Про домового и кое что ещё - миниспектакль

Однажды домовой залез в холодильник. Сидит там и что-то бурчит себе под нос и охает. То бурчит, то охает. То охает, то опять бурчит. А я его спросил: «Слышь, друг, а не холодно ли тебе там жить?» а он мне ответил: «Ну вить, я ж все-таки домовой. Понимаешь?... Ёлы-палы, ну как мне может быть холодно? – я ж вить, - домовой. Понимаешь, браток?»
     И мы сидели, беседуя ни о чем – он – в холодильнике, я – на табуретке у кухонного окна, и слушали музыку, которую синий бегемотик играл на барабане. Притом, хвосточком своим, прямо сказать небольшим, даже и вовсе крохотным он умудрялся подыгрывать себе на скрипочке.
     Вот так вот – он пиликал – перепиликивал, и стучал-постукивал. А домовой, сидя в холодильнике, бухтел и охал и выглядывал порой из-за дверцы холодильника в пространство кухни, при этом смешно почесывая свой крупный нос и подергивая себя за растрепанную бороду. И, вздыхая, говорил: «Я ж ёлы-палы, все-тки, домовой».
       А я ему отвечал: «А я – это я. Поэтому я рядом сижу на табуретке без одной ножки и слушаю. Это потому что, - я – это я».
     Все продолжилось тем, что кто-то постучал в окно. Причем, сделал это снаружи, с улицы. Когда же мы поинтересовались: «Кто это?» - он сказал: «Это я, гость». Мы сказали: «Ну, если это ты и к тому же гость – тогда заходи». И он зашел. В окно, разумеется.
     Родословная: он был в старомодной, длиннополой шляпе и в очках – в круглых, как у Джона Леннона. Очков было целых два. А еще у него был рот и глаза. Точнее сначала  в воздухе появлялся именно смеющийся рот с беломориной в зубах, а потом серо-синие улыбающиеся глаза. В скобочках – добрые. Еще в скобочках, как у лошади. А потом появилась шея, и еще чуть позже длинное тело, их которого возникли руки с музыкальными пальцами, державшие видавший виды контрабас. И лишь потом из тела возникли ноги в синюшного цвета трениках и разношенных ботинках. Из одного башмака выглядывал большой палец ноги.
     Мы оценили все это и выдали: «Ну, вот это как раз то, чего нам не хватало!» он сказал: «Подождите, щас еще прилетит гармонически расположенный гармонист». И тотчас же в форточку влетел запоздалый попугай с крыльями всех цветов радуги, и в новеньком смокинге, с вдумчиво-забавным лицом Геннадия Хазанова, с губной гармошкой подмышкой. И мы сидели и дружески музицировали. Контрабас звучал, как испорченный водопровод. Водопровод звучал, как не менее испорченный контрабас. А попугай издавал что-то среднее между хрипом и шансоном на гармонике – правда – не настроенной , но зато необыкновенной, как зубной баян.  Да, при этом и сам вел себя важно, как баян – сказитель. Точнее – гармонивыразитель.
    Вы когда-нибудь слышали такое? Конечно же нет. И все мы к тому же подпевали этой выразительной глючной какофонии, которую сами и создавали. Подпевали мы по мере сил, как могЁм или мОгем или моглИ. А я еще болтал языком во рту и посвистывал и гукал и улюлюкал. Вот.
     Это в общем. А в целом это вообче было весьма необычно. И вы конечно же мне не поверите, что это было. Ну и не верьте. – А оно – было. Хотя вы и не верите…
     А может быть, вы и поверите, - в следующий раз будете подыгрывать на губах, на нервах и вообще, на чем только захотите!