Крестодар. Исследованье творчества

Поэма

Тайна

Держал хронометр на весу Великий.
Тысячелетье близилось к концу.
Сходились стрелки острые, как пики,
И я в тот час внимала мудрецу:
«Большое время гениев рождает,
Вождей, юродивых, героев и пророков.
Но кто небесный дар в них пробуждает,
Вводя в событья к исполненью сроков?
Никто не знает, как рождаются поэты.
Сие есть тайна. Не узнаем здесь,
Какой ценой добыта ими честь
Уйти в грядущее, а не в теченье Леты».
Смолк голос старца, эхом отзвучав.
Слова достойны записи в анналах.
Что из того, что я ту тайну знала?
Склонилась, в знак согласья промолчав.
Я знала, как рождаются поэты.
Дверь приоткрыв в родильный зал небес,
Я видела на них различны меты
И общую – на лбу кровавый крест.

Незримые учителя

«Поэт – всегда должник Вселенной».
В. Маяковский

Во все века с поэтами вели
Красивую и трудную работу.
Ум, голосам Невидимых внемли
И набирай в союзе с Ними опыт!
Они являются порой под видом муз.
Казалось Пушкину, что это «злобный гений»,
И не ему, наверно, одному.
Все мы в слезах прошли ночные бденья.
Когда привык, без них не можешь жить.
Молчат подолгу, словно забывают,
А то вдруг взрежут нерв твоей души!
Поэта без страданья не бывает.
Здесь всё всерьёз: физическая боль,
Мятежность чувств, гражданственность и вера.
Учителя не нянчатся с тобой.
Тот, кто не понял, может кончить скверно.

Не испытавшему:

– Поэт благополучный, ты не знал
Пришедшей неожиданно беды.
Ты воспевал любовь и идеал,
Не испытав, как бесы бьют под дых.
Ты не преткнул стоп о заслон Пути,
С тобой не говорила tet-a-tet
Смерть, заклиная: «Мне дар посвяти!»
Не улетал твой дух в небесный свет.
Ты скажешь о таких: «Болезнь души».
«Болели» Лермонтов, Цветаева и Блок.
Попробуй, как «больные», напиши!
Не сможешь. Крестодара не дал Бог.

Великая игра

Зачем, не ради ж нескольких минут
Читательской любви и удивленья,
Я раскрываю тайну Неба тут,
Боясь, не испытают ль сожаленья,
О том, что с тайны я сняла вуаль,
А за вуалью оказалась бездна,
И инфернальность повела их вдаль
Дорогой тёмной, страшной, бесполезной?
Какое дело им до жизней тех,
Кто ночи, сидя на постели, плакал
От строгих слов космических властей
И за ошибки сам просил расплаты?
Поверить трудно им, что «узкий путь»,
Тот, о котором говорил Христос,
Путь становленья духа – в этом суть! –
Идёт сначала через море слёз.
Зачем, зачем об этом я пишу,
Зачем кричу на шумных перекрёстках,
Заплаканный, смешной, неловкий шут,
Боль одержания назвав болезнью роста,
Ещё не в состоянии понять:
Дух – злобный враг иль тактику Адверза
Учителя, в работе применя,
Так учат видеть ложь и мыслить трезво.
Зачем пишу, всего не уясня?
Но стих изъять – в уме оставить прочерк.
Идёт работа на границе сна:
То в глубь меня повёртывают очи,
То устремляют в дальние миры,
То ввысь к Богам летит дух по лучу.
Я, принимая правила Игры,
Все тонкости её познать хочу.
Всё это мне. Ну, а зачем же вам?
А вдруг и вам придёт однажды Зов?
Тогда вы, вспомнив все мои слова,
От Неба не запрётесь на засов.
И миссию высокую приняв,
Идя путём прозрения и кар,
Вы станете, дары Небес ценя,
Не проклинать, а славить крестодар.

Данте и Шекспир

Ведомы были Данте и Шекспир –
Веков далёких мощные поэты.
Показан Данте был загробный мир.
Шекспир Ведущим посвятил сонеты.
В них о поэте есть упоминанье,
Другом поэте, коего вёл дух.
У многих духов миссия земная:
Путём тернистым в творчество ведут.
Мне Тор Богов показан – Тор Господень.
Летят к нам Боги из-под Божья крова
С времён Адама до времён Сегодня.
Не зря в Евангелии сказано: «Бог – Слово».

Александр Сергеевич Пушкин

Пушкин начал слышать Голос в 24.
Душа «звучала в лад с его словами».

Поэтами нас делают не смертные.
Кто вырывает «грешный» наш «язык»?
Кто подвигает на поступки смелые?
Пришедший к Пушкину Дух-Гражданин подвиг
Его возвысить голос против света.
Не муза – Дух по жизни вёл поэта.

После казни декабристов не он ли призывал Пушкина:

«Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием на вые
К убийце гнусному явись!»

Серафим и глас Бога

Явился к Пушкину в виденье серафим
И потрясающее разум сделал с ним:
Он «жало мудрыя змеи» вложил в уста
И уголь в грудь, чтоб Гражданином стал
Писавший о любви который год.
Существ крылатых Бог к поэтам шлёт,
Чтоб потрясеньем огнь в груди возжечь,
Чтоб воспылала праведная речь,
Направленная против подлецов
И брошенная прямо им в лицо.

Захочет Бог – и сдвинется гора.
Встал Александр совсем другим с утра.
Воззвал ведь Бог: «Восстань», «и виждь, и внемли»!
Воззвание вздымает даже земли!
Всё стало ясно в миссии ему,
Той, что искупит дни предсмертных мук,
Гонений годы, нелюбовь царя.
Законы в космосе суровые царят,
Но слава не обходит дом героя,
И жертвеннику воздаётся втрое!

