Обращение

Не спится в эту ночь мне
(бедному, ненужному,
но такому... хорошему),
и снится наяву без устали -
в мире, что всех мрачней, -
твой светлый лик
и мягкие, заботливые руки,
что с мокрого лба моего
убирают пряди, пОтом и кровью
смоченные...
Мне хочется обнять тебя
настолько крепко, насколько это можно,
чтобы чувствовать биение твоего сердца,
чтобы ты знала, как бешено бьётся моё.
(О, зачем я только это вижу?..)
Молнии всех взглядов,
брошенных со злобой, ненавистью
и негодованием,
притупляются, скашиваются,
падают навзничь и мертвеют
в раздробленной памяти, когда
ты смотришь на меня так -
тихонько и знающе...
Ты одна все понимаешь и все чувствуешь:
о чем бы я ни думал, ни мечтал
и что бы ни загадывал -
тебе одной лишь ведомы все тайны.

О таких, как ты, вспоминают перед смертью,
в судьбою предначертанный час:
на поле брани, истекая соками жизни
и теряя веру, павшие
вспоминают таких, как ты,
с ласковой улыбкой на синеющих губах.
Окликнет тебя и отчаявшийся,
брошенный (как я), потрепанный жизнью;
и больной на железной койке -
видящий отраду в красных крестах,
держась за них, как за последнюю возможность,
как за единственное маленькое спасение -
он прильнет губами к подставленному тобою
раскаленному от крови и болезней
стакану,
и, немного успокоив горящую гортань,
выдавит из неё кроткую и нежную благодарность,
покашляв, бережно поцелует твою заботливую руку,
а потом сомкнет глаза, отдаст Богу душу...

О тебе, как о Благостной Деве,
вспомнит страждущий, обиженный, обманутый,
тот, чье сердце истерзано или отвергнуто,
потому что только ты сумеешь
несуетливо, без праздных слов -
одним движением, одним прикосновением глаз
или ладони -
сумеешь снять любую боль, вынуть острие,
все брошенные копья,
сидящие занозой, причиняя муки
при каждом волчьем взгляде,
резком слове,
нерукопожатии...

Ты,
ты - мое Солнце.