Осведомитель

(последний час из жизни немецкого осведомителя)

Он вышел из портняжной мастерской.
В руках бумажный сверточек с одеждой.
Намереваясь подышать вдоль побережья;
Петровского пассажа на Неглинной.
В его душе, витавшей над Москвой,
хранились фотографии Берлина
в век паровозов, монопланов, пироскафов.
Он все пластинки смачивал водой
подспудно возвеличивая Баха:

вне музык, вне концертов, филармоний;
среди великих, творчески могучих.
Так композиторов Балакиривской кучки,
он ненавидел лишь за то, что живы.
Но сам сжимая свёрточек в ладонях -
уже полвека числился плешивым,
чей мир летел ничком в тартарары
от Первой мировой, осенних путчей
вплоть до послевоенной детворы

пятидесятых. Местным портретистам,
он кланялся, касаясь козырька.
В его, когда-то мастерских руках,
хранилось нечто большее, чем свитер.
Под мерный звук троллейбусного писка,
он предвкушал в немецком алфавите
всё, кроме... кроме выхода в отставку
и ко всему в Москве, в гражданском виде.
Такого он не ожидал подавно.

Он помнил всё. Точнее будет всех:
военачальников, секретарей, министров;
пузырчатость "Байкала" и игристых;
превратности войны, убытки, жертвы...
облокотившись о перила, он осел
и ампулу зашитую в манжету,
(что подлежала возвращению по списку!)
разгрыз зубами, словно монпансье,
глядя на мир глазами василиска.