Поэт, не слишком думая о славе,
Ум к темам, предуказанным направил.
От развлечений отошёл и дел,
Чтобы «глаголом» жечь «сердца людей».
И даже сказки, нет которых лучше,
Детей и взрослых, обжигая, учат!
Каков Балда! А Золотая Рыбка?!
Как Сам Господь! Старухина ошибка
Да не постигнет неразумных нас!
Не требуй лишнего. Что заслужил – Бог даст.
                ---------
Кровавый крест на лбу Бог начертал
И чёрное стило мне в руку дал,
Сказав, чтоб «след истории вполне…»
О, Господи, по силам ль это мне?!

Михаил Юрьевич Лермонтов

Лермонтов обрёл Космического Учителя,
которого называл Демоном, будучи очень юным.

В четырнадцать пришёл к нему
Тот «грозный дух», что «чужд уму».
О гибели сказавший, он
Точил жизнь, словно «скорпион»,
И увлекал до срока в Лету,
Но гением он стал поэту
И предсказал «России чёрный год,
Когда царей корона упадёт».

Демон Лермонтова

Со страстною душой,
Земных любивший женщин,
Поэт знал, что чужой
Он на земле, «нездешний».
«В час краткий жил века
И жизнию иной».
Пришли издалека
Те образы его.
Так Демон память вскрыл,
Ум детский надломив.
Но жизнь – не для игры –
Для песен и молитв!
Он знал, что уготован
Ему высокий рок.
Он знал – бессмертно слово.
Он знал свой смертный срок.

«Поэт в Пятом измерении, держа вертикаль Духа, переосмысляя своё отношение к горестям Мира, уже по-новому смотрит и оценивает трагические обстоятельства, постигшие его в прошлой жизни», - говорит в ченнелинге дух А.С.Пушкина и приводит стихи М.Ю. Лермонтова, написанные им в Тонком мире.

Я помню

Я помню всё: дымящийся Машук,
Ущелье, ждущее распластанного тела.
Во мне живут последний крик и звук
Души взлетающей, что вновь помолодела.

Мне не страшна расстрелянная плоть.
Её отринул я без сожаленья –
Сосуд иссяк, и надо расколоть,
Коль не содержит мирры вдохновенья.

Я помню всё. И тягостный конец
Уж не содержит для меня трагедий.
Весны струящейся восторженный венец
Несёт Поэт сквозь звон тысячелетий.


Фёдор Тютчев

Тютчева в 27 призвали Всеблагие.

Кто они были – духи? Боги?
Он не узнал. Не знаю я.
Но сердце, «полное тревоги»,
Безумно билось «на пороге
Как бы двойного бытия».

Небесное ученичество

«В начале есть предчувствие конца».
Избранники небес, ученики,
Скрепляя для грядущего сердца,
Мы кровью сердца пишем дневники.
И Фёдор Тютчев был учеником.
Страдал и плакал. Устремлял ввысь око.
«С небесными властями» был знаком –
И получил тяжёлый дар пророка.
Он предрекал: «В железной колыбели,
В громах» небес «родится Новый год».
Читающие верить не хотели,
Но Тютчев знал, что этот год придёт.
Придёт, как «исполнитель Божьих кар».
Придёт, неся с собою «два меча»  –
Меч битвы и секиру палача –
И «совершит» «обдуманный удар».
Сбылось. Пришёл с двумя мечами век
С чертами строгими и кровью на челе,
Но, поражаемый, не понял человек,
Что это Божья кара на земле.

Евгений Баратынский

"Когда исчезнет омраченье
Души болезненной моей?
Когда увижу разрешенье
Меня опутавших сетей?

Когда сей демон, наводящий
На ум мой сон его мертвящий,
Отыдет, чадный, от меня
И я увижу луч блестящий
Всеозаряющего дня?"

Как мне близки поэта пени
И дни почти что без надежд,
И сумрак снов и жуть видений!
Когда, когда уйдёт мой демон
В окровавленности одежд?!

Сбывающееся видение Баратынского

Видение о судьбах человечества,
Что принял в своём веке Баратынский,
Верно! Сбывается, что Высшими намечено.
Сейчас ум творческий с землян Богами взыскан.
Контакт с Богами делает ум выше,
Плоть целомудренней, но падает рождаемость
У высших рас, им на Земле не выжить.
И Переход, который ожидаем мы –
Уход землян в Ментальный Мир, Мир Огненный,
Высокий мир, мир творчества Богов,
Где зажигает звёзды Разум-огниво,
Творит миры Разумная Любовь!

Иннокентий Анненский

Что Анненский слышал, стихая?
Звук жизни посмертной, иной.
Об этом сказал он стихами:
«Моё и другое дыханье.
Бой сердца и мой, и не мой».

Вдвоём, одному ли быть лучше?
Писал он: «…в круженье годин
Всё чаще вопрос меня мучит:
Когда, наконец, нас разлучат?
Каким же я буду один?»

Владимир Соловьёв

Владимир начал общаться с Иномирной в 22 года.

Приехав в Лондон, Соловьёв
Читал в тиши библиотек,
Вплетая мысленно своё
В то, что послал далёкий век.
Не выпуская книг из рук,
Надежду всё познать тая,
Философ начал слышать звук,
Что шёл из Инобытия.
София – знаем имя Той,
Что говорила с ним тогда.
Кто он – поэт, пророк, святой –
Чтоб мудрость Неба ему дать?
Да, он святой, пророк, поэт,
Духовно сильный человек.
Сквозь ужас войн, сквозь толщу лет
Его услышал новый век!

Афанасий Фет

Стихами «дорожит моё воспоминанье;
Без них всё прошлое – один жестокий бред,
Без них – один укор, без них – одно терзанье,
И нет прощения, и примиренья нет!»
«О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой,
От этих пылких жертв и подвигов святых –
Лишь тайная тоска в душе осиротелой…»
И обо мне твой, Афанасий, стих.

