Ласточки ладятся в дальний отлёт...

*  *  * 


Зыбкое солнце. Прохлада с утра.
Гроздей с вином накопила гора.

Троица диких лесных голубей
тянется к югу, где дни голубей.

Ласточки ладятся в дальний отлёт.
Вдруг и меня кто-нибудь позовёт.

Вдруг кто-нибудь из такого же дня
через пространство услышит меня.

Тихо. И могут дойти голоса -
я ведь встречал, узнавая глаза,

в радужно-карем и в синем ловил
отблески космогонических сил.

Вот я вдохну - выдыхают они,
те, кто парит в паутинные дни,

те, кто реальней, чем света игра...
Жёлто-черна мусульманка-гора.

Вечеру - время, и осени - срок.
И до конца не дочитан урок...




*  *  * 


М.


Потом, когда по гамбургскому счёту
возмёшь ты в руку синий карандаш,
опять, штрихом, индиговую воду
плесни вживую на песчаный пляж -
на белый берег с молотой ракушкой,
где в полный рост подросток загорел...
Туда, где время сломанной игрушкой
притихло меж упавших навзничь тел,

где от тандыра в срок везёт лепёшки
татарин на рыдване-"москвиче",
где не скребутся, лишь мурлычут, кошки
в окукленном сознанье. На плече
играет зайцем август Казантипа,
и с каждым часом - меньше, меньше дней
до финиша замедленного клипа,
где радость, стрекоза и цыпа-дрыпа,
искрит крылом над россыпью камней...