***

Я, наверно, старею. И порою ночь как набат:
То кошмар, или попросту мне не до сна.
И однажды я понял, кто в этих ночах виноват:
Черноокая стерва, злодейка луна.

Я совсем как поэт, вдруг попавшийся в сети луны,
И мне снятся провалы окон психбольницы,
Её белые стены, халаты, последние сны...
И мужчина с ключами мне тоже как будто бы снится.

Или снится театр, блистающий золотом лож,
Карты, деньги, наряды, фанфары и визги.
И там кто-то на сцене стоит, только не разберешь.
Циркачи, или просто артисты, модистки.

А вот женщина в парке сидит на зеленой скамье,
С черной болью в глазах и опущенных тяжестью веках,
И она же, нагая, летит над Москвой на метле,
Чтобы встретить, в награду, любимого ей человека.

Но она всё никак не покинет мой сон.
Вот стоит, прогибаясь под тяжестью бронзовой рамы.
И железная боль так настойчиво давит в висок.
Заглушая печаль, оставляя глубокие шрамы.

Предо мной распростерлась Москва, не окинешь и взглядом!
А вон там, на Арбате, какой-то подвальчик горит.
И мужчина с ключами, и женщина-ведьма с ним рядом,
Черный демон в плаще, конь ужасно и гулко храпит…

Посыпаюсь. Дрожит лишь цветок на окошке.
И ничто уже не потревожит мой сон.
Лишь восходят на небо по лунной и пыльной дороже
Пёс, философ-бродяга и в красном плаще игемон.