Фёдор Сологуб

Страдал от жизни Сологуб.
Он, отдан Смерти на закланье,
«Враждебно-чуждых жизней двух
Столь незаконное слиянье»
Так явно чувствовал! Тоска
Была ему родной сестрою.
Она ранением виска
Надолго.  Даже том закрою,
Всё продолжаю я тужить
О нём – с судьбиной горевой.
Нет, мне гораздо легче жить
В смертельной муке зоревой!

Фридрих Гельдерлин и Константин Батюшков

И тот, и этот говорили о «продаже».
«Нам Музы дорого таланты продают».
Поэтам-духам в «рабство продан» каждый,
И то чужим, то скорбным голосом поют.
В средине жизни – нечто роковое.
Сошли с ума они в средине жизни,
Так, словно разлучились вдруг с собою,
Живые-мёртвые, что у себя на тризне.
При жизни смерть их, принадлежность к миру мёртвых.
Все по себе мы служим панихиды,
Чтобы, смиряясь, кровью из аорты
Писать не ясные для прочих смертных книги.

Константин Бальмонт

В 23 у Бальмонта был нервный срыв, а закончил жизнь поэт почти безумным.
Ностальгия? Мировые думы? Слишком жёсткие условия Игры?

         «И меня поймут лишь души,
            Что похожи на меня».
                К. Бальмонт

Поэт богат? О, что вы, нонсенс это!
Поэты – самый нищий люд земли,
Ведь даже пятьдесят томов поэта
Спасенья от нужды не принесли.

Поэт богат! Богат любовью Высших,
Любя в ответ и Дьявола, и Бога.
Я не шучу – он сам об этом пишет.
О, как близка моей его дорога!

Внимал он «музыке незримых голосов»,
И я внимаю голосам незримых.
Не закрывал он душу на засов,
«Как путь познанья, Зло» он честно принял.

И я, как он, познала радость вздоха
«После мучений долгих». Сквозь меня,
Как сквозь него, прошла моя эпоха.
Он долго жил, ключами слов звеня.

Он подбирал ключи к сердцам не сразу.
Я ж стих прочла – и вмиг покорена.
Близки по строю наши дух и разум,
И нить судьбы – из одного руна.

Быть может, потому, что земляки мы –
Я из Иванова, а он родился в Шуе.
Как тосковал он, родину покинув,
По вешнему берёзовому шуму!..

Судьбы

Я поняла, как Бальмонт, как Шекспир,
Что боль терпя, должна быть благодарна
За всё: за яд на кончиках рапир
И за под дых жестокие удары.
Высоцкий вёл борьбу и проиграл.
Хотел, чтоб «сдох» тот «жлоб», а умер сам.
Летя по краю, он рванул за край,
Счёт предъявив адам и небесам.
Но, слава Богу, там он, где и все,
Кого вели так жёстко и сурово,
Уча бежать по взлётной полосе
И говорить гражданственное слово.
Он в Шамбале. И Бродский вместе с ним.
И ещё многие. Готовясь к Битве века,
Владеть энергиями учатся они,
Чтоб навсегда победа человека
Смогла пресечь влияние Сил Тьмы
На человеческие разумы и души,
Чтоб в чистом мире чисто жили мы.
Их помыслы, как наши, о грядущем!

Александр Блок

Дал Поэтессу музой Блоку Бог.
Она несла дары прекрасных строк,
На что Блок говорил: «Забавно знать,
Что мёртвому» ещё «дано рождать
Бушующее жизнью слово!»

Впервые Блок в восьмом обмолвился о Ней.
Под белой маской, в снежности теней
Таилась мгла распущенных волос
И омута бездонных тёмных слёз.
Её послал для жизни слова Бог.
Где Он найти такое диво смог?

Анна Ахматова

В 24 года к Ахматовой явился Тот, о котором она сказала:
«…мы с ним такое заслужим,
что смутится Двадцатый Век».

С посмертной в маске Коломбины
Ворвался карнавал.
Ночь обожгла и ознобила,
Но всех приведший знал,
Что действо, что так жутко ново
Тому, кто сам не нем,
Подарит царственное слово,
Гражданственность поэм.

Грозная тема

Вправду, «лучше не думать», Анна,
«О том, что мерещится в зеркалах»,
Ведь это даже не драма –
Трагедия этот страх
Увидеть в глуби глазниц
Взгляд вышедших из гробниц.
…Тринадцатый год был годом
Предреквиемных ветров.
Кто был ни на что не годен,
Сжигал, не выучив, роль.
То тема встала так грозно,
Приникнув к распятьям рам,
Что лоб прожигало морозом
И ужасом по утрам.
А ночь сотрясала зданье,
В котором писал поэт
О том, «без лица и названья»,
Кого средь живущих нет,
Но слово царским подарком
Вручалось за злую ночь.
Убрали ножницы парки:
«Зови, когда будет невмочь!»
Поэты бывали правы,
Давая зарок молчать,
Стыдились двусмысленной славы,
Несли на судьбе печать
Предназначенья и Рока.
Вела их по жизни Смерть.
Она возвещала сроки
И даты больших потерь.
Где вы, Марина и Анна,
Сёстры разящих лет?
Мученицам – осанна!
Каждый большой поэт
Знал эту смертную тайну,
Знал этот свет и тьму.
Знаю, и льдинкой таю
От многолетних мук.

Марина Цветаева

К Цветаевой Вдохновитель явился в 24 года.

Был для Цветаевой посмертный «гость,
Как в горле кость».
Ночами «всего тела вдоль»
Пронзала боль.
Но не от мужества ли долгого терпенья
В ней страстность пенья?
               
