Великое - в малом...

154...Лишь погрузившись в творчество Шекспира, начинаешь осознавать, что и само количество сонетов, ничто иное, как волнообразность его души, где восхождения перемежаются с падениями, но все чувственные переживания так и остались внутри его и лишь мгновениями выплёскиваясь наружу, оповещали миру о том, что Великая Мудрость существует.
Это не поэтические переводы Мастера. Невозможно ведь перевести язык биения сердца на язык Слова, не покривив при этом душой.Можно познать Эпоху, Слово, но невозможно воспроизвести Чувства на чужой язык. А потому, это моё восприятие Гения Поэзии. Не на суд людской,ибо не суди - не судим будешь, а дабы побыть хоть мгновение рядом с Туманным Альбионом того, шекспировского времени...

   
                1

От нежных всходов ждём мы буйства нив,
Чтоб поздним летом там, редки где плеши,
До самых тучек стог взметнулся свежий,
Пусть даже он, как перст и сиротлив.

Но в нём вся сущность Форм и Естества-
На Спас, стрелою к облаку взмывая,
Отдать Вселенной то, что взято в мае,
Прожив-то четверть прошлого едва.

А ты, о, друг мой, впрочем, как и я,
Листая века бурного страницы,
Верстаешь жизни жалкой небылицы:
Ни бремя скуки пошлой, ни семья.

Так и исчезнешь, землю не смочив
Святой водою, в сумраке ночи.


               2

Когда твой лик оврагами морщин
Изроют лет безудержных туманы,
А вместо мышц межрёберных, как манна,
Обвиснет мга чудовищных толщин,

Смолчи в ответ, уж если спросит Ров,
Куда, мол, дел красу свою былую,
Поскольку знать блаженство поцелуя,
Не значит слыть владетелем миров.

Ведь лишь в чертах дитя, могло что быть,
К чему теперь-то клясть судьбину всуе!..
Очей твоих живительные струи,
Имели бы и смысл, и волчью прыть.

А так, увы, сегодня и всегда-
Из глаз одна солёная вода.


                3


Увидев лик свой в зеркале с утра,
Очнись на миг от грёз неутолимых-
Пройдёт ведь жизнь сознательная мимо,
Один, как перст, коль к призракам с одра.

Неужто лоно женщины твоей,
Как те у врат кладбищенских осины,
Достойно быть безжизненно-пустынным,
А ты в ночи средь них без сыновей.

Ведь ты тот луч, что связывает мрак
Единой той, от коей ты на свете,
С её весной, а та вся в малых детях,
Могли что быть, случись греховный брак.

Ты выбрал путь единственный из тех,
Ведёт что плоть к вместилищу утех.


                4


Владетель душ девичьих и плодов
Их средь ночи безудержных фантазий,
Зачем, скажи, дельфиниумы вазе,
Коль те мертвы без света и медов.
 
Вобрав в себя всю прелесть красоты,
Ответь, зачем, как тот носильщик пьяный,
Её за штоф ты водки по бурьянам,
Да словно хлам помоечный в кусты.

Когда же крест тебе придётся несть,
Туда, где глубь без проблесков сазанья,
Какой ответ ты ждешь от Мирозданья,
Отдав себе себя всего, как есть?

Смолчит оно, твоя ведь красота
Без божьих дел - в приюте сирота.


                5


Тот самый миг, что тусклый дарит свет
И нам с тобой, и мгле, и этим скалам,
Сверкнув звезды хладеющим металлом,
Уйдёт во тьму, как в плоть шальной стилет.

Ничто, увы, не вечно под луной,
Ни лёд зимы, ни мартовские лужи:
За стынью – жар, а там ночная стужа,
И снегопад белесой пеленой.

Не сладость бы твоих пунцовых уст,
Да не шелка лазоревые глазок,
Как та в углу фарфоровая ваза,
Сей мир бы был и сумрачен, и пуст.

Но, коль ты здесь, о, грёз моих Сераль,
Не страшен мне лютующий февраль.



                6


Пока ещё с перстом судьбы лиха зима
В саду твоих унылых лет не побывала,
Скорей плесни глоток весны на дно бокала
Единой той, от коей ныне без ума.

Включи вино бесстыдных ласк в своё меню,
И по тропе да в дивный сон и на осоке,
Чтоб к плоти плоть, к душе душа, а к сокам соки-
Не дай айве своей усохнуть на корню.

Тогда в конце Пути, когда листва уж с древ
Падёт на дол, а ты уснёшь, зашторив глазки,
Плоды твоих христовых дел подарят сказку,
Как раньше ты, устам своих прелестных дев.

А нет, то после снега стылого и льда,
Вишнёвый май твой не наступит никогда.


                7


Ты - скрипки звук, но рвёшь нещадно ноты,
Заслышав лишь струны её надрыв,
Зачем же зришь в межзвёздные высоты,
Мила коль тишь уютная норы?

Видать, та грань меж сумраком и светом,
Звеня ручьём шальным и тишиной,
Тебя влечёт в то памятное лето,
Когда ты с ней лобзался под луной.

Потом ушёл в неведомые дали,
А нет бы, там же девственной плеве
Души огня и полымя баталий!..
Оставив след свой путаный в траве.

В итоге: мрак с утра и до утра,
Да день-деньской змеиная нора.


               8


Видать, страшась обрядовых пастил
И вдовьих слёз над холмиком по лету,
Зарок ты дал не быть обузой свету,
Тебя что в свет для благостей впустил.

Но ведь придёт тот миг, когда и ты,
Уснёшь в тиши полуночной навеки,
Прикроет кто тогда ладонью веки,
Коль никого вокруг на полверсты?

А был бы сын, иль дочь, то стать твоя,
Пусть ты не здесь давно уже, как милость,
В обличьях их бы светлых проявилась,
А их бы стать - уж в их бы сыновьях!

А так, ты, Матерь божия права!..
Во хлебном поле - сорная трава.


              9


Когда при мне о неге, как лиса,
Ко всем кто здесь и к тем, кто уж далече,
Глаголешь ты, в твоей бессвязной речи,
Я слышу лжи презренной словеса.

Любить ведь – быть, когда растает тьма,
Пусть небольшой совсем, пусть самой малой,
Звездой средь туч зари кроваво-алой
Иль эхом нот блаженного псалма.

Но не дано, прости мне за слова!..
Тебе страдать душой и телом бренным,
Поскольку кровь в твоих яремных венах,
Как ныне дождь, и хладна, и мертва.

Испить оргазм, его лишь и любя,
Повсюду мысль преследует тебя.


                10


Да, ныне, друг мой, ты так одинок,
Но не с того, что Высь другою стала,
А потому что скрашивать устала,
Всё то, собой что скрашивать бы мог.

Ведь и храним ты всеми, и любим,
Как та надежда смутная на счастье,
Но нет в тебе той юношеской страсти
От коей щёчки - бархатный рубин.

Тебе бы неги томной, да в тиши,
С голубкой милой трепетностью кожи,
Измять до складок сладостное ложе,
Пред этим грёзы явью взворошив.

А там и гласом тоненьким звеня,
Счастливых деток шумная возня.


               11


Узка и словно улочка, крива,
Да всё, как в сказке бабкиной, по лесу,
Да с пылью в очи матово-белесой,
От лона тропка к холмику у рва.

И с хлёсткой плетью ветра по ногам,
По ней бы шагом медленным и гордым,
Чтоб не упёрлась в выпуклости хорда,
Но, нет же - рысью волчьей по логам.

Глазами в небо с бледною луной,
Теряя годы походя и совесть,
Мы пишем жизни горестную повесть
На шеях тощих замкнутой струной.

Чтоб после с фото с траурной каймой
Глядеть на май свой ласковый зимой.



                12


И даже в миг, когда и глаз уж слеп,
И ухо шум дождя не слышит боле,
И сжата рожь, и выскоблено поле,
И вскрыт, принять чтоб мученика, склеп.

И снег лежит простынкой кружевной,
И лютый хлад до следующих вёсен,
И свыклась уж с предчувствиями осень,
Что в злате быть ей царском не со мной.

Я думкой там, во мгле её ночей,
В тиши её со мной уединений,
Как злой, то ль Чёрт, то ль Праведник, то ль Гений,
Чтоб негой снять печаль с её очей.

Чтоб быть, коль нет уж силы, наверху,
Прими, как дар, прогалину во мху.



                13



Пока для глаз всё то, вокруг что нас,
Во благо иль во зло - мы существуем,
Но прожит век земной средь люда всуе,
Хил древа коль фамильного каркас.

Есть корни, ствол и стебли, а что цвет
Пиона там, иль трогательной розы,
Он мог бы быть, но будничностью прозы
Его убит был розовый рассвет.

Теперь, когда уж осень на висках,
Хотелось бы в плодах увидеть древо,
Но где-то там, за сумерками Ева,
А тропка к ней опасна и узка.

Он мог бы стать прапрадедом вполне.
Но вышел срок и всходам, и стерне.


                14


О том, со мной что будет, ни луна,
Ни звёзды мне не скажут, как и им я,
Чрез сотни лет июнь очами чьими,
На них дивиться будет из окна.

Коль спросишь ныне выпадет ли снег, 
Иль пух слетит с дерев на травы сизый,
Не жди в ответ рождественских сюрпризов-
Скажу лишь, что не ведомо то мне.

Одно я знаю точно: коль и ты,
Как многие, что здесь со мной бывали,
Уйдёшь, прикрыв лицо своё вуалью,
В саду умрут, состарившись, цветы.

И я, да что там я – сама Весна… 
Исчезнешь коль, исчезнет и она.


              15


Дивясь на Высь с закатом и луной,
С громадой туч в межзвёздной паутине,
Осознаю: ведь то, что рядом ныне,
Уйдёт под крест кладбищенский со мной.

И в этот миг душа напополам,
Одной из струн – к той самой грустной дате,
Иной – в  рассвет, к давно усопшей хате,
К её, во мхах с лишайником полам.

И взором в ночь, но в ту, где в ивах став,
А сад ещё и млад, и бесшабашен,
Ступил лишь шаг - безбрежие ромашек,
И пахнет так соломою с отав.

И в спину мать: Гляди - не упади!..
Увы, уж всё былое позади.


                16


Ты почему, с кем мне и ночь бела,
Судьбе лихой и Времени в угоду,
Зарю с росой в моих находишь одах,
Хоть в них, что слог, то сумерки и мгла.

И, как всегда, холодный самовар,
Да через раз смертельная простуда…
Коль май и юность дерзкая повсюду.
Зачем тебе я немощен и стар?..

Тебе цвести ещё, чтоб плод созрев,
Ведь краше зёрен истинного блага
Со Словом только истинным бумага!..
Дал миру сонмы деятельных древ.

Так что ищи средь тьмы свой светлый путь,
А я, прости меня, уж как-нибудь!..


               17


И знаю ведь, всё то, что мило мне:
И локон твой, и плечики, и руки,
Презрят мои и правнуки, и внуки-
У них теперь влечение в цене.

А что стихи, где в каждой строчке ты,
То им они, что ветреная роза
Земным виткам студёного мороза:
Глаза их и бесцветны, и пусты.

К тому же вмиг меня загонят в щель,
Иль хуже что, а может быть и лучше,
Столкнут, как куль с ненужностями с кручи,
Затею, коль словесную дуэль.

Вдохнёшь когда лишь немощности дым,
Поймешь, как тяжко быть немолодым.


                18


Сравнить хотел любимую с зарёй,
Но что заря пред ликом первозданным
В тиши ночной божественной Дианы-
Из глины ком бесформенно-сырой.

Иль гипса блеск лукаво-озорной,
И то, коль он ваятелем обласкан,
А так… сырьё простое для замазки,
Чтоб окон мгла не выстыла зимой.

Она же - свет живительный весны
С каймой небес малинового цвета!..
Сейчас бы в сад тот наш, да до рассвета,
Где дерева нежны и зелены.

И на ковёр из белых клеверов…
Я так устал от чёрных колеров!..



             19


О, Жатва Душ, о, Нежити Река,
Ты можешь всё, и выстлать Путь слезой,
И стать росой на стеблях тростника,
И Берег мой украсить бирюзой.

