка, выдержка своя,
Своя гряда под южною стеной.)
И синей ниткой, таять торопясь,
Закуролесил тоненький дымок,
Выписывая волны, гор узор…
Хозяин мешкал:
                он свернуть не мог –
Газетная бумажка порвалась!
А стоит ли тянуться за другой?..
Не всё ль равно, по чьей струе следить
За своевольной голубой игрой?..

Газетный листик лопнул невзначай.
А стоит ли тянуться за вторым –
Не всё ль равно, за чьей следить струёй,
Чтоб те же видеть волны, горы, Крым…

И пепелится, тлеет не спеша
Домашней резки жёлтый табачок.
Чуть сладковат, но в меру – не сластит,
Чуть суховат, как горный солнцепёк.
Чуть суховат – он сдержан, хоть и прян.
Закоренелой грустью пряноват,
И крепок он, и нежен, и ничуть
Не хуже,
Чем пятнадцать лет назад.

О, терпелив хозяин, терпелив…
Да что же он?
              Или сморила сонь?..
И рядом он,
И далеко уже –
Ушёл глазами в белое окно,
Туда – на далью высиненный склон,
Где камень грудой свален на меже,
Где плуг с лебёдкой ждут его давно,
Где сладкий полдень лозы клонит в сон…

Как больно жжёт тихоня огонёк!
Кусает пальцы золотой зверёк,
А нету силы придушить его,
А сам не гаснет – гонит за порог!

Карабкается дым под потолок,
Лохмато наплывет на стекло…
И встал старик,
                и распахнул окно,
И жалко улыбнулся, и светло.
А за окошком суматоха кур,
И спор внадрыв, и лай со стороны –
Два мальчика, орудуя стрелой,
Сшибают шишки с дымчатой сосны…

Единым махом – на угол, на край –
Жестянка, решето и коробок,
И листики газетные, вспорхнув,
Испуганно шарахаются вбок,
Как мотыльки ночные белым днём…
И голосок такой, что волю дай –
Любая переборка затрещит,
Как  песню начинает, загрустив:
- Настасья!
           Собирай-ка ты нам щи!..

1967 г.