Марине Цветаевой

Люблю тебя, Марина-Цвета,
Больнее всех.
Жестокая судьба поэта.
Бесстрашье вех.
Мы по судьбе с тобой как сёстры.
Не тот ли дух
И на меня нож точит острый,
К призывам глух?
И я накинула верёвку,
Как ты, на гвоздь,
Но смертный пот лишь смыла року,
Слёз своих гроздь.
Бог смерти не дал – я осталась,
А ты ушла.
Какая страшная усталость…
Где радость? Шлак.
И я на олове гадаю,
Как ты, как ты.
Отливку разглядев, рыдаю
И жду беды.
Полжизни маялась ты, Цвета.
Семнадцать лет
Мои молитвы без ответа.
Надежды нет.
До моей смерти духи будут
Казнить меня.
Лежит моих тетрадей груда
И ждет огня.
Сожгут – в посмертье пожалею.
Сквозь тихий стон
Я поцелую, как лилею,
Твой белый том.

***
Так чей же дух в Марине был?
Открылся – Батюшков творил,
Неся ей боль, как мне злой Шут.
Слезой кровавою пишу.

Осип Мандельштам

«Я вздрагиваю от холода –
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото –
Приказывает мне петь.
Так вот она – настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!» -
Писал Осип, тонко чувствуя
Присутствие звёздных сил,
Играющих его чувствами.
Он имя «звезды» спросил?
                ---------
Бездомный всесоюзного масштаба,
Которому сказало небо: «Пой!»,
Был у страны, у века сиротой.
Споткнувшийся на сталинских ухабах
В смерть выметен железною метлой.

«И не ограблен я и не надломлен,
Но только что всего – переогромлен», -
Сказал однажды Осип Мандельштам.
Поскромничал. Велик масштаб поэта.
В его стихах так явно видно это.
Его огромность утвердили Там.

Борис Пастернак

В 27 к Пастернаку пришёл «Нескучный».

У Смерти Пастернак был данник.
Служилась долго лития,
«Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия».
«Нескучный» душу изучал – «заглохший пруд».
Кричал поэт: «Рубцуй!», терпя удары.
А дух был так похож «на тень гитары,
С которой, тешась» мукой, «струны рвут».
Он был нескучен, как Нескучный сад.
Я сквозь стихи иду, чтобы дознаться,
Каким путём он вёл на небеса
От даты 1917.

Творческая судьба

Оставил музыку, поняв судьбинский знак,
И мир словесности открыл поэту дверь.
Как жил? Жил аскетично Пастернак.
Благ не копил и не считал потерь.
Имея слух и ненавидя фальшь,
Настраивал себя, как инструмент.
(За музыку стиха ночь сна отдашь,
Сам становясь смычком в иной момент).
Быв человеком самых нежных дружб,
Марину с Анной высоко любил
Хранитель неприкосновенных душ,
Небесный ветер обнажённых крыл.
Звуча виолончелью среди лир,
Он глубиной прозрений поражал.
Им, наконец, переведён Шекспир
Прекрасным словом, острым, как кинжал.
Он, и гонимый, был духовно смел,
И не краснела за него бумага:
В век диктатуры написать посмел,
Как обличенье, «Доктора Живаго».
Всё для него сбылось. Но потому
Дышала правда в каждом его вздохе,
Что говорили сердцу и уму
Посмертные, большие, как эпохи.

Их слово

«Нас мало. Нас, может быть, трое.
Мы были людьми. Мы эпохи».
С одра поднимали героев
На гибель, но с песней на вздохе.
К поэту придя безымянно
В дом, в холод нетопленой печи,
В забывшийся запах тимьяна,
Жгли сердце юродивой речью.
И, двери открыв, на пороге
Горящее время встречали.
Стихи, облечённые в тоги,
На трубную славу венчали.
«Нас мало. Что плакать об этом!
Мы были людьми, но, как Боги,
Мы лепим творцов и поэтов
Из гнева, из горя, из боли.
Нас мало, измученных жаждой
Рождения страстного слова.
Эпохи, себе слав не жаждем,
Собой для вас жертвуя снова.
Вас мало. Крылатые перья
Откованы из серебра.
Живёт в вашем разуме вера
В победу любви и добра.
Столетье горело багрово
И смрадом болотным текло,
Но царственно реяло слово
С орлиной повадкой над злом.
Рассыплются стаи шакальи,
Песком занесёт их следы.
Мы новых певцов отыскали,
Как пасынков, в плаче беды».
Я чёрных их слёз не отёрла,
В грядущее зорко смотря.
Трубили там медные горла
Призывней, чем клич Октября.

Высокая болезнь

Что есть «высокая болезнь»?
Векам ответил Пастернак:
«Болезнь поэта – это песнь.
Болезнь гостит во всех мирах.
Болезнь есть гения горячка
Цемента крепче и белей».
Болезнь от глаз поэты прячут,
Но не умеют не болеть.
И барду лечат паранойю,
И поэтессе N психоз,
Но там бессмертное, иное –
Огонь и пепел чёрных роз.
Там сны, видения и сказки,
И посещенья Белых Дам,
Смертельный холод снежной маски
И обещание: «Воздам
За муки царственным подарком!»
Там ищет Навну демиург,
Под фиолетовою аркой
Пластает мощь крыла Гагтунгр.
И голубою пирамидой
Нисходит Иерусалим.
Зачитываясь странной книгой,
Счёл ль мир Андреева больным?
Горячку гении лелеют
На нарах тюрем, в тьме ночей.
Поэты временем болеют –
Чем время огненней, тем горячей!

Веленье

«Мой друг, ты спросишь, кто велит,
Чтоб жглась юродивого речь?»
Бог? Дух, восставший из-под плит
Твои уста стеречь,
Чтоб запретить им мягкость слов,
Как тополиный пух?
Кто нежит на перинах зло,
К мольбе народной глух.
Вставь уголь вместо языка,
Пророк, поэт, юрод!
Тебя не ветер отыскал –
Тебя родил народ.
Приди и речью обожги –
Пусть пошатнётся трон!
Пусть ужасаются вожди
Кровавости корон!
Иные, скажешь, времена
И нет давно царей.
Но почему же племена
Пьют воду трёх морей:
Убийств, террора и войны, -
И на губах их соль?
На президентах нет вины?
Но в чём тогда их роль,
И кто великий кукловод?
Не сам ли Вельзевул?
Мрут племена у горьких вод.
- Иди спасать! Зовут!