И бросить вниз, где рёв студёных вод,
Что вой сирен в безмолвии ночи,
И в твердь потом, верней, в холодный лёд,
В ладошке что погасшей уж свечи.

И свить гнездо из прутьев для орла,
И дать хлебам до зрелости доспеть,
И миг, чтоб их Держава убрала
В огромный стог иль маленькую клеть.

Не в силах лишь ты снова средь берёз
Вернуть мне сладость юношеских грёз.


                20


Совокупившись, Солнышко и Гея,
Всё что друг в друге искренне любя,
Как мысли вздорной дерзкую идею,
Явили свету божьему тебя.

И статью вышла - томная Венера,
И лик, что в зорях алых небеса,
Не будь рабом я Этики и Веры,
Уснул бы пчёлкой в пышных волосах.

А там и мёда благостью на плечи,
Уж, коль попутал сдуру берега,
Лишить чтоб дара трогательной речи
В лице едином друга и врага.

Увы, лишь строчек пыльные тома,
Да между - думок грешных кутерьма.


               
                21


Поэт не тот, сносить готов кто впредь
Капризы тех, кто знатней и богаче,
И лгать строкой в стихах, и не иначе,
Чтоб лишний раз вельможу лицезреть.

Кто за кошель, где гибельная медь, 
Иль там за снедь заморскую с подноса,
Готов, как есть, без лишнего вопроса,
Подонкам гимн величественный спеть.

А тот, кто спесь и всяческую мразь,
Вразрез их всех безнравственных законов,
Не над собой, как некую икону,
А за портки шелковые и в грязь!..

Не быть, увы, мне грешному в раю,
Поскольку од я гномам не пою.


                22


С тобою тем, что с фото на меня
Глядит сквозь мглу своих десятилетий,
Я чем-то схож - как ты сейчас бесцветен
И сер, как снег сегодняшнего дня.

То Время нас, от коего лишь ввысь,
Туда, к Нему под Свод, не пощадило,
Как и кладбищ безвестные могилы,
Тут хоть свернись в клубок, хоть развернись.

Но жив пока и зрю, то снова в бой,
Глотая век теперешний и слёзы,
К реке твоей извилистой, к берёзам,
И странно что, уже с самим собой.

Ты только верь, что здесь средь бед и лих,
Седин моих нам хватит на двоих.


                23


Как та река, что вышла на простор
Волной доселе буйствуя, немеет,
Иль октября, заслушав приговор,
Земная высь, обуглившись, дурнеет.

Так вот и я, лишь лик её в окне
Средь плотных штор и теплящихся свечек,
Сказать бы ей о том, что люба мне-
Тот час же дар теряю страстной речи.
 
Молюсь на стих, он внятен и правдив,
Как тот с питьём для сна янтарный кубок,
Коль выпил, нет, чтоб быть, альтернатив:
В нём вся она от пальчиков до губок.

Она придёт и ступит на порог,
Поймёт коль строк невнятных говорок.


                24


Мои глаза, как звёзды ночь меж облаков, 
Иль Бытие рубцы глубокие на теле,
Тоской мучительной поникших васильков
Твой лик святой в душе больной запечатлели.

Ты в ней – Весна с цветущей вишней у крыльца,
В тумане чьём хмельном жужжат шмели и пчёлы,
И слышен глас глухой ожившего скворца,
Сего, средь всех, кого знавал я, новосёла.

И брег реки… присесть бы ныне близ воды,
Да чтобы в длань с налётом патоки листочки
Плакучих ив, ещё и стройных, и младых,
На тот песок, где след твой чёткий только в строчках.

Пусть всё смело, где ты и я, волной времён,
К тебе очей огонь, как прежде, устремлён.



               25



Не те как, пусть, что ныне у руля,
Пришёл я в мир сей низменно-ничтожный,
Где только им всё выглаженным можно,
Зато я слушал пение шмеля.

И день, встречая солнечный в овсах,
Где тропка мимо вечности безбрежной,
Туда, к поляне вымученно-грешной,
Глядел я в очи, в коих небеса.

Ведь всё исчезнет: тмин и лебеда,
Осядут троны царские, не охнув,
И те, кто в чине, разумом усохнув,
И только глазки милой – никогда!

К чему мне злата звонкого сума,
Коль рядом красна девица сама.


                26


О, дум Шаман, о, Жрец, о, Маг, о, Травник мой,
Чей ясный взор сквозь ночь величествен и кроток,
Не будь мой путь-тропа к Чистилищу короток,
Соткал бы стих я свой в Бессмертие длиной.

А так лишь строк скупых невзрачная кайма,
Без всяких там медов томительных и паток,
Но в ней вся ты: от тонких бровок и до пяток,
От коих я, увы, поныне без ума!

Беда лишь в том, простит ли грех мне этот Бог,
Когда с сумой приду я к собственной Омеге?..
Что всё хотел сказать ей, миленькой, о неге,
Но нужных слов найти средь множества не смог.

Глядел на мир всё бренный глазками юнца,
Ведь думал, жизнь что будет длиться без конца.


                27

Как тот средь волн седых и злых рыбацкий бот
Всё рыщет, быть чтоб искрам благостным и пене,
Так я во сне, устав от думок и забот,
Душе больной своей ищу упокоенье.

Но тщетно всё, лишь только очи в пустоту,
А уж твой лик, как и в запрошлые июни,
Рассеяв тьму, отождествился на свету
С порой цикад в траве густой и полнолуний.

И в жилах кровь – воды бушующий поток
Весною с гор, когда снега на склонах тают,
И длань твоя, к щеке что сгибом – кипяток,
Надолго ль вот такое счастие, гадаю!

В душе моей теперь такая благодать-
Тебя сумел во сне своём я повидать!


                28


Как я могу мечтать о сладком сне,
Коль мрак в душе безрадостно-угрюмый?
С явленьем звёзд – о дне грядущем думы,
И мыслей сонм средь дня о тишине.

Сестра и брат, стена - не расколоть,
Они теперь и мне родня по крови,
Во тьме - она клюёт, насупив брови,
А свет когда, то он терзает плоть.

Чтоб быть без прав на голос средь тиши,
Как пристань тот звезды неяркой лучик,
Ищу твой лик я в день святой меж тучек,
И радуюсь при встрече от души.
 
Жалею об одном лишь, что не смог
Твоих согреть собой полночным ног.

               

                29


В тот миг, когда в душе сплошная тьма
И сердце рвётся птахой из груди,
Взбираюсь я на пик крутой холма,
Где осень и унылые дожди.

Чтоб там средь златоглавых тополей,
Не дай-то, Бог, пройтись по головам
Абсурдных дум и сизых ковылей!..
Оставить грусть свою скалистым рвам.

И мысли о несбывшихся мечтах,
Где зависть непомерная к врагам,
Как желчи яд смертельный на устах,
Швырнуть, забыв про всё, к Его ногам.

И пусть снега ложатся на главу,
Ведь есть же ты, а значит, я живу!..


                30


В полночный час, когда и свет давно погас,
И ветер стих, и в окна больше не стучится,
Средь серых стен, о, грёз моих волшебных Жрица!..
Забыв про стыд, всё время думаю о Вас.

О Вас о той, из строк стиха, что создал я,
Где Вы, как луч закатных солнц багрово-алый,
Явив свой лик, о, как он мил!.. окрестным скалам,
Скрывались вновь в пучине мрачной бытия.

А утром в длань мою ресниц своих пушком,
Чтоб к плоти плоть, и так до вечера и снова,
Туда, в рассвет, слезу сронив, невнятным словом,
Ему, тому, кто с Вами есть сейчас, в ушко.

И так весь Путь, от колыбели до одра,
Любовь не зла, она воистину мудра.


                31


Сердца всех тех стучат в груди твоей,
Кого любил и холил я когда-то,
И в лики чьи я ныне виновато,
Древами зрю кладбищенских аллей.

А сколько слов я скорбных произнёс
Над синью астр, бессмертников и примул,
Уткнувшись лбом в бесформенную глину,
То знал лишь Он, да мой облезлый пёс.

Теперь вот ты, вобрав в себя всю суть,
Всех тех, кто там, в межзвёздном переходе,
Как месяц тот на тёмном небосводе,
К брегам своим крутым мне кажешь путь.

И я лечу сквозь ночь и уйму лет
К тебе одной, как бабочка на свет.


               32


В минуты скорби жгучей по нему
У той, с оградкой низенькой могилы,
Найди в себе ты нравственные силы
Простить его за сумерки и тьму.

За недопитый кофе, за луга,
По тропкам коих так и не успели
Пройтись вы с зорькой утренней в апреле,
И за, что ныне, белые снега.

За всплески неги, ночь и небеса,
Что пыль роняли звёздную на плечи,
За эти в дланях жертвенные свечи,
Где вместо воска божия роса.

А он, пусть ты, не с ним, не заодно,
Простил за всё тебя уже давно.



               33


Как и Звезда предутренней зари,
Скользнув лучом рубиновым по лицам,
Что морды как, постпраздничной столицы,
Ночной тиши сгасила фонари.

Чтоб снова их, когда уж вдета нить
В ушко иглы тупой бессвязной речи,
Но хладом глаз невидящих под вечер,
Пусть и не все, но всё же запалить.

Так и любовь, очнулся – длань пуста,
И каблучки сердитые по сходням,
Чтоб снова, пусть, не сразу, не сегодня,
Но в омут тот, и чистого листа.
 
Ведь жив пока, душа теплом полна,
Пусть даже там, за окнами война.


                34


Ведь знал, что лжёшь ты мне, как впрочем, и всегда!..
Пообещав любовь-смирение при встрече,
Но всё же шёл, скорее - полз в тот летний вечер,
К потёмкам ив густых у старого пруда.

Беда не в том совсем, что путь мой тот во мглу
И слов твоих, и дней ушедших поминаний,
А в том, что нам потешный жар тех обниманий,
Ярмо как тяжкое бессильному волу.

И нет бы, выбросить печаль из головы,
А очи те, из коих пьют закаты луны,
Забыть навек, как тот стишок не очень умный-
Кляну себя, но к ним бреду опять, увы!..

И знаю точно ведь, дойду, иль не дойду-
Не быть, как водится, кукушьему гнезду.


                35


Грехи твои ясны мне, даже слог,
Пусть самый он страстной и исступлённый,
Средь бликов свеч, её завидев лоно,
Меняет дрёмы сласть на диалог.

И вверх потом, туда, к вершинам гор,
Что издали лишь скалы, а коль рядом,
Откроет высь низов оккультных взгляду
И лог, и каменистый косогор.

Страдаешь той бедой не только ты,
И я не свят, и Он со скорбным ликом
В иной-то день, как есть, лихая клика
Без веры, без надежды, без мечты.

Но коль тебе я это говорю,
То сам в себе собой сей грех творю.


               
                36


Неравный мной с судьбой проигран бой!
В фаворе тот, кто гибель мне пророчил:
Как хмурый день с безоблачною ночью,
Любовь моя, отныне мы с тобой.

Ведь пятна ржи на помыслах твоих,
Ничто со мхом являющейся страсти
Моих в делах безнравственных участий,
И мною в век христов свершённых лих.

А коли так, простив всех тех, кто был
Со мной и груб, и сладостно притворен,
Уйду туда, где цвет заката чёрен,
А речки брег и сумрачен, и стыл.

Но всё же, пусть я дьявольски устал,
Ты знай, любить тебя не перестал!


                37


Как старый клён с десятком рваных ран:
Весна - в душе безумствующий ветер,
Вот так и я, её лишь заприметив,
А сердце уж - вибрация мембран.

В ней, как в цветке ромашки полевой,
Сошлись краса и верность в одночасье,
Что, был бы млад, в то ангельское счастье,
Клянусь, ушёл бы тут же с головой.

Но локон сед, а кожа, что тот луг:
Тропа к тропе и кочки между ними,
Со мной в ладу лишь собственное имя,
Да в Скорби День мой самый верный друг.

Но всё же, май лишь бабочкой в окно-
Пьянит, как прежде, старое вино.

