Мой учитель

                Памяти Николая Николаевича Шашкова       

               
Характером был крут, но справедлив,
себя он не щадил, с другими был попроще,
организован, терпелив, не суетлив.
Он не любил всех тех, кто ропщет.

Крутой характер и железный нрав.
Уходят в детство этого истоки.
Жизнь закаляла, многократно испытав,
трудом вливала жизненные соки.

За много вёрст он в школу всё ходил
через поля, леса и перелески
вприпрыжку лето, сколько было сил,
зимой на лыжах с торбою - довеском.

Стремленьем к знаниям всю жизнь страдал,
везде учился, где лишь только можно.
За десять классов в ШРМ он сдал,   *
ему учиться и служить было не сложно.

Одну войну он в сорок пятом завершил,
потом участвовал в войне в Корее.
Уже тогда он для себя решил –
быть в Армии, здесь Родине нужнее.

Самолюбивость и здоровый оптимизм
рождали стимул в службе и карьере.
Без этого не представлял он жизнь.
На всё хватало сил, которые не мерил.

До академии он всё-таки дорос,
закончив лётный факультет блестяще.
Фуражку с крабом летом и в мороз
носил он с гордостью, как лётчик настоящий.

Он к форме уважение хранил,
всегда подтянут был, опрятен, ладен,
душой и сердцем Армию любил.
О деле думал он, не о награде…

Свели нас вместе Кимрские Борки,
где он в войну был на аэродроме.
Механики, воздушные стрелки
победу приближали на подъёме.

Со Дня Победы четверть века пронеслось
и скрылись в зарослях стоянки, капониры.
Но гулким эхом всё отозвалось
и всплыли лица и бойцов, и командиров.

Поскрипывает ранний в ноябре снежок.
Румянец от мороза щёки греет.
Здесь Ил стоял, а ныне здесь стожок,
и поле лётное от стылости немеет.

Глаз голубых полковника туманен взгляд.
Он стал темнее, чем просветы на погонах.
Опять он на войне, как много лет назад,
средь молодых друзей определённо…

Но жизнь торопит. Цепенение стряхнув,
как кадровик мне предложение он вносит;
Очами выразительно сверкнув,
меня нацелил на Москву он в эту осень.

Хоть в десять лет нас возраст разделял,
но разглядел он единенья звенья…
Потом не раз в работе проверял
моё упорство, к совершенству устремленье.

Порой казалось, что меня он истязал
мне незнакомой канцелярскою работой
и удовольствие как - будто получал,
когда с «бумагой» не клеилось что-то.

По молодости я тогда не знал
его методу переподготовки.
Он, как бы, этим закалял металл,
чтоб был он прочным, гибким, ковким.

Он научил: всё с чистого листа,
без трафаретов, штампов и болванок.
Бумага, ручка, голова чиста –
вот и твори без формализма рамок.
Придирчив был и скрупулёзен в языке,
не позволял над «русским» изгаляться
и думать просто как о пустяке…
С такими мог он запросто расстаться.

Писал статьи всегда в один присест.
И шли они в газету без малейших правок.
Начитанность и память его – тест
для всех вопросов, комментариев и справок.

Он уважаем и в почёте был,
как эталон кадровика в работе.
Бескомпромиссность высоко ценил
и тех, кто жил о Родине в заботе.

Он мой учитель. Этим я горжусь
и долг мой в память – книга ветеранов.
Когда был жив он, по звонку я мчусь,
чтоб вместе с ним души умерить раны.

Лекарство верное – рыбалка и сто грамм,
условно сто, лечились большей дозой
в мужской компании, когда нет милых дам,
и разговор идёт лишь только прозой…

Любил послушать умный анекдот,
сам сочным юмором мог рассказать умело.
Знал по себе, как на рыбалке не везёт,
в приметы верил и считал рыбалку делом.

Переживал азартно и грустил,
когда был жор иль просто не клевало,
и через силу над собой шутил,
а над другими, чтоб не обижало.

Вот восемьдесят пять, но его нет…
Оставил в жизни от себя немало:
Два сына – родословной след
и память в людях – часть его запала.

Его с супругой надо воспевать
и прописать для поминанья в святцы.
Они смогли сполна себя отдать,
Чтоб Родина всегда смогла подняться…

Как эпилог. Нам жизнь не обмануть;
Идёт она по кругу, ободрить желая,
для новых поколений открывая путь,
Чтоб продолжать делами дело Николая.
        1 декабря 2010 года               

* Школа рабочей молодёжи