Владимир Маяковский

К Маяковскому в 20 пришёл Пророк.

Он показал поэту год багровый.
Поэт явился революции «предтечей»
И «выжег души» выстраданным словом.
Большим крестом вселенских сил отмечен,
Он воли не давал слезам и лени.
Он сознавал: «поэт – должник Вселенной».

Титан

Он в двадцать был уже пророк.
Он видел год в венце терновом,
И, как поэт, молчать не мог.
И он вещал могучим словом.
А мир кричал: «Распни! Распни!
Распни безумного пророка!»
Но мчались огненные дни
К предсказанным поэтом срокам.
Титан, он поднял на руках
Историю страны, как глыбу.
Кто вёл его – хранят века.
Кто взвёл огромного на дыбу
Пратитанической любви,
Где муку сердца пели ночи,
Где, умирая от обид,
Поэт дул в «флейту-позвоночник»?
Кто сил давал так мощно жить,
Но ограничил срок?
Кто мысль о пуле смел внушить,
Помог взвести курок?

Велимир Хлебников

Поэт писал, писал и плакал,
Казнён с виной и без вины:
«Тебя низринет завтра плаха
В зачеловеческие сны».
«И жуй зелёную краюху,
Жестокий хлеб который день,
Пока рукой земного руха
Не будешь ты освобожден»,
« И пусть чеканят остряки
Остроты звоном мертвецов».
«Дела купцов – всегда скупцов».
За жизнь дают медяк с руки.
…Уходят «поезда слепцов».

Пророчество Велимира Хлебникова

От строк не отвернуть лица.
Пророк – о башнях-близнецах,
О мире купли и продажи,
О том, что некто мир накажет,
«И замки мирового торга,
Где бедности сияют цепи,
С лицом злорадства и восторга»
Он обратит «однажды в пепел!»

Сергей Есенин

Сергей в шестнадцатом расслышал «зов певущий»,
Из старого в прекрасное зовущий.
То звал Крылатый, из Вселенной прилетевший.
Как дивен глас, раскованный и вещий:
«Кричащему в мраке
И бьющему лбом
Под тайные знаки
Мы врат не сомкнём.
Но сгибни, кто вышел
И узрел лишь миг!
Мы облачной крышей
Придавим слепых».

Крылатое божество Есенина
и его пророчество

Поэт, любимец рока,
Стихам Гостей внемли!
В строках с столетним сроком
Агарты корабли,
Что с душами усопших
И с памятью веков.
(Мы ждём их! Не возропщем –
Мы вышли из оков).
Как божество в нём пело!
Не спрашивая мзды,
Раздаривало перлы
В ковше святой воды.
Как исполняло соло,
Вселенной глядя в очи!
Как возвышало голос
В конце стиха пророча,
Что «вывалится чрево,
Испепелив бразды,
Но тот, кто мыслил Девой,
Взойдёт в корабль звезды».

Михаил Светлов

Небесные Гении приходили, уходили
и снова возвращались к поэту.

Добрый Гений, воспитуя душу,
Дарит поэтическое слово,
Надо только научиться слушать.
Говорили Гении Светлову:
«Никакого нам не надо Рая!
Надо только, чтоб пришёл тот век,
Где бы жил и рос, не умирая,
Благородных мыслей человек.
Надо только, чтобы поколенью
Мы сказали нужные слова
Сказкою, строкой стихотворенья,
Всем своим запасом волшебства».
Ангелами Гении являлись,
А ему казалось – их придумал.
Н;долго они не оставались,
Чтобы сам писал и думу думал.
Думал он, слова найти старался,
Старясь раньше времени от бдений.
А в войну пришёл и уж остался
До кончины с ним крылатый Гений.
Он написал ему ко дню рожденья:
«Я пробивался сквозь обвалы туч,
И для тебя в твой светлый День рожденья
Я выбираю самый лучший луч!»

Герман Мелвилл

«Духом пламени» был Мелвилл опалён,
Но не сдался, духу вызов бросив.
Китобой, писателем стал он.
«Белый кит». И вмещены Китом,
Словно в мозг огромный, в его том
Вечные вселенские вопросы.

Владимир Высоцкий

Высоцкий слышал чьи-то голоса.
В нём живший «жлоб» писал его рукой.
Измучась, не приемля «чудеса»,
Срывался бард и уходил в запой.
Не знаем вклада в творчество «жлоба»,
Но духов с высшей целью шлёт судьба.

Чёрный человек

«Такое не приснится и Стругацким», –
Писал о духах знаменитый бард.
А тема не нова, так стоит ль браться?
Перо, стакан иль бритву в руки брать?
«Мой чёрный человек», - писал Серёжа.
«Мой чёрный человек», - писал Владимир.
Мой чёрный человек меня корёжит,
Переродился, изменился, но не вымер.
Порой он кажется гуманным, человечным,
Но человечность – маской театральной,
Когда в тебе живом он жарит печень
И нервы рвёт болезненно, реально.
Он мощный усилитель недостатков.
Он подловатый подменитель мысли.
Он ушлый, как работник госкомстата:
Наврёт, подправит, подотрёт, подчистит
И так представит дело «прокурору»,
Статью подсунув: «30, вплоть до «вышки»,
Что до суда повеситься уж впору,
И невтерпёж уж игры в «кошки-мышки».
А если попривык к клещам и иглам,
И если всё нормально с головой,
Ты принимаешь все палаческие игры,
Шепча ему: «Спасибо, что живой…»
И обвинитель, и палач он вкупе.
Такой уж инквизиторский закал.
Ты у такого индульгенции не купишь,
Но в раздражении не разбивай зеркал!