               

                38


Где слов найти таких мне, чтоб уста,
От коих я без разума уж годы,
Вместить строкой величественной в оду,
А уж потом - всё с чистого листа!
 
Ведь быть с тобой, пожалуйста - не спорь!..
Пусть лишь чертой иль буковкой наклонной-
Златой слезой трепещущего лона
Касаться век являющихся зорь.

Ты лучше всех, ведь все мои псалмы
Под бой часов и плач предсмертный свечек,
О той одной, без коей я конечен,
И краше звёзд, поскольку те немы.

И как луна - полуночи верна!
Но знает ли об этом всём она?..


                39


Как мне тебя за светлый лик благословить,
Коль в нём всяк раз себя святой иконой вижу,
Ведь к раю чем, иль, что имеется там, ближе-
Труднее тем порыв раскаяния длить.

Вот потому я здесь, где ясный день уже,
А ты в краях, где звёзд немых драконья стая,
Меж серых туч густой ночи столбцы верстают,
Пред ним, своим ли вот!.. Атлантом, неглиже.

Угодно так, видать, Господним Небесам
В разлуке быть двум одиночествам, у коих,
Лишь только прошлое далёкое – благое,
А всё что в будущем - в чернилах полоса.

Но всё же сердцу не прикажешь: лишь звонок,
И я, как цвет, что облетел, у милых ног!


                40


Пусть ныне ты, Любовь, и не со мной,
А с тем, другим, из девственного мрака
Вершишь обряд языческого брака-
Я вечно твой, о, да!.. библейский Ной.

Ведь знаю, страсть, как чёрная дыра,
Содрав с орбит этические нравы,
Уложит плоть безнравственную в травы,
А дальше, пса как, в шею со двора.

Глупа любовь, её как не тирань,
Не низвергай с резного пьедестала-
Чуть стихнет лишь безумная опала,
Как тут же в длань протянутая длань.

И ярость вся, как с солнышком роса,
Вскипев, струёй тугой - на небеса!..


                41


Обиды юных лет, о, где же вы?..
Ушли в небытие, как модный лоск,
Когда-то в стиле ню, с моей главы,
Оставив лишь таким ожогов воск.

Да шрамов от порезов кружева
С наносом меж ячейками песков,
Чтоб их потом, объяв, сквозь жернова!..
В чащобах и прогалинах висков.

Давно уж тех обид былых Творцы,
Утих и горький плач, и звонкий смех!..
Кто где, одни вплелись в свои дворцы,
Другие же, как лист, ушли под снег.

И я лишь только здесь, на берегу,
Всё то, что между ними, стерегу.


                42


Беда не в сути, недруг мой, что ты,
Поверь, об этом вовсе не жалею!..
Владеешь, словно собственностью, ею,
А я лишь прахом умершей мечты.

А в том, что будет после томных нег,
Когда, как колос тот, опустошённый,
Привет, там бывшим спутницам и жёнам!..
Падёшь ты с бранью яростной на снег.

И вспомнишь старца мудрого, творца
Её на небе сумеречном тучек:
Не в страсти счастье сладостной и жгучей,
А в том, что быть, коль ей, то до конца.

До самой смерти сферы смысловой,
А нет, то с кручи в омут головой.


                43


Лишь ночью ты, когда застылость глаз,
Зрачки свои в глуби провалов прячет,
Как та весна, что впрок, и не иначе,
Тревожишь плоть отрывистостью фраз.

Но только день лучом ста солнц меж штор
Вползает  в дом, как голос твой и губы,
Как будто им здесь, сладостным, не любо,
Теряют пыл любовный и задор.

И так подряд уж столько сотен лет,
Когда темно, твои целуя длани,
Как ёжик тот, затерянный в тумане,
Чтоб ты была, кляну я божий свет.

В ночи очей глотая синеву,
Её я днём теряю наяву.


                44


О, если б я умел, как мысль моя, 
Парить средь звёзд и боговых владений,
То став Его бесплотной полутенью,
Забыл бы вмиг устои бытия.

И сквозь снега, невзгоды и года,
Сорвав душой с осей меридианы,
О, юных лет Греховная Нирвана,
Я прилетел к тебе бы навсегда.

Увы, я плоть, а ей подвластно лишь
Всё то, что здесь, теперешнее кое,
А всё, что там, за дивною Рекою-
Ушедших лет мучительная тишь.

Вот потому с пришествием весны,
Всё чаще в бровь пророческие сны.



                45


Как плоть, земля я с родниковою водой,
Душой же – огнь костра и сдавленные стоны
Ветров лихих над тихим сумрачным затоном,
Где плавит злато в чаше месяц молодой.

Но жаль, что тела уж негибкая лоза,
Всё чаще корнем в темноту, искушав хлебы,
А сердце рвётся из груди орлёнком в небо,
Туда, где девы изумрудные глаза.

Узнать чтоб, как она живёт в чужих краях,
С кем спится сладко ей в тиши берёз и елей,
И почему, коль жизнь одна, с её доселе
Моя не рядышком крутая колея.

Скажи, о, Небо, где найти златую нить,
Души чтоб помыслы и плоть соединить?..


                46


Душа и глаз мой - кровные враги:
Погрязли в распрях, лик твой озирая,
Нутро - озёра страсти презирает,
А те вправляют помыслам мозги.

Чтоб ты лишь с ними, требуют глаза
И кровь, и ночку тёмную делила,
А сердце, это нежности мерило,
Чтоб только в нём лишь жгучая слеза.

Мне нет бы, взять, да их и помирить,
Отдав очам истомы созерцанье,
А вот души возвышенной мерцанью-
К тебе Луны серебряную нить.

Но ведь хочу же, счастья чтоб свеча,
Зажглась в сердцах, а там уж и в очах.


                47



Душа и очи – плёс и острова:
В одной упряжке рокот и беззвучье,
Чем больше ряби лунной у излучин,
Тем гуще в дебрях сумрачных трава.

Звенит и сердце стрункой золотой,
Внутри там, между будущим и прошлым,
Как тот, у Бога выпрошенный грошик,
Когда твой лик я вижу пресвятой.

И в глазках темень в час, когда оно,
Взорвав аортой лёгочную вену,
Грустит своею замкнутой вселенной
По дланям, в коих всё предречено.

Увы, чем больше свёрнутых углов,
Тем глуше дивный звон колоколов.


                48



Всё, что послал мне милостивый бог:
От горстки злата бела до гвоздя,
Чтоб ворог лютый вынести не смог,
Я в сейф надёжный прячу, уходя.

Но вот тебя, о, Свет моих очей,
Что слаще всех варений и пастил,
Не то, что мот иль щедрый казначей-
Любой злодей способен увести.

Ведь лишь душа моя, о том и речь!..
Парчой своих изысканных шатров.
Как ночь луну, способна устеречь,
Тебя от зла и всяческих воров.

И то, не факт – Вселенная полна,
Со вкусом лжи любителей вина.


                49


В годину, с коей  только лишь к Кресту,
Прощенье чтобы вымолить у Бога
За прозу жизни, выраженной слогом,
Что ворон словно, даже на свету.

Иль в бездну сразу, дабы стать святым,
Его со скорбью бдительного Ока,
Махни рукой мне, страждущему, с окон,
Чтоб видеть Святость там, средь темноты. 

Не верь тому, что злобная пурга
Тебе на ушко ночью нашептала,
Ведь даже ржа ест гордые металлы,
Коль та, как лик твой, гневна и строга.

Виновен в том лишь я перед тобой,
Что ныне снег небесно-голубой.


                50


Глядеть туда, где гор седых строка,
Что жизни нить, коль рвётся, то уж сходу!..
Несётся вдаль, к логам у хуторка,
Чтоб там почить, трудней мне с каждым годом.

И глаз устал, и вереск близ тропы
Полёг уже, что рать на поле бранном,
И ржи весна увязана в снопы,
И грёз моих развеялись туманы.

Лишь только стон калитки да ветлы,
Что подле ног развесистого клёна-
Моих надежд несбыточных тылы,
Как прежде, в срок - от зыбки до иконы.

Сейчас бы ввысь струной полутонов,
Но огнь погас в душе моей давно.


                51


Винить коня за то, что тихо он
Влачит мой сон в бессонницу из ночи,
Негоже мне, я там ведь кинул очи
Единой той, прелестнейшей из донн.

Но вот назад, коль тропы будут мне,
На времена безвременье межуя,
Простит мне Бог, коня не пощажу я,
Чтоб мчал стрелой – нагайкой по спине.

И даже так, мой конь и мой слуга,
К тому дворцу, к тому резному ложу,
Быстрей чем я, меня домчать не сможет,
Коль здесь, в душе греховная пурга!

А если так, беги мой конь к овсам,
А я уж сам к порочным телесам!..


                52


Владея всем, чем ты наделена:
И красотой, и разумом, и властью,
Чтоб не сгореть до времени от страсти,
Тебя лишь оком черпаю до дна.
 
А что до уст иль плоти налитой,
Ведь праздник ты торжественный и яркий,
То в час, когда уж розданы подарки,
И я уже с тобою, а не с той.

И вот тогда, как шёлк из сундука,
Да на руках, да бережно, да к речке,
Да чтоб в груди не лопнуло сердечко
До той поры, со мною ты пока.

Коль рядом ты и я, как та река,
Готов бурлить и пениться века.


                53


Признайся мне, о, Стен Моих Уют,
Кто создал лик твой благостный и томный,
Что даже духов зыбкие фантомы,
Коль ты меж ними, тени создают?

С тобой Джоконда рядом – куст ирги,
Уж облетевший, сморщенный и хмурый
А белокрыла статуя амура-
Рельефный облик Бабушки-Яги.

В тебе и март с буранами – весна,
И злой апрель с подснежниками – лето,
А коль уж в степь глухую до рассвета,
То и она, как улочка тесна.

Всё, что в тебе: и агнец твой, и бес-
От синевы полуденных небес!..



                54


Чарующ блеск росы на лепестках
И ярких роз, и чахлых бересклетов,
Но запах лишь их ветреного лета
Врастёт стихом в торжественность листка.

Роса спадёт, впитав в себя лучи
Ста знойных солнц, и цвет слетит на травы
Лишь только пчёл жужжащая орава,
Собрав весь мёд любовный, замолчит.

Но дух тех нег густой и шелковист,
Познав и взлёт недолгий и высоты,
Обрящет вкус к отступничеству в сотах,
Как мой в строке к неправедности лист.

Ведь жизнь, она, что пряная трава,
Без входа в грех, как истина - мертва.


                55

Исчезнет всё, и гомон городов,
И тишь средь лун готических гробниц,
И гул шмеля над вьюгами садов,
И шум дождя под сполохи зарниц.

Остыв, стечёт в фарфор безвкусный чай,
Во мхи уйдёт незыблемый гранит,
Лишь строк о ней вселенскую печаль.
Сей бренный мир, надеюсь, сохранит.

Поскольку, был, и видел, и искал,
И пил закат, и плавил мумиё,
И прыгал в ночь в безумии со скал,
Не значит жил, коль не было её.
 
Она тот огнь средь серых мрачных стен,
Что плотью быть обязывает тлен.


               56


О, Страсти светлых рощиц и лощин!
Вкуснее всех вы кушаний на свете,
На что уж свеж и терпок хладный ветер,
Пред вами он лишь сквашенные щи.

Но жаль что впрок их сладкой суетой
Нельзя насытить чувственное тело,
Глоток лишь, вновь оно осиротело,
И ждёт уж новой, негой налитой.

И так всю повесть странствия средь блюд,
То, утоляя помыслы, то снова,
Другим уж цветом глазок очарован,
Бредёт туда, где ласки подают.

Ведь, коль уж краток век его средь звёзд,
Так пусть хоть в ложе с запахами роз.


               57


Я раб твоих безудержных страстей,
Пусть даже те бесстыдны и порочны,
Готов их быть невольником заочно
От влас седых щетины до ногтей.

И мой удел, коль ты прикажешь мне,
Исполнив долг пред плотью сокровенной,
Уйти шутом поверженным с арены-
Глушить печаль в дешёвеньком вине.

