Пан Твардовский

Над Рынком краковским — на рыжем петухе —
в просвет двух колоколен — в Симплегады
разновеликой веры, что в стихе
не упокоившись, по-новой курит ладан.

Горсть золота из воздуха слепив,
швырнёт в суконные ряды потехи ради —
всеобщего веселья — пусть мотив
они сыграют на валунной кладке.

Хоть знанье тайное — от беса; эта власть
великая да не увязнет в плоти
алчбы и душегубства, только всласть
развеет грусть беззлобным смехом сотен

чудачеств, ставя скалы на ребро
и фресковую лошадь оживляя.
Коль справедлив и мирен сумасброд —
беда от чернокнижья небольшая,
а польза есть...

                Когда ж настигнет чёрт,
под вывескою «Рим» оплату службы
потребовав, и душу привлечет
единственною мерою, подгужской

пещеры клятву помянув, тогда
он сам увидит, что совсем немного
грешков, достойных строгого суда,
на шляхтецкий жупан налипло.

                Рока
не избежать, тем паче в эту ночь,
клубящуюся пламенным барокко
от каждой статуи соборной... И невмочь...
и нет заслуг, схватить за полы Бога.

Но ветра свист когтями не унять,
а с ветром памяти —  внезапная подмога —
гимн Богородице, что пела в детстве мать
над тихою кроваткой-недотрогой...

И нет Лукавого. И пустота — вокруг.
И мгла — вокруг. И Висла — так далёко
внизу. И не покинуть  звездный круг,
ведь нет заслуг, полы коснуться  Бога.


15.09.2016