Даймон

Был на Высоцкого устроен Небом гон,
Чтоб обрели мощь творческие гены.
А лоб Шекспира осенил даймон –
Божественный могучий добрый гений.
Об этом рассказал один сонет,
Второй, …, десятый. Их пою, как гимны!
В них к Божеству любовь, высокий свет,
А их считали лирикой интимной.
Не юношу – даймона призывал
Оставить не потомство – а творенье.
Шекспир в нём  дар поэта признавал
И ясно, как пророк, осознавал,
Что стих его прославят поколенья.
«Какою ты стихией порождён?» –
Писал Шекспир, в восторге вопрошая,
Не зная, что крылатый дух – даймон,
Что их цивилизация большая,
Над человечеством поднявшись на ступень,
Нам руку подаёт для восхожденья.
В великолепной тьме светилась Тень,
Сопровождая словом пробужденье.
Дух столько тем готов был «подарить,
Чудесных дум, которые не все мы
Достойны на бумаге повторить».
О, вечные шекспировские темы!
Уильям думал в свой далёкий век
«Об этом чуде, сложно-совершенном».
А в наше время мощный человек,
Как Гамлет, жёстко обличал со сцены
Пороки всех людей и всех времён,
И выжигали грязь прожектора.
В тот час «Таганку» посетил даймон.
Высоцкий в роли жил, а не играл.
Хотел сказать Высоцкому даймон:
«Крылатый человек и своей мастью
Весь в молнию я! Выше вас по касте,
Дано мне обладание огнём!»,
Но не сказал, игрою поражённый,
Внутри актёра чувствуя огонь.
Высоцкий жил с душою обожжённой,
Летя, как запалённый гонкой конь.

Чёрная роза

Дух Творчества, явившись, обличал
Поэтов за негодные поступки.
Он заменял духовного врача,
Священника, ну, и, конечно, судей.
Шекспир укоры кротко принимал,
Божественное зло считая благом.
Есенин трость на духа поднимал,
А кто-то ничего не понимал,
И кто-то исповедался и плакал.
Учитель каждому давал его урок
И разрешал неразрешимые вопросы.
И тем, кто смог переступить Порог,
Он вынимал мельчайшие занозы,
Но оставлял во лбу кровавый шип,
Чтоб ум не успокоился без боли,
Чтобы поэт, как все, не начал жить,
Собой и окружающим доволен.
Но шип вонзив, и розы не таил,
С налётом пепла, редкой, почти чёрной.
И Вестник приходил, как Гавриил,
И Муза прилетала птицей горной.
И жил поэт, упорный, как скала,
И пел в себе вселенские напевы.
А роза ослепительно цвела
В венке Поэзии, как истой королевы.

Дух-Учитель Силоард

Был со Светловым, был с Высоцким
Сило, дух вечный Силоард.
Красивым слогом и высоким
Помочь земным поэтам рад,
Он отдаёт им свои годы,
Нетерпеливый свой огонь.
Он для властей не пишет оды,
И знак его – летящий конь.
Поэт, эзотерист, Учитель,
Чем я горжусь, был и со мной,
Уча мой разум мыслить чисто
О высшей жизни и земной.
Сило дал мне прозренье в души
Поэтов тех, которых знал.
Талант их ярок, дух разбужен,
Красив их высший идеал.
Высоцким даже заболела.
Дух в приближенье показал,
Как он стихи и роли делал.
Смотрела я – глаза в глаза –
В его лицо в тени зеркал.
Владимир стал мне как родной.
Читала я в его зрачках
Любовь к Марине, к ней одной.
Любовь к Марине даже Там,
Где на взаимность нет надежд.
Он пишет Там, но смерть – черта,
Чей след бывает долго свеж.
Там над энергиями власть
Он обретает с каждым днём,
Но ненасытна к жизни страсть
И жжёт его своим огнём.
Я, зная, это говорю.
Я слышу крик его души:
«Господь, за всё благодарю,
Но, мой Отец, дай снова жить!»

Смерть Высоцкого

Друзья, врач, мама у плеча.
Но даже Ангел спас его едва ли б.
Он несколько последних дней кричал.
Измучив, его духи убивали.
Он здесь его убийца – Силоард!
Признался сам дух – полоснул аорту.
От непокорного избавился – и рад.
Грозил убить меня в 2004-ом.
Владимиру ж раскрыл его нутро,
Его талант, его характер, суть.
Дух сообщил ему заране смерти срок.
Дух приговор исполнил свой, верша свой суд.
Я знаю срок свой – 23-й год,
Как знали Даль, Тальков и Виктор Цой.
И изменить я не могу его.
Готовлюсь Смерти посмотреть в лицо.

Евгений Евтушенко

Поэт, быть может, мучим был годами.
Дух – Евтушенко: «…в саможалости погряз?»
«Не в первый раз и не в последний раз
Страдаешь ты… Уймись, займись трудами».
«От века своего свободным быть позорно».
Писал о веке Человек планеты.
Про боль молчал он. Я писала вздорно.
Открыла то, о чём молчат поэты.

Роберт Рождественский

И Рождественского учили жестко.

«Плати долги!» - и бдения
«Щемящи, как вокзал»,
Где Роберта «видения»
Хлестали «по глазам».
Он чувствовал: «скрежещуще
Закрылась западня».
Приказано, завещано
Стать Запевалой дня.

Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина
 
 В их стихах боль и радость общения с Незримыми.

С Андреем кто-то его время пел
По-новому – умно и неизбито,
И знаком слитья двух миров белел
Проросший «шрамик от аппендицита».

Кто вдруг вошёл в пространство жизни?
                Тёмный гений?
Так явственно почувствовала Белла
«Присутствие непоправимой тени»,
И с той поры с кровоточеньем пела.

О своих духах Юнна Мориц:
Их «не обидишь – не убьют».