И не мечтать напрасно при свечах,
Ведь счастье в том, воистину земное,
Была что ты, любимая, со мною!..
О том огне сжигающем в очах.

Да, грешен я, как впрочем, и святой,
Но вот беда - не к месту, и не с той.


                58


Не дай-то, Бог, почувствовать тебе,
Всё то, что я, лишённый небосвода
Очей твоих, все пройденные годы,
Как некий яд, проверил на себе.

Так долго ждать чудного соловья,
Что может быть с пришествием рассвета
Споёт свой хит в разгар хмельного лета,
Поверь мне, смог, увы, лишь только я.

Видать, любил, хоть та любовь горька,
Как ныне жизнь плебейского народа,
Коль ждать готов тревожной несвободы,
Не годы, нет, а целые века.

Чтоб быть, пусть там, где глух морской прибой,
Неважно кем, но с истинной тобой.


                59


Вокруг меня что, здесь и там вдали,
Где звёзд на небе радужные блики,
Столетьем раньше, вглядываясь в лики,
Ван Гоги Слова в Степень возвели.

Попытки тщетны, выхолостив Слог,
И душу вверив ангельскую Богу,
Создать, как Пушкин, зимнюю дорогу,
В итоге - вечность ругани и склок.

Нырнуть бы в омут праведности той,
Зачем, коль хладно, сладкая истома!..
Откуда только к личику святому,
Пусть даже малой точкой с запятой.

Ведь знаю, краше нет среди чужбин,
Той самой Сути, коей был любим.


                60


Как облака, толкаясь и рыча,
Влекут грозу за сумеречный колок,
Так и быльё рубцами от наколок,
Торопит плоть к помосту Палача.

Поскольку та, моя ли в том вина,
Что ныне ей, страдалице, не сладко!..
В оврагах ран мучительных и складках,
Испив меды томления до дна.

В итоге: ночь промозглая в очах-
Визитка тьмы иль замкнутого круга,
Где вечность зим, сменяющих друг друга,
Да пред Христом горящая свеча.

И лишь стиха прощальная строка
Тебя во мне оставит на века.


                61


Не ты ли, день когда закончив бег,
Скатился в яр, мешаешь спать мне ныне,
И угольком величественных цинний
Щекочешь рябь смыкающихся век?..

Иль всё же дух твой звёздочкой ночной,
С небес на лист исписанный взирая,
Меня, как тех, кто рядом, презирает
За стих мой в век с копейками длиной?..

Но в нём вся ты: от дланей до очей,
Как та средь туч туманная Селена,
Ста тысяч солнц и стольких же вселенных
В былом ли вот?.. величии лучей.

А я лишь тень и то, коль лунный свет, 
Твоих земных и спешек, и сует.


                62


Листая дней мной прожитых страницы,
Осознаю: беда моя не в том,
Стремился что я ввысь крылатой птицей,
А что без крыл пикировал потом.
 
Ведь всё считал, что краше всех на свете,
И что мой путь не к хижинам - к дворцам,
Да не пешком, а в бархатной карете,
И что я сам - подобие Творца.

Но зеркала… глядят в лицо из ночи
Слезинок, где роса то там, то тут,
Не старца, нет, мои пустые очи!..
Они-то уж мне точно не солгут.

Увы, давно была, где красота, 
Теперь лишь уст бескровных немота.



                63


Тот близок час, когда Его рука,
Коснувшись щёк улыбчивых доселе,
Закроет глаз морщинистые щели,
И вмёрзнут в лёд тщедушные бока.

И отшумев, уляжется метель,
И васильки распустятся, и снова
На дверь прибьют железную подкову,
И разберут любовную постель
 
Но, а пока, как та в осинник рысь,
Иль в длань мою осыпавшийся иней,
Запомнить чтоб, всё то, что вижу ныне,
Сквозь пламень свеч я вглядываюсь ввысь.

Ищу всё Слог из коего, любя,
Сотку, как ночь безмолвие… тебя


                64


За время, что от лона до одра,
Как те, кто уж от Времени далече,
Свою судьбу, то правя, то калеча,
Я мир знавал и Худа, и Добра.
 
И плод вкушал запретный, и хмели,
И слушал звон малиновый капели,
И пел о ней синицею в апреле,
И жёг мосты, и строил корабли.
 
Я видел всё, и горы за рекой,
И чёрный дым кровавого заката,
И длань Его с той самой точной датой,
Когда и мне, средь прочих, на покой.

Туда, к Нему, когда часы пробьют,
Найти, чтоб там последний свой приют.


                65


Коль даже мрамор царственных гробниц,
Кончает мелом старчество и сирость,
То как не пасть мне, немощному, ниц
Пред дамой в чёрном платьице на вырост!..

И как мне кудрей бархат сохранить
В том виде, где я с девой молодою,
Уж если даже с бусинками нить,
И та по шее рваной бороздою!..

Найти где схрон мне, в коем от беды,
Я спрятать смог прожитые годы,
И чтобы те же сладкие меды,
Но только без печального исхода?..

Увы, но ход у Времени один-
К руинам мрачно-траурных годин.


               66


Изранив плоть и душу полнотой
Утех земных и споров бесконечных, 
Уйти хочу за вешки вёсен вечных,
Не видеть чтоб, как рушится Устой.

Как слёзы льёт Вершитель Перемен,
Как правит Вор невежественный балом,
Как косит люд бесчувственное жало
Презренной лжи, предательств и измен.

Как стынет длань моя в Его перстах,
Как жгут в костре Истории Победу
Всех тех, кто был с ней в радостях и бедах,
Тупая злость, тщеславие и страх.

Изведав всё, готов упасть на снег, 
Но кто тебе расскажет о Весне?..


                67


Не потому ль сладки её уста,
А щёчек огнь с живительной прохладой,
К уродству чтоб дряхлеющего сада
Былой весны вернулась красота?

И не с того ль глава седа моя,
В груди же резь и стужа ледяная,
Что вместо лжи божественного рая
Я выбрал ад земного бытия?

Огонь и лёд, мякина и цветок,
Сроднил же бог!.. знать, миссия такая,
Нам быть вдвоём, безвременье толкая,
Туда, в огнях где розовых восток.

Чтоб вновь к ночи, когда взойдёт луна,
Опять туда, где тьма и тишина.


                68


Твой лик святой - поэзии сродни,
Но той, где ложь считалась за измену,
А дрожь уж коль невольная по венам,
То в том лишь кровь бурливую вини!..

Где, если огнь, то в сотни мегаватт,
А тлен уж иль смертельная зараза,
То в ил прудов болотистых и сразу-
В том слог её высокий виноват!

Лицо твоё без лишних изразцов,
Как крест оно божественного храма,
Где места нет теперешнему сраму
И разным там словцам для подлецов.

В нём то я вижу ныне, что вчера
Смогли свести в едино вечера!..


                69


Что ты мила и телом, и лицом,
Как та, сирень где с ландышами, ваза,
Доведено до дремлющего глаза
И мил дружком, и явным подлецом.

Но речь зайдёт лишь только о душе,
Все те, кто холил тело и лелеял,
Готов уж вздёрнуть с личиком на рее
И то, без них что вздёрнуто уже.

Душа ведь омут, гладь и камыши
Лишь только с краю, к берегу поближе,
А дальше бездны огненная жижа,
Да тошнотворный запах черемши.

Всё оттого, что грешное авось,
Познать с тобою многим довелось.


                70



Коль есть хула, то есть и тот предмет
На коей та, воззрив с болотной кочки,
И нет бы ложь, швыряет лести строчки,
И ждёт потом сочувствия в ответ.

И это ты, о, Свет моих очей,
Чьих кудрей лён и губок шёлк лиловый,
Во мне с тех пор, когда твой южный говор
Воздал мне мрак томительных ночей.

И пусть молва, она ведь потому,
Что облик твой, как дам иных вояжи,
Льстецов из толп безликих будоражит,
Привыкли ведь встречать не по уму!..

Не грешен кто, тот пусть средь бела дня
Запустит кий увесистый в меня.


                71



Не смей рыдать, когда вдруг умерев,
Под шум дождя и колокола стоны
Паду на хлад безликого бетона
Листом златым с безжизненных дерев.

И не жалей о свежести весны,
Могла бы что, гармонию порушив,
Не вьюгой в лик, строкой ворваться в душу,
Иль мною, но… лишь в память и во сны.   
 
Забудь о днях блужданий по векам,
Сквозь ливни звёзд и падалицы вскрики,
Теперь уж мы с тобой разноязыки:
Ты шелест трав, а я покой венка.

Хочу, чтоб ты, пусть я в сырых пластах!..
Осталась той, с улыбкой на  устах.


                72



Когда уйду я в мир небытия,
Ведь знаю, спросят те, кто был при теле, 
Каким я слыл любовником в постели,
Скажи им правду, милая моя.

Что, мол, как все, взирал кто вдаль с высот,
Иль в ком душа мятежная от беса-
С метелью дум расплывчато-белесых,
Лишённых впрок и граций, и красот.

Иное ложь поскольку, потому,
Пусть даже я тебя там не забуду,
Не вправе лгать ты страждущему люду,
Как и впотьмах пред свечкою Ему.

Иначе, там, где гладь небес тверда,
Сгорю, как птах тот вещий, со стыда.



                73


В тебе я вижу цвет вишнёвых древ
В том нашем той весны далёкой сквере,
Когда костром рябины догорев,
В мои зима пургой стучится двери.

И свет твоей зари мой тешит глаз
Своим златым огнём и сладкой негой,
Когда уж день в окне моём угас
И манит мгла во тьму полночной Вегой.

Ласкает слух мне слог твоих речей,
На всё, где я в грехах повинен - вето,
Когда есть лишь подставка для свечей
Да уголок для траурных букетов.

Не лучше ли, коль жизнь и так быстра,
Погреться здесь у жаркого костра.


                74


Когда покой я вечный обрету,
То не на жизнь никчемную обиды,
И не шелка кладбищенских накидок,
А строчек вязь заполнит пустоту.

Ведь в них вся ты, влюблённая в себя,
Та, что средь туч и серого ненастья
Пыталась свить безоблачное счастье,
Но не смогла!.. и я, но без тебя.

Пусть в землю плоть, доверюсь я судьбе,
Слезу в глазах печальных не скрывая,
Авось, наверх и выведет кривая,
Ведь дух-то мой шевелится в тебе!..
 
А если так, то, пусть через века, 
Вернусь к тебе порханьем мотылька!


                75


Главе моей от дум шальных седой,
Ты словно вепрь заснеженному лугу.
Тащусь, как ком бесформенный за плугом,
Уж столько зим студёных за тобой.

Ликую я, твоих коснувшись плеч,
Таких родных и трепетно-желанных
Волной в ночи бессонной океана,
И злюсь, когда владычество не встреч.

Хочу то слов без устали из уст,
Пусть даже те абсурдны и нелепы,
То жажду тишь полуночную склепа,
Где лишь костей предшественников хруст.

Так и живу, коль рядом ты – война,
А без тебя и рюмка без вина.


                76


Швырнув в костёр, где вдоль и поперёк
О страсти к Ней затейливые строки,
В листок другой вместить спешу пороки,
От коих тот, сгорел что, не сберёг.

Всё тот же грех благой и суета,
Всё та же плоть упругая у лона,
И тех же баб у изгородей звоны
О том, что я не ведаю Креста.

Не чту, что лесть, что мой уж вышел срок,
Что вот разнёс их мужественность в клочья,
И вместо сна, что сладостного ночью,
Я тку любовь к Ней ниточками строк.

И пусть она безмолвна и грустна,
Но в ней всегда цветущая весна.


                77

Седую прядь, пусть даже нет зеркал пред мной,
С крутого лба смести могу ладонью хладной,
Но вот тех лет, в сединах что, цветные рядна,
Увы, с главой своею лишь совсем больной.

Как и морщин - ложки средь нив… паучью сеть,
Что строки как стихов моих, без всякой меры
То там, то сям скобой пятна коряво-серой,
Придётся мне до самой смерти лицезреть.

