сутки

утро

Сестра моя настойчивая — жизнь
ведёт меня в одиннадцать за флягой
и слышит: «не хватает, одолжи»
в хрипатом исполнении бродяги.

Так много в нас конкретного добра
и благости великой, Всемогущий,
что мы щадим и вредного бобра,
твои уничтожающего кущи.

Вот это я гоню, едрёна вошь!
«Держи, браток, авось, господь не скурвит.
Сейчас, сейчас…», — вытаскивая нож
из тёплого кармана зимней куртки.

день

Словно любопытный крупный лис
смотрит куст, прищуривая веки.
Дети изучают красный лист.
Жёлтый лист качается на ветке.

Сохнущие пятна — облака —
точки на осенней изобаре.
Жёлтый лист останется пока.
Красный лист отправится в гербарий.

Одинокость в жухнущей траве.
Тёплый луч в посудине консервной.
Человеку нужен человек —
взгляд, конечно, варварский, но верный.

вечер

Листва шуршит, шуршит река,
дождь не шуршит — скорее, дышит,
и лишь по небу облака
плывут практически неслышно.

Шуршит трава и льнёт к траве,
шуршит моторным пароходик,
а человек идёт, верней
всего сказать, что он проходит,

но говорит слова «ну что ж»,
и дальше «ая» (тая? рая?),
потом «пройти, как будто дождь»
и дальше я не разбираю.

ночь

Темнота, смежающая веки,
полный диск серебряной луны.
Над уснувшим в кресле человеком
проплывают облаки и сны.

А у потолка, за книжной полкой,
где желтеет спичечный чертог,
бродят тень похожая на волка
с тенью, не похожей ни на что.

Лунный диск в серебряном заречье.
Одинокость в жухнущей траве.
Человеку снится человечье —
человеку нужен человек.

Я, который давеча приснился,
покурю в окошечко — и нах...
Тишина, как будто мент родился.
Жуткая такая тишина.