Поиск

Читаю вдумчиво поэтов,
Ища в стихах их мысли, строки,
Что дали в мозг земной пророки,
Придя от Истинного Света.
Я вижу явное отличье
Меж сточкой юноши и духа.
Дух редко говорит о личном,
И пошлость не коснётся слуха.
Найдя поэта, с коим дух,
Слежу за творчеством их в связке.
Мне интересно, как ведут
Нас от начала до развязки.
Чем круче, резче поворот,
Чем непосильнее подъём,
Тем твёрже и правдивей рот.
…Идём предсказанным путём.


Борис Гребенщиков

Музыкант и поэт сам стал эзотерическим учителем,
такой удивительно тонкий у него Небесный Учитель.

Мне полюбился дух, тот, что ведёт БГ.
Куда уйдёт потом? Пережидать боль в камне?
В садах японских мир камней богемн,
Он мыслью разговаривает с нами.
Ещё печальной мудростью дыша,
Чудесные стихи диктует дух.
Их видит в текстах только та душа,
Что знает эту радость и беду
Существованья в спайке. Мы – бинар.
Но я стихов от духов не беру.
Стократна плата за словесный дар.
Что их – то их! Я чистая умру.
И если мучат – мучат ни за что.
Но что тюрьма и кто тюремщик здесь –
Не разобрать, и важен лишь итог:
«Оттуда» весть.

Виктор Цой

Мощно реализовать свой дар юноше
помог Большой дух.

Не все ли плакали от боли, словно дети,
Разбуженные к творчеству от сна?
И Цой терпел огонь в груди и плети,
И ощущенье, что сошёл с ума.
Я по его стихам определила
Участие в судьбе Большого духа,
Пришедшего из Шамбалы, чья сила
Вошла упорством в кровь и словом в ухо.
В нём неприятие бессмысленности жизни,
В нём звёздный план, план скорого ухода.
Цой принял всё без слова укоризны.
Необходимость – высшая свобода.

«Они уходят, выполнив заданье,
Их отзывают Высшие Миры,
Неведомые нашему сознанью,
По правилам космической игры.
А может быть, сегодня или завтра
Уйду и я таинственным гонцом
Туда, куда ушёл от нас внезапно
Поэт и композитор Виктор Цой»  –
Так написал Тальков и так случилось.
БГ «шарф шёлковый» не смог сменить «на шлем».
Героя из него не получилось.
Уйдёт, оставив свой красивый шлейф.
Он жить хотел, и он живёт, и счастлив.
Внесли там, Свыше, коррективы в план.
Цой стал героем, неотрывной частью
Событий века! Небом выбор дан.

Двойственность

Хранитель – светом над плечом.
Ведёт Божественный Настройщик.
Дух тёмный стал мне палачом –
Такое объясненье проще.
Но почему же Дух БГ
Сказал, даря, что ему «страшно
Стать палачом»? Борис, тебе
Слегка завидую – твой краше,
Добрее Дух, чем мои все.
Поэт твой стоит дорогого!
Мы платим болью за успех –
Одно не мыслят без другого
Учителя. Так кнут и пряник?
Желанна сласть, но резок кнут.
Непосвящённым это странно.
Кто знает, те уста сомкнут.

Инна Ростовцева:
«Какие-то высшие силы
За нами следят.
До самой могилы
Живой неотступен их взгляд.
Быть может, из душ отлетевших
Скатался единственный глаз
И смотрит на нас…»

***
Духам привет!
Привет одержимым,
Тем, кто не может ждать,
Чьи руки пусты,
У кого в этой жизни
Только в слове нужда!

Духам, как в Цое,
Кумирам умов,
Брат мой, отдай свой рот!
«Всё, что» им «нужно –
Это несколько слов
И место для шага вперёд».

Страх неуместен.
Они – как ты.
Если ты не урод,
Если в тебе
Есть нравственный стыд,
Дай им «место для шага вперёд»!

Ника Турбина

В четыре года девочка начала диктовать маме недетские стихи.
Закончила жизнь в 27, выпав (или выбросившись?) из окна.

Она была проводником
Меж Небесами и людьми
И «звук ждала». И звук, влеком
Душою детской, приходил.
Кто говорил? «Слепой старик»,
Людьми забытая душа,
Что к ней пришла стихи дарить,
Что к ней пришла толкнуть на шаг.
«Так будет лучше для тебя», –
«Старик» ей говорил.
Полынь-трава. Полынь судьба.
Обрывки рваных крыл…

Татьяна Капутина

«Кто ужаснётся древней болью,
Из стона высекшей строку,
Когда я мирно потеку
В летейских водах горькой солью?»

Она Марина наших дней,
И вы узнаете о ней.
Она в страдании крепчала,
И всё ж душа её кричала:
«Мир – Ад! И параллельный – гнусь.
Подумать страшно, что вернусь».

Евгений Миканба

«Поле вечной битвы Высших сил
Наши души – самый страшный мир,
Когда в них нет Солнца.

От врага я должен был бежать,
И теперь навек моя душа –
Страна, где нет Солнца!»

Кто же этот враг Миканбы был?
Кто так страшно Свет души сгубил?
Не пришелец ль? – кровь меняла цвет.

Здесь не обойдёшься без борьбы.
И со мной враг солнечной судьбы –
Силоард. Драконовый. Поэт.

Александр Межиров

Под бременем не видным, но не мнимым
Поэт был осуждён изнемогать.
«Под знаком «плюс» или под знаком «минус»
Всё то, что осознал, воспринимать?» -
Решал он для себя, а кровь сочилась
«Из ран души истерзанной и плоти».
С ним то же, что со многими случилось –
Голгофский путь при радостной работе.


Надежда Рушева

Эта девочка не поэт, она художница,
но её рисунки – сама Поэзия.