Надеюсь лишь на то, что в них когда-нибудь,
Как и в строках о летнем зле и добром лете,
Моих внучат, коль будут те, родные дети,
Увидят мой сквозь лето то недолгий путь.

И дай-то, Бог, чтоб их неровная Тропа,
Была не как моя бездарна и глупа.


                78


О, Томный Вздох, о, Глас Христов с небес!
Так часто я тебя чеканил слогом,
Что уж пера держатели иного,
К тебе, святой, являют интерес.

Очей твоих величественный взор
Раскрыл уста досель неговорящим,
А тем, блудил кто тропочками чащи,
Поведал путь к заснеженности гор.

Моя ли лишь, скажи, заслуга в том,
Что я тебя, о, Благостная Лира,
Открыл слепцам пространственного мира,
Коль сам прозрел субстанцией потом?..

Нет, это ты очей своих тоской
Моей души нарушила покой.


               79


До той поры, как песнь, звучал мой стих,   
Пока ты в нём, что россыпи кристаллов,
Являя свет причудливый, блистала,
Теперь, когда уж сумерки, он тих.

Без неги нет величественных строк,
Пусть даже ночь над пагодой Вселенной,
Сомкнут глаза и бледная Селена,
И Скорпион, и Рак, и Козерог.

А что до нас, о, Свет в окне моём,
Сих болтунов, сих бездарей и плутов,
То без неё не то, что полминуты,
А даже миг один не проживём.

Благодарю тебя за то, что ты
Даёшь мне шанс упасть не с высоты.


                80



Как больно мне, ступив строкой на гать
Стихов своих о трогательной музе,
Что в ней, как шар, прости мне, Боже!.. в лузе,
Другой давно, душой осознавать.
 
Но мир её, как море - не объять,
А коли так, то рядышком с корветом
И для челна убогого поэта
Найдётся синь, чтоб жажду обуять.

Лишь пусть она, коль мил ей всё же тот,
Кто ныне пирс плавучий осаждает,
Её что жду, меня не осуждает,
И не клянёт за то, что я банкрот.

Авось, крылом расправится рука,
И я взлечу, как птах, под облака.


                81


Ты уж давно, мой друг, средь тишины
Чужих и снов, и радостей, и болей,
А я ещё вот ползаю по полю
С самим собою яростной войны.

Найти уют бы здесь мне средь берёз,
Вокруг тебя что вьются серпантином,
На миг чтоб стать, пусть малый, но не тиной,
А стайкой в небе августовском звёзд.

И вот тогда-то мы с могилок грим,
Стерев улыбкой юношеских вёсен,
Средь клёнов, где лишь солнечная осень,
В тиши о нас с тобой поговорим…

Излишни, знаю, с Вечностью торги,
Душа поскольку с тлением враги.


                82



Тебе орда держателей пера 
Уж столько слов благих наговорила,
Что мой-то стих средь чувственного ила-
Твоё, во сны ушедшее, вчера.

До чувств же что к тебе, какой в них прок,
Приелся, коль давно, как те обои,
Что мы внахлёст, навечно чтоб с тобою!..
А потому ты жаждешь новых строк.

Ну что же – пей пьянкой, певучий слог
Авось тот хмель ненашенский, со сластью,
Спасёт тебя от всяческих напастей
И ты найдешь свой тихий уголок.

А я с мечтой о встрече, пусть и там,
Усну, прильнув к придуманным устам.


                83
Претит румян весёлость красоте,
Вот потому, строкой тебя малюя,
Из всех прикрас лишь сладость поцелуя,
Я для себя оставил на листе.

Зачем мне свет, что в очи мошкарой,
И день зачем, коль ночь - моя отрада,
В ней только мы средь древ уснувших сада
Да звёздный рой над тёмною горой.

А что молчу - нет слов, чтоб сделать взор
Милей того, чем есть на самом деле, 
И пусть уж те, кто бдел за мной доселе,
На лист о нём метут словесный сор.

А я – уволь, ведь став певцом красы,
Нельзя не рвать от ревности власы.


                84


Не может быть мечтою, что сбылось,
Как и не может, есть что, быть незримым,
Лета промчат и в вечность канут зимы,
Вогнав во тьму небес земную ось.

Но ты, была что, пусть лишь и во снах,
Я зрел на лик, я чувствовал, я слышал,
Я был дождём, я им стекал по крыше!..
Со мной всегда, как с зеленью весна.

В квадратик и в линеечку листы,
За ночью день и вновь в закат зловещий,
Пророком ли иль криком птахи вещей,
В строке любой стиха лишь только ты.

Видать, стезя моя, себя губя,
Любить, как нечто звёздное, тебя.


                85


Язык мой нем, устал он сотрясать
Эфира ток своей невнятной речью, 
Иные уж творцы, мой Человечек,
Тебя строкой мечтают отесать.

У них ведь всё: от туши до пера,
Из рук самой посланницы небесной,
А у меня лишь мрак лачуги тесной
Да на столе от бублика дыра.

Да там внутри, где грешное оно,
Как мотылёк ночной пред зеркалами,
О стенки всё кровавыми узлами-
Любовь, что то бургундское вино.

А коль она во мне ещё жива,
К чему тогда красивые слова!


                86



Уж век какой, стрелой строки вонзаясь в тень
Былых эпох, из коих сам когда-то вышел,
О той одной, глаза чьи - ночь, слагаю вирши
И рвусь, как птах из рук, в её грядущий день.

Где будет чай, что может быть ещё милей,
Чем видеть лик вот так вблизи, чтоб очи в очи,
В них столько слов, могли, что быть и действом ночью!..
Под звон дождя о длани луж и гул шмелей.

И солнца луч затем в окно, и соловей,
И по траве босой ногой к июню ивы…
Мечты, мечты!.. в том ваша сласть, что словно сны вы,
Где есть возврат, коль та прошла, к любви своей.

А явь, она, не терпит томных ахиней-
Сотрёт в муку, коль, что не так иль не по ней.



                87


Ну, вот и всё, уходишь ты из ночи,
Из нашей, той, с неяркою луной,
В рассвет чужой, в грехи чужих мне строчек,
И в стих о них, наверное, иной.

Любил ли я?.. убрать тебя из слога-
В остатке пыль замызганных страниц,
Где только хрип гортанный монолога
Под жалкий скрип прогнивших половиц.

Видать, не в срок, не вовремя, не к месту,
Не с той ноги, не сразу, не того,
Коль ныне ты Всевышнего невеста,
А я лишь тень бесплотная его.

Уснуть бы мне, иль заново родиться,
Но вот беда – не молится, не спится.


                88


Когда ты вдруг, желая быть собой,
Средь грязных стен и рваных занавесок,
Узришь во мне не ангела, но беса, 
То знай, что я в согласии с тобой.

Ведь быть Творцом не каждому дано
Соблазны, коль порочные повсюду,
А пить вино из чистого сосуда
Немытым ртом, поверь мне, не умно.

Таков уж мир, и я такой, как он
С его бачком для мусора и раем,
С его зарёй и хламом за сараем,
Но ты свята - одна на миллион.

Любить - не быть во мгле ночной луной,
А стать той мглой, пусть даже, не со мной.


                89


Коль скажешь, что я грешен – соглашусь,
И даже сам, чтоб грех был зрим для многих,
Смолой густой себе измажу ноги
И падре как - в сутану обряжусь.

И в мир уйду, забыв твои глаза,
Коль в этом боль души твоей таится,
А ты лети, о, раненая птица,
Туда, где высь бескрайна и сиза.

Из дум своих я выброшу, уснув
Средь буйных трав болотистого луга,
И злато зорь, и мглу сырую друга,
И нашу ту, безумную весну.

Что нет меня средь тех, кто жив, солгу,
Но разлюбить тебя я не смогу.


                90


Решила, коль уйти, то не сейчас,
Когда и так в душе кровавый вечер,
А всех, кто вне её, с надрывом речи,
Увы, не в бровь, как ранее, но в глаз.

Когда закат и глух к мольбам, и нем,
А лик луны печален и тревожен,
Меня  в моём без света в окнах ложе,
Не оставляй с собой наедине.

Уйди тогда, когда средь пустоты
Смурного дня иль выстуженной ночи,
Закроют мне бесчувственному очи,
Его, что тень, незримые персты.

И всё забудь, и снег, и цвет, и май,
И обо мне средь лун не вспоминай.


                91


Кто видит смысл во славе, кто в деньгах,
Тот знатен сном, другой же – родом древним,
Иной в стихах рассвет несёт деревне,
А те, кто в ней – грязище на ногах.

И каждый чтит, то рядом что, а то,
Что дальше щёк - клянёт и отвергает,
И все, как есть, друг другу помогают,
Одеть, чтоб дом покинули, пальто.
 
А мне, пусть в чьих-то ушках бирюза,
Иль там, на пальце - детище алмаза,
Не смог сказать вот, милая, ни разу-
Дороже злата -  чёрные глаза!..

Исчезнет дрожь вдруг в веках поутру,
И я, как нечто среднее, умру.


               92


Не тем ли мир прекрасен, что вокруг
Бушует май и ты, в очах, чьих лето,
Как мой сентябрь, малинового цвета-
В одном лице: и женщина, и друг.

Лишь одного страшусь, что ныне ты,
Как сотни раз до этого, умчишься
Туда, где клён рубиновые листья
Уже сронил на мёртвые цветы.

С тобою ведь, Вселенная права,
Родив любовь, а вместе с ней и жажду
Познать её, как таинство, однажды!..
Во мне душа порочная жива.

А слухи что... на то они и зло,
Чтоб только им средь лун не повезло.


                93


Пока ещё с перстом судьбы лиха зима
В саду твоих унылых лет не побывала,
Скорей плесни глоток весны на дно бокала
Единой той, от коей ныне без ума.

Включи вино бесстыдных ласк в своё меню,
И по тропе да в дивный сон и на осоке,
Чтоб к плоти плоть, к душе душа, а к сокам соки-
Не дай айве своей усохнуть на корню.

Тогда в конце Пути, когда листва уж с древ
Падёт на дол, а ты уснёшь, зашторив глазки,
Плоды твоих христовых дел подарят сказку,
Как раньше ты, устам своих прелестных дев.

А нет, то после снега стылого и льда
Вишнёвый май твой не наступит никогда.


                94

Во зле рождён кто пагубно-дурном,
Но Слуг его, на лица не взирая,
Как темень день грядущий презирает,
Тот в шаге лишь от святости одном.

Поскольку быть во мгле и видеть свет,
Как и простить себя за неудачи,
Дано не всем, а лишь тому, кто зрячий,
И кто не чтит  к стыду иммунитет.

Кто знает вкус дрянной безмерных лих,
Кто беды пьёт лишь пришлые на ужин,
И нет бы с губ, так сутью всею с лужи,
Увы, привык!.. людских неразберих.

Чтоб стать потом, уж если не собой,
То и с душой своей не в разнобой.


                95


Твой лик и в страсти низменной красив,
Обычно лгут ведь нравственности в очи,
Когда пред нею чувственность пороча,
За ширмой славят совести пассив.

Но я-то, честно, знай, что за грехи,
Пусть те и в звёздах августовских славы,
Наступит время тяжкое расправы-
Придётся статься горсткой шелухи.

А вся та рядом ныне что орда,
Кружит, что стая пёсья, разбежится,
И ты сгоришь, как сказочная птица,
Но не восстанешь с пепла никогда.

Порок приемлем там, где свято чтут,
Не только пряник сладкий, но и кнут.


                96


Твердят друзья мне ты и холодна,
И, как река весной, не без изъянов,
Но ведь и я чуть лучше обезьяны:
В достатке только грусть да седина!..

Но ведь, коль любишь, видишь только свет,
И даже лик твой с чёрными очами,
Мерцает неба звёздного лучами,
Как злато в чаше памятных монет.

А что до нрава, пусть он не ахти,
И не по сердцу тутошнему люду,
В тебе я вижу ангельское чудо
И Матерь божью, Господи прости!

Сейчас бы тихо, плотью не грубя,
Уснуть в ладошках нынешней тебя!..



