съемная квартира. Февраль 2005

Нервы перетянуты в комок,
свиты
радиоточка молчит
однажды убитая
поднимается ко мне и стучит
в окно закрытое
ее ситцевым халатиком я вытираю пол
- часто приходят гости, оставляя нашлепки грязи
наливают вина в стакан
я запрокидываю голову и выпиваю не глядя
на потолке – линии жизни изгибами рек
утром – ледяной душ
часом позже – колючий снег

*
по документам умершая именовалась Клавой -
Клавдией, если снисходить до писклявой дотошности
величина ее одиночества
выражалась в количестве кусков ткани:
ими были забиты все антресоли, шкафы.
Отрезы подкладки. Бязевое алое знамя.
Коллекция пуговиц. Листы
выкроек, перерисованных на кальку.
Клавдия любила шить одежду
обрабатывать готовые изделия
мелкими детальками

*
она почему-то представляется мне еврейкой
в мужском костюме с папироской в мундштуке
с обесцвеченными волосами подвитыми
под Марлен Дитрих
вальяжно двигается
переставляет рюмочки в серванте…

но на самом-то деле
Клава была слоноподобной среднерусской теткой
и всю жизнь проработала на заводе экскаваторном –
когда я въехала в ее квартиру,
все стены были увешаны фотками и похвальными грамотами

*
Клавдия умерла в конце февраля –
время, самое тяжелое для параноиков
приближающаяся весна пляшет в зеркалах чертями и гномиками
тяжело вздохнула, когда окна изогнулись готическими стрелами.
приподнялась с подушек
тяжелой рукой пригладила непослушные
космы. внутричерепная капель
хлынула в уши…

Через несколько дней родственники обнаружили ее тело.

мне уже не кажется кощунственным,
что год спустя я валяюсь на ее постели.

*
невидимая Клава напоминает о себе шорохами.
трясущимися руками открывает форточки.
шепчет: прыгай, разбегаться не обязательно
настоящая тишина – смерть,
все остальное – предательство…
и плитка горького шоколада чернее ее невесомых мыслей.
склизкими
становятся предметы,
очертания теряют контуры
очень страшным становится то, что за окнами
но на моих окнах нет ее штор,
поэтому я просто закрываю лицо ладонями

и перед глазами остается пустота
улыбчивая, как пропасть большеротая
 
*
не утешает ни табак, ни чай.
квартира с бюрократическим брюзжанием
ставит на мне свою метафизическую печать
голосами невидимых мальчиков
заставляет кричать
зарешечивает пространство темного неба
нёбо ядом споласкивает крепленым
красным
обрыдлым…

нервы перетянуты в клубок
разодраны в клочья.
Отчего-то я знаю:
траектории моего движенья закончатся здесь
в комнате, где свиты провода
электричества
одиночества
и молчащих радиоточек