Велась Наставником красивая игра,
Которую художница любила:
На лист глядела – видела экран
С рисунком и рисунок обводила.
Наставник говорил: «Расти скорей!»,
И Надя повзрослела очень рано.
Он показал век Пушкина, и ей
Так удалась её Пушкиниана!
Трагические личности её
Не потому ль так сильно привлекали,
Что понимала: бренно бытиё,
И что же остаётся над веками?
Работ её осталось десять тысяч.
За годы детства, юности – немыслимо!
Наставник смог огонь великий высечь
Из сердца девочки – та выполнила миссию!

***
Все почти, кого «вели»,
В смерть ушли до срока.
Если замысел велик –
Жертвенна дорога!

Крестодар

Нагрянув грозно, как пожар,
Что прошлое спылало,
Год Сил вручил мне крестодар,
Но я ещё не знала,
Что просиявший в небе крест
Придавит непосильно,
Не дав в грядущее смотреть –
Согнусь, как вся Россия.
Я, за недели поседев,
С горючими слезами
И о себе, и обо всех,
И слова не сказала,
Как нас толкали умереть.
Омыла смертный выпот,
И стала мне сестрою Смерть.
За что злой жребий выпал?
Я сорок лет жила без бед,
О том, о сём писала.
Стихи сгорели. Что скорбеть?
Со временем совпала!
Горчило время, как полынь
Беды над полыньёй.
Когда бесхлебные столы,
О чём душа поёт?
А тут ещё жилец гробниц
Без стука входит к ней.
Так страшно – сходит со страниц
Стих, нет его больней!
Но напрягаясь, как Атлант,
Я подняла свой крест,
Предполагающий талант,
А строгий Божий перст
Мне указал и путь, и цель,
И миссию открыл.
Я прозреваю, что в конце,
Но крут подъём горы!

Смертный договор

Отпусти меня, Смерть –
Не Ахматова я, не Цветаева.
Отпусти меня в жизнь –
Я обычная. Нет, не святая я.
Ну, зачем я тебе,
Для какого такого служенья,
Чтоб от мира уйти?
Отпусти – сделай мне одолженье!
Отвечала мне Смерть,
Раскрывая прекрасные очи:
- Ты всего только тень.
Поглотят тебя смертные ночи.
Ты не скажешь: «Мне лень
Отточить карандашик из кедра»,
Ты отдашь мне свой день,
Ты послужишь мне вольно и щедро!

Неукротимый

Легко в руках Неукротимого разбиться –
Не осторожничает с телом и душой,
Как тот, входивший в Вангу Дух Большой,
Кричавший в ней золотогорлой птицей.
Легко в руках Неукротимого разбиться,
Сойти с ума от тысячи видений,
Ведь он творец, сошедший с Неба гений,
С тобой на время захотевший слиться.
Легко в руках Неукротимого разбиться.
Вот жизнь твоя осколками зеркал.
Он, кажется, в неё и не вникал –
Смог каждый день в осколках отразиться
И в сердце впиться.

Миссия

«Лишь чистые вмещают Дух Святой».
Послал Мучителя ко мне Господний Перст –
И стала жизнь страданьем и бедой.
Но Дух Святой возвёл Христа на крест!

И это голубь мира, крылья птичьи!..
Кровав и страшен над Христом был суд.
И пусть имеется меж духами различье,
Но для души один есть – узкий путь.

Ведут сквозь искушение и голод,
Целительство, чтоб верили и мыслили.
И это есть Космическая Школа.
Экзамен – исполненье своей миссии.

Была глобальной миссия Христа –
Созданье новой человеческой религии.
Поэту ж болью дух белил уста,
Чтоб мир пополнить истинными книгами.

Евгений Гусев (Диана Меркурьева),
поэт-пророк

Пророку строки диктовались Свыше.
Он на арену действий вывел Дам.
Кого пророчества давать послал Всевышний?
Ужели сам Мишель де Нотрдам
Свою утраченную книгу воскресил,
Продиктовав Евгению катрены?
Да, это он, придя в наш мир в Год Сил,
Поведал о грядущих переменах!

А о творчестве Евгений писал так:

Причины творческих основ –
Загадка для земных умов,
Но всё откроет, не тая,
Другая форма бытия..

Ответственность поэта

Был Маяковскому открыт Господний План.
Событья с Планом не совпали на год.
(Две фразы – и уже в груди игла,
Что значит: тему поднимать не надо!
Но если начала – не отступлюсь).
Шестнадцатый шёл в терне революций.
«Плясал» сорок четвёртый. Ставь год в плюс!
(«Русь запрягает медленно», – смеются.
Кто? Те, о ком вы знаете давно,
Те, кто иглой пытались остеречь).
Поэт век новый видел, как в кино.
И Тютчев вёл о том же веке речь:
«Он будет исполнитель Божьих кар»,
Прольёт кровь в реки, вроет в землю кости.
Не мог принять Суд Бога Маяковский,
И, взбунтовавшись, крикнул мужикам
И остальному люду: «Бога бросьте!»
Он о безумстве Бога говорил.
Но обезумел, одерзев, мужик,
Что не спасло мир от огня горнил –
Пришлось снести ему, что заслужил.
Ответственность должна вести творца.
Превысил полномочия титан.
Он «выжег души», взбунтовал сердца,
Но не сумел разрушить Божий План.
Не нам судить о действиях Богов.
О воздаянье говорит закон.
Когда бы возвели на трон Любовь,
Не исторгали б в каждом веке стон.
Приход Ульянова имел собою цель
На крепость веры испытать всю Русь.
А Маяковский Бога знал, но пел
Нехорошо о Нём. Постыдный груз.
Господь о Маяковском говорит,
Что тот в посмертье очень одинок,
Желаньем встречи с Господом горит,
Но не являет Лик поэту Бог.
Опять с концами сходятся концы.
Всех к покаянью приведёт дорога,
Все осознаем: мы «лишь бубенцы
На колпаке у Бога».
Тряхнёт Бог головой, являя Свет
Всему, что любит  –
И отзовётся музыкой поэт
На радость людям!