                97


Казалось, век прошёл - не год, с минутой той,
Когда под вой в ночи безудержный метели,
Расстались мы: я скособоченный – в апрели,
А ты в ноябрь, как демон тот, полупустой.

Но вот уже и скоро март, а там и зной
Июньских солнц, и переполненное чрево
Плодами зла, коль червь поест, святого древа,
И гроздья звёзд над ним с кулак величиной.

Но нет в душе того тепла, мой милый друг,
Чтоб нашу ночь, я здесь у ног стихии сущей
А ты вдали, где только хлад, покой твой ткущий,
Раскрыв глаза, вернуть опять в оккультный круг.

Поскольку ночь всего лишь тень той вечной мглы,
Во чьи я здесь, как раньше ты, стучусь углы.


                98


Вокруг меня весна с многоголосьем
Ночей и дней неистово-страстных,
Внутри же зим убогие охвостья,
Да шрамов сонм телесно-возрастных.

Да где-то там, в углах курчаво-русых,
То ль снов, то ль дум, под звонкую капель,
Ты та, и я младенчески-безусый,
Бредём не в свой застенчивый апрель.

А рядом лес и небо, и закаты,
И целый век соблазнов впереди…
Вокруг весна и сладко пахнет мятой,
Но ты - одна, и я, увы, один.

Лишь память там, за речкой говорливой,
Лобзались где с тобою мы под ивой.


                99


Средь рощ и гама птичьей кутерьмы,
Давно ли нежить с белыми снегами
Бродила-выла волчьими логами!..
Вдыхаю мая сизые дымы.
 
По длани словно, будущность свою,
Я здесь, на грани Сумерек и Мрака,
По первоцвету, ландышам и макам,
Тебя, о, пава!.. ныне познаю.

Румянец щёчек, глаз голубизна
И губок  бархат алый, а меж ними,
Жемчужных зубок ландышевый иней,
Ты вся сама, как вечная весна!..

Но осень только ступит на порог
Отреплет цвет твой хладный ветерок.



                100


О, Зевса дочь, скажи, с каких таких ты пор,
Забыв о ней, девчонке той моей из лета,
Поёшь Весне всю ночь скабрёзные куплеты,
Вовлекши Май страстной в интимный разговор?

Очнись от грёз,  поскольку петь во славу тех,
Кто слаб умом, хотя и личиком ухожен,
Не значит быть святой Есфирью в царском ложе,
Скорее, ты, о, Муза, гавань для утех.

Склонись над ней скорей, о, ветреная Лань,
Как те дожди, что после Пасхи, над посевом,
И сделай так, увидев грусть в обличье девы,
Чтоб на груди её моя была бы длань.

А я уж песню ей нескладную свою,
Когда ты рядом, с вдохновением спою!



               101



Исчезла слога грация в строке
И не пьянит уж больше ароматом
В твоей фиалка горная руке,
Не ты ль, о, Муза, в этом виновата!?

Свершил ведь чудо, выморозив дом,
Я весь разбитый, рваный и незрячий,
Предстать, чтоб явью «Я» перед Судом,
Оставил душу грешную горячей.

Авось, зачтётся там, на небесах,
Простит мне, знаю, немощное тело
Его что в банный пар на полчаса!..
Всё то, что здесь я сделал и не сделал.

Одно лишь греет, пусть и отцвела,
Но все ж ты, Муза, рядышком была!..



                102


Мила ты мне, как прежде, и приятна,
Но гуще чем на кудрях серебро,
Тем реже щёк рубиновые пятна
И чаще бес к полуночи в ребро.

Хотя и уст, в устах что, солод сладок,
И длань твоя, по-прежнему, мягка,
Но манят вдаль, как крест нательный ладан,
Меня огни чужого маяка.

Знать, лучше там, коль за полночь, сквозь годы,
Забыв про стыд мучительный и срам,
Лечу я вновь под сумрачные своды
Его тиши потоком эпиграмм.

Коль спета песнь о благости в раю,
Пора к себе чудному соловью…



                103


Пытаясь лик твой гаммами строки 
Вознесть на трон божественного блага,
Свершаю зло над глянцевой бумагой,
Поскольку те от правды далеки.

О том, что ты прекрасна и мила,
Как та, средь кур диковинная пава,
И как она, стройна и величава,
Тебе давно сказали зеркала.

Но ведь грешу, смущая и беся,
Всех тех, кто ныне рядышком с тобою,
Торгуют словно розами собою,
Тебя стихом над ними вознося.

Видать, люблю тебя ещё пока,
Коль и во сне рождается строка.


               104


Ты всё такая же, как сотни лет назад:
И те же очи, дара нет милей на свете,
Чем зреть сквозь ночь, глотая высь, в озёра эти
И видеть в них ещё младым наш старый сад.

И губок зори - гнев разбавленный вином,
Росу слизать бы с них сейчас в истоме жгучей!..
Но как всегда в душе моей сплошные тучи,
И первым, глас мой о желаниях, блином.

Застыть на миг и позабыть, что я уж стар,
А ты свежа, как та в руке твоей что роза,
Зайти к тебе на огонёк… Довольно прозы,
Скорее ставь на стол кагор, да самовар!..

А там, что будь, о, небо звёздное, прости!..
Да хоть потом и одуванчик не расти!


                105

Хоть и твержу себе который век,
Что ты не Он, мой друг, и не икона,
Но каждый раз я вслед тебе с балкона
Гляжу, на огнь как древний человек.
 
С тоской в душе и пламенем в очах,
Венчая лик задумчивый твой слогом,
Ведь знаю, был ты, есть и будешь богом,
Пока я жив и теплится свеча.

Пока дышу и пью горячий грог,
Не из души ведь жизненные соки!..
А значит, вью затейливые строки,
Не счесть к тебе ни тропок, ни дорог.

Коль суть во мне земного бытия,
То ты, мой друг - религия моя!..


               106


Листая лет давно истлевших письмена,
Где всё о ней в строке любой, как об Отчизне,
Чтоб та была, владельцы душ не только жизни
Могли отдать, но и святые имена.

За лучик лишь у губ своих любимых дам,
За взлет ресниц и глазок синь - степные выси,
За бледность щёк в морозный день и строчки писем,
Что те чисты, да и умны не по годам.

Мечтая стать её слугой или рабом,
Как осень та вратами в ад опавшим листьям,
Словес творец и властелин христовых истин
Взывал к богам о милосердии благом.

А ныне что… из уст одна лишь только грязь,
Да слов пустых о тех устах густая вязь.


                107


Ни за окном, что выстуженным клён,
Ни сентябрей прощальные аккорды,
Мне не ответят нынешнему твёрдо,
На сколько век мой в благости продлён.

Но знаю точно – прошлое со мной,
Пусть и грозили недруги разлукой,
Твои, а рядом жилистые руки,
Сгребают листьев осень под луной.

И всюду вёсен с сутолокой гам,
И буйство в венах яростной стихии,
И лью из сердца чистого стихи я,
А губы снова тянутся к губам.

Пора бы тлену мрачному понять-
Стремлений сердца к неге не унять.
 

                108


Ответьте мне и луг, и стрекоза,
И уж травой поросшие аилы,
Чего ещё я миру не сказал,
Могло бы что поднять его с могилы.

Мой милый друг, ты был одним из тех,
Кто видел свет в моём промозглом слове,
И кто, своим признав, мой смертный грех
Своею смыл обуглившейся кровью.

Не клял меня кто, будь я даже тьмой
Его дорог к осмысленности взгляда…
Теперь, увы, один бреду домой,
Скорее в рай языческий из ада.

Не будь бы троп струящихся меж нив,
Ушёл бы в тишь кладбищенскую ив.


                109


Не проклинай меня, о, Лань, за свет в очах,
Он не от тех ведь, был с кем я в прошедших зимах,
А от тебя лишь только, Благостная Прима,
Ладони коей в этот вечер на плечах.

Ты Храм Господний, дева... талая вода
Сбежит ручьями в переполненные реки
И смежит лето бабье бронзовые веки!..
Где быть жрецом мне благодарственным всегда.

И пусть я грешен речь, коль ныне обо мне,
Но не дошел ведь  оболочкой человечьей,
До тех ущелий каменистых, где не вечер,
А я стремнины пенной с брызгами на дне.

Еще не смолкнут в клети тесной петухи,
Простишь ты мне мои все смертные грехи!..


                110


То верно, что блуждая в темноте
Чужих мне стран и сладостных объятий,
Я всё и вся бессмысленно растратил,
Как мот какой, не здесь и не на тех.

Грешил, как мог, скорее, как хотел,
В том, видя смысл безумствующей плоти,
И в тине был, и в яркой позолоте,
Вокруг меня что судорожных тел.

Теперь я здесь, у ног твоих, о, Свет
Моей души расхристанной, но чистой,
И с этих пор, как думаю я, исто,
На весь, пусть он и мал, остаток лет.

Задуй же огнь молитвенной свечи
И в дом впусти скитальца по ночи.



                111


Уж, коль винить, то только лишь за то,
Что жаждал нег томительных и страстных
От сонма глаз чувствительных и властных,
А те не прочь и сами на повтор.

Вот потому и слыл средь чудаков,
У коих нет ни родины, ни флага,
Творцом идей безнравственного блага
И всяких там вселенских бардаков.

Я ныне тот, кто жаждет стать иным,
Назло всем тем, чьих рук касались губы,
И только ты, о, милая голуба,
Могла бы стать альковом тишины.

Взойди на трон грехов моих, о, Ночь,
Чтоб, пусть не мне, а тем, кто с ней помочь.


                112


Лишь мысль о том, что он, мой Друг, когда-то жил,
Но пал на дол сырой за честь и в честность веру,
Даёт мне шанс не стать тупым легионером
Во снах – Греха, а в явь - Предательства и Лжи.

Он жизнь вдохнул в уже увядшие цветы
Строки моей о нас, о тех, из тех столетий,
Чей стих давно, уснув навек, осенний ветер,
И чьи близки нам были тайные мечты.

И вот теперь, когда и год, и век иной,
И снег не тот, что нам когда-то падал в длани,
Под бой часов лихую песнь о нём горланя,
Я будто вновь прощаюсь с ним, а он со мной.

И так уж сонм годов подряд, чтоб я писал,
Уходит он, но тот, живой, на небеса.


                113


В тот час, когда ушёл ты в мир иной,
Я стал слепым, как крот в норе столетний,
И все о нас интриг возня и сплетни
Ушли в дымы и морок параной.

Но что с того, земная красота
И вёсен гвалт над ровными полями
Не тешат взор своими журавлями,
Вокруг коль мрак, тоска и пустота.

С тобой же ночь казалась светлым днём,
Болот же смрад – кофейным ароматом,
А сентября божественное злато-
Костра в тиши рубиновым огнём.

Теперь, увы, всё то, что в той весне,
Я вижу лишь и, то едва, во сне.


                114


И я, как те, кто сласть любви вкусил,
Хлебнув сполна и радостей и горя,
Не зрю уж в мир сквозь розовые зори
Её болот и гибельных трясин.

Не всё ведь то, что золото, блестит,
Не значит, коль уж видимо, то рядом,
Ведь даже страсть бывает жгучим ядом,
Когда она, душа моя, не спит.

И рвётся вон из тьмы скабрезных дум,
Туда, наверх безудержностью воли,
Где нет  ни  слёз, что молнией, ни боли,
Ни с подаяньем выстраданным сум.

Виновна мглы мучительная тишь,
Что слышит то, что плоти любо лишь

 
                115


Тогда, при свете матовом свечи,
Простишь, ведь знаю, милостивый Боже!..
Что нет её мне ближе и дороже,
Кривил душой я, ей шепча в ночи.

Не знал ведь, право, встречу, что весной,
Ручьи, босыми пятками волнуя,
Вдали от дома Грацию иную
Иные очи с негою иной.

Был слеп доселе, видел, коль лишь то,
Была ли прихоть барская природы,
Иль всё же к страсти юношеской мода!..
Что в локон светлый мною завито.

Теперь я вижу!.. счастье и уют
Любви особый привкус придают.



                116


Мешать не буду я сердцам двоих
В одно, как мир, большое сердце слиться,
Ведь страсть на то и страсть, что третьим лицам
Не место там, средь их истом и лих.

Коль есть она, любовь, то на века,
Будь старец ты дряхлеющий иль львёнок,
Не страшен ей ни цвет срамной пелёнок,
Ни мат вослед, ни сталь в живот клинка.

Она не арлекин у Бытия,
Что в огнь веков, как сор, швыряет души,
А тот, средь бурных вод, участок суши,
Где я лишь твой, а ты всегда моя.

Не прав же коли я, благоволи
Стереть меня, мой друг, с лица земли.



                117


Порочен я, в том каюсь пред тобой:
И в ночь глядел бесстыдными очами,
И в грех вводил распутными речами,
И плоти зов знавал любой ценой.
 
Ты вправе мстить, что был не с теми мил,
Не с теми спал, не в те стучался двери,
И не на той пожизненной галере,
Увы, себе я место застолбил.

Припомни всё: и древо, и ребро,
И тот апорт меж судорожных кочек,
Лишь не гони отшельника из ночи,
Авось воздаст молитву за добро.

А что грешил, тому всему виной,
Моя любовь на век к тебе одной.


                118


Иной как раз, чтоб яств усилить вкус,
Кладут поверх их всяческие травы,
Так я блаженств земных, изведав с павой,
Себя к тебе святой печатью уст.

И мёдом слов устлать, чтоб тропку в рай
Снегами зим и падалицей вёсен,
По коей нам в оранжевую осень
Брести сквозь март берёзовый и май.

А там, даст Бог, тобой переболев,
Врачует лишь покой живот мятежный,
На простыне от Gucci белоснежной,   
Усну навек средь стонущих дерев.

А ты умчишь, как ряби лунной блик
Туда, где синь и ветер хладный в лик.


                119


Чего я только в жизни кочевой
Не испытал, не сдвинул, не отвергнул!
Познал и мощь величия, и скверну
Не стать ли богом!.. мысли чумовой.

А скольких судеб счастия лишил,
Взлетая ввысь и падая в ущелье,
С одной, увы, лишь мерзостною целью,
Чтоб стали жёнам бывшими мужи.

Стервец, что скажешь!.. Зло, познав во зле,
Увидел - ты, то лучшее, что сможет,
Моей стези пороки подытожив,
Предать мой прах впоследствии земле.

А что до бед, от коих сам устал-
Их нет, когда ты наземь пеплом пал.


                120


Господь, казнить отступника вели,
От всех обид, коль тех, что я когда-то,
Нанёс тому, кто был мне ближе брата,
Страдает там, в заоблачной дали.

Ведь не со зла, а так, по простоте
Ругал его за чувственность натуры,
Да что в уме лишь новые амуры
И сонмы фурий в гибкой наготе.

Наверно, ревность… век прошёл с тех пор,
Как он покинул пламенные зори,
А я всё с ним тем, трогательным, в ссоре,
Как с вето судий бывший прокурор.

Сейчас бы слов мне огненную нить,
Пред ним я смог бы грех свой замолить.


                121


Уж, коль твердят, что я подлец и плут,
То ими стать, чтоб быть, по крайней мере,
Таким в душе, мне стоит, дабы в двери
Впустить на миг блаженство и уют.

А то ведь срам, с минуты той, когда
Она ушла в живительные вёсны,
Со мной лишь ночь с лицом угрюмо-постным,
Да лунный серп сквозь шторы иногда.

Но говорят - распутничаю вот,
С той, чьи, что смоль тонюсенькие бровки,
А что темно, то всё для маскировки…
Дай, бог, мне их печалей и забот!..
   
Накинуть, жаль, на каждый что роток,
Нельзя, а так хотелось бы!.. платок.


                122


Сгорел дневник, что ты оставил мне:
В нём наше всё - от неги до печали!..
Когда один в неведомые дали
Ушёл сквозь ночь по снежной целине

Но, что листки - колонки мёртвых строк,
Где все, что в них минуты, дни и годы-
Падёт туман и серые разводы,
А там и прах развеет ветерок.

Но память – нет!.. твой облик будет в ней,
До той поры пока брожу по свету,
Ища свои пурпурные рассветы,
Средь зыбких, ив у озера, теней.

Тебя тогда забуду навсегда,
Сам тенью тени стану я когда.


               123


Не думай ты, о, Время, что меня
Румянцем зорь смутишь пунцово-алым,
За жизнь привык довольствоваться малым,
А что до звёзд меж туч во тьме ночной,
Они всегда: и в веке том и в этом-
Манили ввысь пророческих поэтов,
Но, как и встарь, увы, не новизной.

Такой же блеск и та же чистота
Их ясных глаз, и шёпот их всё тот же
В тиши террас божественных и лоджий,
И те же в рай небесные врата.

Так что позволь, решительности ять,
В конце пути себе не изменять.


               124


Рождён, я будь от нищей и царя,
Бывало так на белом свете этом!..
То мог бы стать иль признанным поэтом,
Иль кучей дров сырых для алтаря.

Но так пришлось, явил свой томный взор, 
Как соловьям по жизни, так и совам,
Без всяких там премудростей дворцовых,
Назло врагам и недругам в укор.

А потому нет долга ни пред кем,
За то, что здесь, на краешке Вселенной,
Я зрю на лик божественный Селены,
Вдыхая март иглистых хризантем.

Дышу пока, стихов сплетая сеть,
Лишь о тебе, о, Жизнь, я буду петь.


                125


Зачем мне трон шотландских королей,
Коль суть его лишь в том, чтоб быть в покоях,
Разит старьём замызганным от коих
И воском свеч фамильных алтарей.

Где шаг, коль он толпе не по нутру,
Иль не туда, не в то златое ложе,
Последним быть в сей сутолоке может,
И знать бы, что не к смертному одру.
 
Уж лучше я без всяких там чинов
И дорогих обоев интерьера,
Во всём нужна ведь нравственная мера!..
К свободе действ, пусть даже без штанов.

Ведь лишь она, свобода, как вино,
Пьянит и там, где всё трезвит давно.


                126


Мой милый мальчик, век минул с тех пор,
Когда февраль наш, выстуженный вьюгой,
Увёл нас в полночь хладную яругой
На тот, что ныне твой лишь, крутогор.

У ив, где вместе славили закат,
Чтоб после в полдень, выбравшись из лета,
Ты сходством с явью в истину портрета,
А я в унылость вымышленных дат.

Тебе не страшен нынешний буран,
Улыбка та же, что и до метели,
А тут вот в сердце зубчатые щели
И кровь сочится с множественных ран.

Видать, с косой та, истину любя,
Чтоб жил я с болью, выбрала тебя.


                127


Не чёрный цвет виновен в том, что бес,
Ну, тот, с плодом и ласками у Древа,
Воспринят был праправнуками Евы,
Как нечто то, за что потом с небес.

На дол, где мёд и чище и светлей,
И ввысь уже с листочками побеги,
Где можно всё от страсти и до неги,
А вкус цветной тех сладостей с ветвей.

Да глазок синь - с них занавесь снята!..
Зрачки же мглы, они ведь, вспыхнет  пламя
Свечи иль звёзд над голыми телами,
Обрящут вмиг горячие цвета.

А смоль волос, за что ругают ночь,
Чрез год-другой, как вихрь, умчится прочь



                128


Как Мавр рычу и злюсь на всех в минуты те,
Перстов твоих, когда в ночи касаясь, лира
Полнит звучаньем струн покой мирской эфира
И плектром гладит лик твой светлый в темноте.

Готов я вместо струн в волне тугой истом.
Ладошек тех. из коих пить бы жадно лето
Устами зим, где только хлад и мало света,
Дрожать предательски рябиновым листом.

И негой губ, как тот заброшенный щенок
Мордашкой шерсть сосков, где жар, волчицы старой
В надежде, что его ему помогут чары,
Ласкать без устали твою усталость ног.

И пусть не тот я, что был прежде, но с тобой,
И старец немощный - отчаянный ковбой!


                129


Пороков слабость - отчуждение души,
Где похоть правит омерзительная миром,
Там замолкает добродетельная лира,
Как в полночь яви пограничной этажи. 

Поскольку плоти нечестивые грехи,
Где и развратность сладострастная, и лава
Что вслед да около, увы, скандальной славы,
К мольбам присутствия, быть сдержанным, глухи.

Ведь счастье рядом, только руку протяни,
Тут и рубины вожделенные, и стразы,
И сера после обладания всем сразу,
И жгучей ярости прицельные огни.

Но всё же, солнце лишь осядет за буи,
Несём друг другу мы безумия свои.


               130


Очей её пусть глубь не васильки,
Где вместо слёз живительные росы,
Пусть щёчек цвет, как ворс у абрикоса,
А прядь волос - хоть вешай ярлыки

Ни тут тебе шелков, ни ковылей,
Пусть грудь мала, и станом не Афина,
И запах рук - не сладостность жасмина,
А кислых щей душок и киселей.

Пусть речь её - не звоны ручейка,
Такая лишь приятна на пирушке,
Когда вино шипит хмельное в кружке
И где-то там, под юбкою рука.

Но вот душой, такую поискать!...
Она самой Владычице под стать.


                131


Ты, как и те, кто блещет красотой,
В причудах вся нелепых и капризных,
А я всю жизнь от чрева и до тризны,
В заботах весь рутинных, но не с той.

С кем быть желал, и был, но лишь во сне,
Где ты не явь, а призрачное эхо
Средь райских древ презрительного смеха,
А так мечтал о неге в полутьме!

Но вот беда, во тьме твой смуглый лик
Сравнялся с тьмой по времени и месту, 
И ты, моя наследная невеста,
Мечту оставив лишь, исчезла вмиг.

Мне горсть бы звёзд, да сумеречный свет,
Устлал бы твой я ландышами след.



                132


О, эти очи, эти знойные ветра,
О, эта радуга роскошная агатов,
Слезинок искорки за веками упрятав,
В ресницах ночь сама уснула до утра!
 
Чтоб с первой зорькой, дабы был нетрудным путь
Сквозь эти все небытия протуберанцы,
Опять же к ним, скорее в них!.. озёрным глянцем,
Те блюдца снова, словно шторки распахнуть.

И брызнуть светом лучезарным в душу мне,
Где темнота и немота, а как без оных,
Коль вижу только лишь чистилище с балкона,
Что уж и сам, как черти те, осатанел.

Туда бы мне, где очи те, как два крыла,
Но невозможно заглянуть за зеркала…


                133


Уйди с пути, Владетельница Снов,
Моих, что вне магического круга,
А у черты, что выраженной – друга,
Оставь одних угрюмых молчунов!..

Безмолвен был, когда был бит лишь я,
Дрожал, как лист, но чтил и холил всё же,
А друга, коль иголками под кожу,
Ты уж прости, любимая моя!

Ведь он же свят, ему претит обман,
Из лепестков он ландышей и розы,
И этот снег колючий, и морозы
Его убьют, как  непогодь туман.

Сожги меня до тления всего,
Лишь пощади ты друга моего.


                134


Он весь, мой друг, лишь твой теперь, о, да, 
С кудрей лихой головушки до дланей,
Что агнец тот пред жертвенным закланьем,
Всё ждёт, ножи наточатся когда.

Я вместо друга быть готов тельцом,
Знавал ведь уж и огнь у пят, и жало,
Того, любви в нутро само, кинжала,
А он ещё так млад и мил лицом.

Но ты уже нацелилась в него,
Как в петлю смертной виселице шея,
Глупец же рад, увы, побыть мишенью,
Не зная, что получится с того.
 
Ушел ведь, ненавидя, но любя,
В итоге: нет ни друга, ни тебя.


               135


В своих страстях ты истинный Творец,
Коль в раж вошла, то с яростью волчицы,
Не видя жертв желаемого лица,
Влачишь тела страдальцев во дворец.

Где в ком, скатав предательски-тугой,
Всё что и так грехов прикрыто ложью,
Ты рвёшь их плоть до истовости божьей
Своих безумств безудержных шугой.

Но как бы я той жертвой стать хотел,
С её души пульсирующей болью,
Чтоб, пусть хоть миг, хоть мизерную долю
Побыть в ярме искательницы тел.

А там и ввысь, иль ликом светлым в грязь,
Лихой молвы нисколько не боясь.


                136


По вёснам бурной младости скорбя,
Душой ведь грешной чувствую и кожей!..
Меня, как нечто, зреть что невозможно,
Лишь плоть насытив, гонишь от себя.

Вольна ты в действах собственных истом,
А я лишь сладость после созерцанья
Углей в камине тусклого мерцанья
И гуща кофе горького потом.

Хотел бы ведать далее что там:
Вползу ли в норку ящерицей плоской,
Стеку со свечки капельками воска,
Иль сдамся в плен я будущим летам?..

Одно лишь знаю, жив пока, в очах
Воскресный вечер наш тот при свечах.


                137


Любовь, что сон, глаза сомкнул, но ты,
Туманом грёз в мою вползаешь душу,
И уж всё то, досель, что было лужей,
Являет мне безбрежия черты.

Но знаю ведь, шагнуть что в пропасть вновь,
Не то же, что вспорхнуть на ветку птицей,
Зачем тогда всё время ночь та снится
Когда с тобой познали мы любовь?..

Видать, душа уверовала в страсть
Тех встреч под плач пронзительный виолы,
Коль даже глаз безумствующих всполох,
Сдаёт любви свою над плотью власть.

А если так, то в полымя истом,
Пусть даже ад пылающий потом!


              138


Когда глаголет мне луна, что ты свята,
А я младой, как то вино в твоём бокале,
Готов и ложь принять за суть в лихом запале,
Играя роль, увы, придворного шута.

Конечно, рад тому, что я ещё могу,
Когда твои глядят сквозь мрак кромешный очи,
И свить строку из чудных слов, и скрасить ночи,
И выкрасть, надо коль, у радуги дугу.
 
Но знаем оба мы, что тел сплетённых дрожь
И всяких там, в глазах слепых златых сечений-
Постельный трек для имитации влечений,
А всё что вне его, предательство и ложь.
 
Но если нам приятно быть в прохладе лжи,
Зачем менять желаний общих типажи.


                139


Не силься быть владелицей ночей,
Они и так всегда твои по праву,
Ведь даже лоск худой их вздорных нравов,
В зрачках твоих лазоревых очей.

Но рядом, коль, забудь, что где-то там,
В другой ночи, стихов слагая строки,
Соперник мой и недруг синеокий,
В мечтах к твоим уносится устам.

Согласен быть я сном в твоей весне,
Пусть краток он и тягостно-бессвязный,
Лишь не гони язвительным сарказмом
К моей берёз и клёнов желтизне.
 
А нет, то здесь, где я собою стал,
Убей меня словами наповал.


               140


Окрась добром ты слов и дум суровый тон,
Уйми в душе своей больной вражду и злобу,
О том, что всё не так вокруг, мы знаем оба,
А вот исправить как всё это -  только Он.

Люблю тебя что - аксиома, пусть в ответ
Очей твоих холодный огнь без искр, о, Боже!..
При всех кивни главой седой, что любишь тоже,
Ведь даже сук пускает сок, завидев свет.

А нет, то я, свернувшись в кокон, брошусь вниз,
Не слыть абы, простит мне Бог!.. бездушной тварью,
Туда, под яр, где лист сопрел и пахнет гарью,
Чтоб нежным стать ко всем, кто здесь, как лёгкий бриз.

А ты - люби, на то и есть средь тяжких мук,
Одна, где ночь, как целый век, в сплетеньи рук!


                141


Мои глаза в тебе не видят свет,
Что стать бы мог глотком блаженной неги,
Твой лик зловещ, но он душой воспет,
Как и твои из осени побеги.

И речь твоя на ушко, уж давно
Не манит в ночь, за занавесь, за ели,
И губок жар - не сладкое вино,
А желчи яд в межрёберные щели.

Вся ты, как бес лукавый, но и Бог,
Коль там, Оно, при встрече долгожданной,
Готово вновь тебе, а я не смог!..
Простить твои все плотские изъяны.

Видать, ещё не всё испещрено,
Коль видит свет, где пусто и темно.


                142


Лишь в том и грешен пред тобой, что мил был той,    
Чьей спальни брачной столько лет резные своды,
Мне слали ночи бытия, а я сквозь годы
Летел к тебе в мечтах всё пчёлкой золотой.

Чтоб пасть на кудри обездвиженного льна
И по лозинам необузданного гнева,
Скатиться слёзкой в то, как Он, святое чрево,
Испив тебя всю сладострастную до дна.

Но ты ведь тоже, Дева на Ночь, не свята,
Как и моё небытие с тобой доселе,
Коль ныне здесь со мною ты в одной постели
С улыбкой дамы благородной на устах.

Не быть рабом чтоб веры в святость и рабой,
Простим грехи друг другу, милая, с тобой.

 
                143


Бывает так, что вглядываясь в лик
Далёких гор, где синь небес без края,
Не видишь ты равнин земного рая,
До коих шаг всего лишь невелик. 

Но всё же мчишь сквозь ночи по логам,
Да мимо рощ родительских и ставов,
Ломая тень свою о ледоставы,
К чужим, манят что сластью, берегам.

Не зная то, что там не снежный рой,
И не герань на столике овальном,
А над тобой таким и наковальней,
Увы, как есть уж, молот громовой.
 
Но, коль тебе совсем невмоготу,
Смени хотя бы милю на версту.


             144


Есть страсти две у грешного меня,
Что душу рвут мятежную на части:
Одна – она, полуночное счастье,
И он, мой друг, отчаяние дня.

Она и он – река и островок,
Как ночь, чей брег почтительно-смиренный,
Увлёкшись мглой расплывчатой и пеной,
Забыть меня покинутого смог.

Теперь он в ней на самом дне реки,
Не маг я, нет, не праведник, не мистик!..
Волна ведь брег, как гусеница листья,
Сточила вмиг до зёрен, до муки.

Так и живу, две страсти есть, увы:
Одна - без глаз, другой - без головы.


                145


Как жёлтый лист на землю куст,
Иль слёзы в длань судьбина вдовья,
-Презреть тебя готова вновь я,
Сронила ты из сладких уст.

Но лишь завидев грусть в очах,
Как та лиса пред виноградом,
Чтоб быть пусть миг лишь этот рядом,
Задула ревности очаг.

И уж с улыбкой озорной,
Как будто вновь вернулась осень:
"Презреть сейчас - не значит вовсе,
Ведь я с тобой, а ты со мной!..

А что до слов – они щепа,
Да и промолвлены сглупа!..


             146


Душа, потёмок сумрачная тишь,
Зачем, скажи мне, в теле прозябая,
Как те служанки пухленькие бая,
Его лелеешь, холишь и растишь.

Оно ведь, тело грешное, на миг,
На самый малый выстраданный свиток,
А там и в землю кушаньем улиток
И всяких прочих ползающих иг.

Оставь, о, Дух мой, плоти только то,
Что дал ей с кровью май сладкоголосый,
А сам, воспрянув, в сладостные росы,
Где от улыбок солнечных желто.

И тлен отступит, вороном взлетит,
Поскольку яркий свет ему претит!


              147


Да, болен я, в душе покоя нет
Всё рвётся в ночь, туда, где даль без края,
Во мгле, где ждёт её душа другая
Уж столько зим заснеженных и лет.

Им, душам тем, где брег и тих и стыл,
А тьма, что смоль причудливая гривы
Лошадки той, из младости игривой,
Уютно там, средь гулкой пустоты.

Слова – ничто, коль в них, простит мне Он!..
Нет неги той, от коей кровь по венам,
Что та, о брег величественный пена,
А так, один лишь звуков перезвон.

Пройтись бы вновь по краешку веков,
Где нет ещё межзвёздных тупиков.


               148


Слепы, как ярость жгучая, не новь!..
Так было раньше, думаю, и будет,
Пока есть вёсны, ландыши и люди,
Глаза, где свила гнёздышко любовь.

Несносно видят то, что уж давно
Отверг и разум здравый, и рассудок:
Не может донце хрупкого сосуда,
Сберечь, коль нет уж амфоры, вино.

Но всё же смотрят с нежностью на лик,
Отверг что длани хладные с мороза,
Ведь вянет даже бархатная роза,
Когда не в вазу, а на половик.

Видать, согласен я на слепоту,
Тебя, узрев коль, заново цвету.


              149

Не правда то, что я тебя забыл,
Что стал чужим для плеч твоих и дланей,
Что нет во мне тех чувственных желаний,
За что тобой привеченным и был.

Что голос мой колюче-ледяной,
А взгляд, что ночь -  бесцветно-мрачноватый…
Тебе, о, Лань!.. из слов своих лохматых
Я тку Любовь в столетие длиной.

А что до глаз, то там не пелена
Дождей грибных и зорек предзакатных,
Печалей там и лих грядущих пятна,
Поскольку здесь душа истомлена.

Ты видишь то, что хочется, или,
Увы, всё то, не рядом что - вдали.


              150


За что меня ты, бог мой, наказал,
Коль вижу в ней, развратно-нечестивой,
Лишь только стать божественную ивы
Со всплеском волн желания в глазах?..

Где те луга, её пороки что,
Омыв слезой змеиной молочая,
В  Христа с креста Голгофы превращает,
Как жизни мрак в веселье шапито?..

И ведь бегу, забросив всё к чертям,
За нею вслед больной, полураздетый,
Чтоб быть всяк раз к её поближе свету,
К её в душе безудержным страстям.

Видать, люблю, коль ночь её грехов,
Простил венком пророческих стихов.


               151


Как и любовь, коль плотская она,
Я нечестив, ведь сам из той же крови,
Так что не хмурь ты чувственные брови,
Узрев меня с иною из окна.

Сама ушла сквозь ночь, забыв про срам,
К устам чужим, в чужой для духа угол,
А посему, о, милая подруга,
Я там, где грех мирской и пьяный гам.

Но отрезвев, лечу я вновь туда,
Где, та на луч что солнечный похожа,
А рук её оливковая кожа-
Ручья весной холодная вода.

И так всю жизнь - грешу не ради зла,
А чтобы ты покаяться могла.


                152


Да, грешен я, в том каюсь, перед Ним
А свят, коль кто, вонзит пусть в сердце жало,
За то, что лишь любил и был любим,
Но той, чья плоть не мне принадлежала.

Вина ль её, что май не средь зимы,
А белый снег не бархатные розы,
И что тогда, на Троицу, не мы,
А с нею он, лобзались под берёзой.

В иной бы век в ладони, что ладонь
Не та не в той, а коль ещё и нега,
Как ведьм каких - на плаху иль в огонь,
Но ныне хлад и пахнет мёрзлым снегом.

И рядом ты, знать, ночь прожил не зря,
Ведь лишь в грехах рождается заря.


                153


Уснул Эрот, вдохнув эфиры рут,
Средь дивных древ причудливой долины,
А факел, что угас наполовину,
К груди своей - авось не украдут!

Но нимфы длань тот светоч в хлад реки
Забавы для, но воды речки этой,
Вобрав огонь, любви багровым светом
С тех пор горят во тьме, как маяки.

Огонь и я тот сладостный вкусил,
Из глаз твоих, о, Чувственная Нега,
Но лишь, как тать, инкогнито, набегом-
Видать, Эрот за  прошлое мне мстил!..

Теперь остыв душой, всё жду когда
В реке опять засветится вода.


               154


Весёлый Лель, сей милый пастушок.
Его свирель псалмом сладкоголосым
Будила страсть неистовую в осах,
Пуская в пляс растрёпанный стожок. 

И птичий грай, что ныне так ретив,
И без стыда, как уличная баба,
Достичь Любви величественной дабы,
Томленьем нот сбивала в коллектив.

И прочь гнала невежество из зла…
Молчит давно волшебное пиано,
От песни той, над озером туманы,
Да рядом с ним - склонённая ветла.

Коль нет любви, а есть лишь только цель,
Не станет петь величественный Лель.